Протестующая Москва, силовики, прокуроры и судьи, провокаторы и подростки – в деле “Нового величия” и одноименном документальном фильме Анны Шишовой и Дмитрия Боголюбова. С 2018 года режиссеры фиксировали судебные процессы по делу против молодых людей, которых обвинили в создании экстремистской группы с целью подрыва государственного строя. Их осудили на тюремные сроки, от условных до реальных, максимальный – семь лет в заключении. Главными героинями фильма стали Анна Павликова, на момент ареста несовершеннолетняя, и её мать Юлия, которая, защищая дочь, становится гражданской активисткой. Дело “Нового величия”, как считают адвокаты, общественные деятели и правозащитники, является политическим, сфабрикованным. Оно возникло из чат-группы благодаря четырем агентам-провокаторам, один из которых, Руслан Д. (он же Александр Константинов, он же Родион Зелинский), сам написал устав организации, придумал её название, а затем выступал основным свидетелем на процессе. Обвинение строилось на показаниях внедренных агентов. В фильме – кадры скрытой видеосъемки провокатора Руслана Д., портреты служителей карательного аппарата, свадьба Анны Павликовой и Константина Котова в "Матросской тишине", Марш Матерей и многотысячные протестные демонстрации в Москве 2019-го и 20-го годов. Фильм "Новое величие" отобран в программы ведущих европейских фестивалей документального кино. С режиссером Анной Шишовой мы говорили на фестивале "Артдокфест".
– В вашем фильме Москва – город больших массовых движений, столкновений масс протестующих и силовиков. Одновременно это частная история Анны Павликовой и её близких. Это съемки какого времени?
– Мы снимали с 2018 года по 22-й. В 21-м был приговор, в 22-м у нас были досъемки необходимых кадров. С 18-го года мы старались фиксировать все массовые выступления, при монтаже что-то не входило. У нас не было цели давать протестную хронику.
– Дело начинается в 18-м году?
– Март 18-го – их арестовывают. И в течение двух с половиной лет идет типа "расследование". Хотя всё и так понятно было. Потом идут суды. Суды с самого начала, как их арестовали, шли бесконечно. Это была особая пытка для ребят и для их родных.
– Вспоминая здание суда: это было не в самом удобном месте Москвы.
– Сначала это был Люблинский суд, маленький. Это не совсем окраина, но и не центр. Он набивался огромным количеством прессы, правозащиты, просто неравнодушных людей. Это была территория свободы. Приставы, пресс-служба – они просто одуревали от этого. Часть заседаний потом шла в Мосгорсуде, часть ещё в одном суде, тоже окраина.
По поводу образа протестов. Мы снимали все протесты. Когда был отснятый материал, стало понятно, что мы не хотим делать хронику, было важнее показать некое ощущение трансформации. Отправной точкой для нас был "Марш матерей" – последний несанкционированный митинг, когда не закатывали людей. Все были в шоке. И появилась какая-то надежда, которая была прихлопнута. Были последние мощные летние протесты из-за выборов, потом Навальный.
больше камер наблюдения, больше милиции
И с каждым разом было новое ощущение страха, который прибавлялся: больше камер наблюдения, которые тебя считывают, больше милиции, абсолютно везде: в метро, когда подъезжаешь к центру, уже все было ими набито. Было ощущение абсолютной осады, гражданской войны, военного положения. Было дико смотреть на родной город в очень странном, искореженном виде. Потом ряды протеста редели, потому что людям было просто страшно.
– Силовики вели себя всё жестче. С 19-го года происходила заметная эскалация насилия. Начались практики привоза “немосковских” омоновцев. Известно, что "служитель силы" расчеловечивает демонстрантов, если он из другого города.
– Чувство безнадежности для меня было очень показательным личным наблюдением. В частности, на одном из последних протестов, где мы даже не снимали, там была я, Юлия Павликова, мама Ани, и Костя Котов, он потом стал мужем Ани.
– Правозащитник и гражданский активист, который включился в это дело.
– Костя – уникальный человек. Он выходил на абсолютно все дела, которые были связаны с нарушением прав человека, с достаточно раннего времени. Он выходил за крымских татар, за Олега Сенцова. Собственно, благодаря ему во многом Сенцова и передали Украине.
– У вас, кстати, есть кадры с протестов, где люди стоят с плакатами "Свободу Олегу Сенцову!".
– Это было время, когда Сенцов находился в жутких пыточных условиях. И Костя Котов каждый день выходил с плакатом в поддержку украинских моряков и в поддержку Сенцова. Арест Кости был одним из череды шоковых арестов. Это сейчас мы уже привыкли, просто оседает какая-то боль внутри, но когда дали Косте 4 года, люди рвали на себе волосы. Это было совершенно немыслимо. А сейчас это всем мыслимо и понятно.
То же самое с протестами. Чувство полной безнадеги и ощущение, что ты в абсолютно чужом городе. Хотя я родилась и выросла в Москве, вся моя семья родилась и выросла в Москве.
это не мой город, не моя реальность
Я поймала себя на мысли, мы шли по Тверской, и у меня было ощущение, что это не мой город, не моя реальность, что это чуждая совершенно реальность, которую хотелось зафиксировать в достаточно символичных кадрах. И мы с нашей замечательной операторкой думали, как это сделать, как эту репрессивную систему на уровне атмосферы уловить, показать.
– Там есть и более близкая к зрителю история. Я имею в виду портреты судебных приставов, прокуроров и судей.
