Сегодня специальный гость Радио Свобода – Марат Гельман, галерист, куратор, вдохновитель и организатор Форума свободной культуры в Европе "СловоНово".
Сергей Медведев: Форум идет с 2018 года. Как он изменился после 24 февраля 2022-го?
Марат Гельман: Он менялся и до этого: в каком-то смысле предчувствия были. В 2018 году задача форума была очень простая: показать миру, что те русские люди культуры, которые эмигрировали из России, – это не осколки, не случайные единицы, а значительная часть, половина, например. Сейчас точно больше половины, но тогда тоже было очень много. По крайней мере, что касалось литературы, это первые имена: Улицкая, Шишкин, Сорокин. Поэзии сейчас больше. Композиторы были уже тогда.
Задача – показать миру, что русские люди культуры, эмигрировавшие из России, – это не случайные единицы
Сделав первый форум, мы обнаружили интересное явление: русские в Европе перестали стесняться друг друга, переходить на другую сторону улицы, увидев друг друга, а, наоборот, стали создавать какие-то книжные магазины, театры, интересоваться друг другом. Более того, это стало интересно и тем городам, в которых мы были. Сегодня Шмелев очень иронично заметил, что быть меньшинством иногда даже интереснее в культурном смысле. Я имею в виду, что в Черногории сейчас 15% русских, у нас есть своя культурная жизнь. Этот новый опыт – быть культурным меньшинством в Праге, Берлине, Будве – был темой второго форума, в каком-то смысле – третьего. Уже в 2021 году, когда эта риторика "русского мира" была очевидной, мы весь форум посвятили тому, что русская культура есть европейская культура, ее часть. У нас был раздел "Русофилы", мы приглашали французов, немцев, англичан, которые любят русскую культуру, интересуются ею, занимаются переводами.
Когда началась эта агрессия, у нас ближайший форум был в мае в Тель-Авиве, и весь он был посвящен тому, что делать. Вот началась война, кто-то говорит – замолчите, кто-то говорит – протестуйте, сопротивляйтесь.
Сергей Медведев: Не сталкиваетесь вы с неприятием того, что экс-россияне создают форум русской культуры с русским участием, такой русский междусобойчик?
Марат Гельман: Постоянно сталкиваемся. Я, честно говоря, сталкиваюсь с этим с тех пор, как открыл галерею. Выступления о неуместности той или иной современной культуры есть всегда, просто в России они по-другому окрашены: церковь, например, что-нибудь скажет или Госдума попытается запретить. Для меня это нормальная ситуация, я даже скорее от нее отталкиваюсь.
Быть меньшинством иногда даже интереснее в культурном смысле
Форум в Тель-Авиве был очень важен: там мы сформулировали несколько видов стратегий художника во время этой агрессии. Тогда, в мае, еще казалось, что к какому-нибудь июню-июлю все это закончится, тогда еще можно было говорить о том, что молчать, переждать – это некая нормальная стратегия. Уже осенью в Черногории мы, наоборот, сформулировали, что это будет странно, если мы будем молчать: тогда получается, что мы со всем этим соглашаемся. Мы должны работать против. Наша стратегия свелась к тому, чтобы сопротивляться, если ты в России, выступать с искусством протеста за ее пределами. Если ты известная фигура, стараться удерживать контакт со своей аудиторией, которая находится в России, влиять на нее, говорить ей правду и помогать Украине, украинским беженцам или украинским художникам там, где мы можем, например, финансово.
В Тель-Авиве мы передали харьковской теробороне десять тысяч пайков, около ста тысяч евро. С тех пор 25% от доходов… Сейчас у нас есть "Пристанище", место для беженцев, мы его содержим. За это время мы научились отвечать на эти вопросы. Мало кто знает, что феномен Кати Марголис начался с нас. Она написала очень вежливое письмо с неким наездом на "СловоНово".
На этом форуме у нас произошло важное событие: мы наконец издали альманах "СловоНово". Сейчас уже все говорят, что он претендует на статус "Метрополя". Это большая книга, 600 страниц: предвоенная русская литература, проза, поэзия. Я очень рад, я горжусь тем, что сделал это!
Сергей Медведев: На ваш взгляд, должна ли война, ее истоки являться основным предметом осмысления, или культура просто должна производить то, что она производит, оставаться сама собой и это тоже нормальное ее функционирование в новых условиях?
Наша стратегия – сопротивляться, если ты в России, выступать с искусством протеста за ее пределами
Марат Гельман: Если идет война, причем агрессором является страна, к культуре которой ты имеешь отношение, и твое искусство никак не меняется, что это за культура? Мне, по крайней мере, она неинтересна. Я могу предположить, что это, наверное, существует. Это не то, что может претендовать на имя современности. Другой вопрос, что искусство, может быть, не впрямую реагирует на войну, но поэзия – безусловно. Мы делали презентацию сборников поэзии, которая является искусством быстрого реагирования. И в изобразительном искусстве это есть. Просто надо иметь в виду, что у войны много эффектов, в том числе есть побочные, которые касаются не непосредственно войны, а, например, статуса, который у нас сейчас есть, когда тебя оторвали от почвы.
Сейчас в искусстве действительно происходит перелом. Он связан со многими процессами, в том числе с тем, что во время коронавируса люди разглядели цифровое искусство. Раньше они его игнорировали, снобистски от него отказывались, а тут все стали смотреть в компьютер 24 часа в сутки и разглядели. Это привело к очень серьезным изменениям, приведет к каким-то новым веяниям в искусстве. Но кто это подхватывает? Например, успешный немецкий, французский, английский художник, который работает с успешной галереей, получает хорошие гонорары. Галерея от него требует самовоспроизводства, и он в этом живет, ему не нужно новое.
Сейчас в искусстве действительно происходит перелом
А теперь представьте себе тысячи художников, сбежавших из России от новых репрессий: даже если они были известными, маститыми, они лишены возможности что-то делать. Сейчас сказать: я известный русский художник – это ничему не поможет, скорее наоборот. А значит, они вынуждены двигаться в новое. В 2019 году я подарил Третьяковке 200 работ, у нас была договоренность о том, что после ремонта нового здания будет зал Гельмана. Представим себе, чем бы я занимался, если бы все продолжалось: я бы как-то стриг купоны со своего прошлого, не делал бы ничего реального, кроме эксплуатации своих предыдущих заслуг. Вместо этого я открываю галерею в Берлине.
Сергей Медведев: С российскими художниками?
Марат Гельман: Нет, интернациональную галерею, но которая занимается искусством, связанным с искусственным интеллектом. Там есть и российские. 12 октября мы открыли выставку Владимира Сорокина, которую он делал при участии Евгения Никитина и искусственного интеллекта. Но в основном она занимается самым острым, самым передовым искусством из Калифорнии, из Германии, откуда угодно. То есть я занимаюсь тем, что остро, интересно, иначе я просто не смогу. Когда мы делали опен-колл с одной из платформ искусственного интеллекта, 40% художников, которые победили, были из России. Это те художники, которые оторвались от того, что у них было, и вынуждены искать новое.
Сергей Медведев: А как современное искусство в России отреагировало на войну? Что с художниками, с галереями, с институциями современного искусства в Москве?
Марат Гельман: Начиная с 2014 года государство начало коррумпировать людей искусства. Собственно, после "Крымнаша" большинство крупных международных институций перестали работать с российскими институциями, что означало отрезание России от международного художественного рынка. Дело в том, что наши так называемые российские коллекционеры, олигархи и не только, это очень неуверенные в себе люди, они все время смотрели на Запад. Если ты хотел быть успешным, популярным в России, ты должен был сделать выставку (пусть даже она будет для тебя не очень выгодная) где-нибудь в Нью-Йорке, в Париже, и после этого обратным светом ты получаешь какой-то рынок внутри страны.
Начиная с 2014 года российское государство начало коррумпировать людей искусства
Соответственно, как только западный, европейский рынок был закрыт, русский рынок тоже начал закрываться. Государство воспользовалось этой ситуацией и через ГЭС, через "Гараж" коррумпировало искусство. То есть ты можешь заниматься, но этого не надо. Это было очень медленно, как та самая лягушка, которая медленно варится в молоке. Но к 2022 году, к сожалению, большинство людей, занятых в современном изобразительном искусстве (галеристы, какие-то художники), были уже лоялистами. Они, конечно, понимают, что нынешний поворот когда-нибудь все равно станет смертельным для современного искусства, потому что есть противоречия на уровне языка. Они тогда думали: Гельман слишком радикальный, его сняли с директоров музеев, – то есть каждый раз они что-то объясняли сами себе.
В результате сейчас все в ужасе, но все молчат (говоря "все", я, конечно, имею в виду большинство). Это первое, что очень важно понимать: такое молчание будущих жертв. Второе: те, кто имел возможность, уехали и работают достаточно интенсивно. Сейчас их очень много в нашей резиденции в Берлине. Их мало с точки зрения процентного соотношения, но их достаточно много, только в Берлине тысяча художников. Это люди, которые прорываются, пытаются интегрироваться в европейский контекст, осознавая свой груз, работают с ним, рефлексируют. Есть некоторое количество художников, в основном молодежь, которые остались в России и занимаются сопротивлением: более 500 арестов художников за последние полтора года!
Сергей Медведев: У всех на слуху Саша Скочиленко. Да, здесь можно многое вспомнить.
Есть художники, которые остались в России и занимаются сопротивлением: более 500 арестов художников за полтора года!
Марат Гельман: Более 500 сопротивлений не за слова, а за уличные акции или за акции в сети, как, скажем, феминистское антивоенное движение, когда они рассылали открытки к Пасхе, и вместо "Христос воскрес" там было "Х.. войне".
Сергей Медведев: С аббревиатурой ХВ. А гранды современного искусства? Олег Кулик остался в России?
Марат Гельман: Олег сидит в своей мастерской за городом, это называется "внутренняя эмиграция". Дмитрий Гутов был у меня сейчас в резиденции в Черногории, сделал блестящий проект вместе с искусственным интеллектом, имеющий отношение к войне. Дело в том, что Пифия в свое время предупредила Кира: начнешь войну – потеряешь царство. Он не сумел прочитать это предсказание, начал войну и потерял царство. Гутов сделал блестящий проект, он использовал как Пифию ChatGPT, долго работал, выбрал десять предсказаний, связанных с империей. Потом работал с другой программой, которую продюсирует Тоня Самсонова: тоже очень интересный искусственный интеллект, создал новый футуристический дизайн. Конечно, это не сопротивление, но это свободное высказывание, имеющее отношение к войне.
Сергей Медведев: Вы следите за современными украинскими художниками? По-моему, сейчас в Украине на фоне происходящей трагедии появляется невероятно оперативная, но в то же время очень глубокая художественная рефлексия этого опыта.
Марат Гельман: Я, естественно, смотрю. Количество выставок украинского искусства в Европе за это время – две с половиной тысячи. Дело в том, что я всегда занимался украинским искусством. Когда в 1991 году я открыл галерею, некоторые шутя называли ее "Украинская мафия". Борис Михайлов, Арсен Савадов, Гусь, Гнилицкий, Жанна Кадырова – все они делали у меня выставки. Пока сегодня яркими, интересными являются – назовем это "дневниковые форматы", когда художник отказывается от, может быть, какой-то своей художественности в пользу документальности, фиксации, это становится дневником художника, художники переживают через свое творчество, но не давая при этом волю своей креативности, уступая ужасу войны.
Никаких отказов художникам нет, а есть "отмена русской государственной культуры"
Сергей Медведев: Сейчас идет дискуссия относительно ответственности русской культуры за все, что произошло сейчас. У вас есть какая-то позиция по этому поводу?
Марат Гельман: Естественно. Форум постоянно об этом говорит: о том, что мы можем, за что мы несем ответственность. 12 октября открылась выставка Владимира Сорокина под названием "Голубое сало. Отмена русской культуры". Интересно, что роман "Голубое сало" тоже оказался провидческим. Эта ситуация с русской культурой там обыгрывалась через клонов великих писателей – Толстого, Достоевского, Платонова. То, что мы будем показывать, это художественный ответ на ситуацию или высказывание по ее поводу.
У меня есть и понимание того, что ответственность есть, и понимание того, что искусство – это не лекарство, а боль. Нельзя перекладывать на искусство те проблемы. Когда говорят "ответственность русской культуры", то в 80 или 90% случаев говорят об ответственности не искусства, а именно культуры, как культуры поведения, то есть в целом. Это как раз такая карикатурная часть, скорее попытка нашего режима дискредитировать сам этот разговор об ответственности: "а, так у вас еще и Пушкин виноват!" Разговор об ответственности русской культуры – это серьезный разговор, а та сторона пытается превратить его в карикатурный.
Никакой отмены в Европе по большому счету нет. Разговор об ответственности есть, ответственность есть, но, наоборот, мы как раз в основном этот разговор и ведем. Например, этот мем "великая русская культура" – где эта проблема, как от него избавляться, что такое русская культура как часть европейской. Мы говорим о многих вещах сами и лучше, чем кто бы то ни было. Но европейский культурный истеблишмент (или бюрократия) четко стоит на том, что художник представляет сам себя, что никаких отказов художникам нет, а есть "отмена русской государственной культуры", отказ от сотрудничества с государством.
Сергей Медведев: Той же Нетребко предъявляются вполне конкретные слова и жесты, а не то, что она российская певица.
Марат Гельман: Но интересно, что это, наоборот, расширяет возможности. Например, тот же Сорокин, Дима Крымов, Ваня Вырыпаев – у нас сейчас больше предложений, чем раньше. Потому что тот вакуум, который образовался из-за того, что перестали сотрудничать с государством, частично заполнен Украиной, но частично и нами.
Может оказаться так, что это будет наиболее плодотворный с начала века период для русской культуры
Сергей Медведев: Действительно осуществляется некий переток культуры? Фактически значимое культурное производство сейчас переместилось за пределы России? Внутри России фактически невозможно создание какого-то сильного художественного высказывания?
Марат Гельман: Михаил Шишкин формулирует это жестче, говорит, что русская культура наконец оторвалась от проклятия территории. Та степень свободы, которая сегодня есть у нас, может быть, даже больше, чем у многих, именно потому, что за нами уже нет этой почвы, которую надо иметь в виду.
Сергей Медведев: В "Коммерсант. Weekend" была статья Ольги Федяниной под названием "Те и эти". Она сравнивала культуру Третьего рейха, произведенную внутри Рейха в эти 12 лет, и произведенную снаружи. Она приходит буквально к тому же самому выводу: что немецкая культура времен фашизма – это культура против Третьего рейха, она создана Томасом Манном, Генрихом Манном, Цвейгом, Фейхтвангером, Брехтом, Ханной Арендт и другими. В российской культуре действительно складывается похожая ситуация, когда она фактически передана на сохранение за пределы территории России.
Марат Гельман: Я говорю это с осторожностью, но, думаю, может оказаться так, что это будет наиболее плодотворный с начала века период для русской культуры.
Форум