– Это поразительные люди, особенно судьи. Перед глазами была череда судей, не все попали в монтаж. Первая – “принципиальная”, которая есть в фильме в двух процессах, упорно не хотела отпускать девушек домой под домашний арест, а родители собирали тонны справок, показывающих, что девочкам очень плохо. Состояние их здоровья было ужасным, а условия были абсолютно пыточными. Их морозили, думаю, специально.
условия были абсолютно пыточными
Аню возили в течение 4-5 часов в холодном автозаке, где она не могла сидеть, потому что там была железная скамейка, а она была в тонких домашних штанах. Это был март, был мороз. После этого человек испытывал дикие боли, у нее произошло обморожение. Ей не оказывали помощь. Она спала две недели на бетонном полу в камере, где было, помимо нее, около 55 женщин. Камера была, естественно, рассчитана на половину меньше. Просто не хватало коек, и ее положили на бетонный пол. После того, что она пережила в автозаке 5 часов в морозе, она еще была вынуждена спать на полу.
– Ей 17 лет. Как сказали бы врачи: “она готовится стать матерью”. Почки, внутренние органы, женская система – оказываются под угрозой. Неизвестно, чем это отзовётся в будущем.
– Помимо шока для домашней девочки, которая не понимала, почему, за что, что с ней происходит, были некоторые ужасные истории, которые мы не смогли вставить в фильм, но есть возможность рассказать. За день до ареста к Ане на работу (она работала в ветеринарной клинике) пришли некие мужчины в штатском, которые принесли папку, где были фотографии всех ее друзей, фигурантов дела, и предлагали ей сдать их в обмен на то, чтобы не быть арестованной. Они, конечно, не хотели арестовывать 17-летнюю девчонку, чтобы не было огласки, еще было время, что это вызывало шок. Они пришли к ней на работу. Она увидела эту папку, увидела фотографии Руслана Костыленкова, Маши Дубовик, и сказала "нет". После этого они дали ей доработать.
она приходит домой в синяках. Что они ей говорили, что они с ней делали – непонятно
И когда она шла домой по темной улице, они ее избили. 17-летнюю девочку. Об этом мне рассказали ее сестра и мама. Она пришла домой в синяках. Она была дико напугана, не понимала, что происходит, они пытались из нее что-то вытащить, но, видимо, у нее было настолько шоковое состояние, что она до сих пор деталей этой истории не рассказывает ни своему адвокату, ни близким. Я рассказываю то, что мне рассказывали Юля и Настя со слов Ани, и это не вся история. Что они ей говорили, что они с ней делали – непонятно. В эту же ночь в 5 утра к ним пришли с арестом. Аня не спала, она позвонила всем своим друзьям, предупредила их. Никто не поверил, никто не уехал. Они были абсолютно наивными людьми. Она стала со слезами в голосе говорить: "Ребята, все очень серьезно". Но никто ее всерьез не воспринял. И в 5 утра пришли к ней и ко всем.
– Давайте тогда скажем, почему они всерьез к этому не относились. Это был всего-навсего чат.
– Там обсуждали всё, включая политику. Я думаю, что они не относились к этому серьезно потому, что они, будучи нормальными людьми, понимали, что ничего незаконного в этом нет. Я думаю, что для ребят это было несколько смешно. Человек понимает, что он ничего незаконного не делает, там не было состава преступления, они никому никакого вреда не принесли. Да, они критиковали власть. Да, они поехали в заброшенное здание, где тусуются подростки и играют во всякие ролевые игры. Они там покидали бутылки. Это звучит страшным словом "коктейль Молотова", его муссировал Руслан Д., главный провокатор. Но они кидали в стену.
– Это была всего лишь игра.
– Это официально не запрещено. Они достаточно молодые люди, но они могут отделить, что есть преступление, а что не преступление. Я изучала материалы дела. Там видеосъемка, которая записывает их разговоры. А есть материалы, которые прилагаются в письменном виде. У меня в компьютере отцифрованные материалы дела. И там как улики – частичные расшифровки их разговоров из этих видео. Там не все расшифровывали, а вот что-то нашли особо, по мнению следствия, опасное, и вот смотрите. Там разговоры ужасные. Аня, которая говорит: "Давайте обольем автозак бензином и подожжем "космонавта" в нем". А у меня были видео и тайм-коды. И я стала сверять, есть ли это всё, или что-то дописано, а что-то, что говорил Руслан Д., провокатор, приписано Ане и Руслану Костыленкову.
что-то, что говорил Руслан Д., провокатор, приписано Ане и Руслану Костыленкову
Вместе с адвокатом Ольгой Карловой, она представляла их интересы, мы это смотрели. Это никто не учел в суде ни в каком виде. Прослеживается мелкая технология, как они работают. Я понимала, что все плохо, но это было окончательное развенчание иллюзий на тему, что кто-то пытается что-то выяснить или понять, виновен человек или нет. Нет, чем сильнее утопить человека, тем лучше. Мы с Юлей Павликовой еще говорили много. Она говорит: "Следователь по этому делу...". Они переписывались в WhatsApp с Юлей периодически, справку какую-то получить, что-то такое. У него на аватарке – он сам и его двое маленьких детей: ангельские, голубоглазые личики. Юля говорит: "Я не понимаю, он утром встает, целует детей, жену, потом идет на работу и думает: "Надо сегодня с битой нам поработать с кем-нибудь, куда-нибудь ее вставить. Молчит человек. Надо посадить его на бутылочку". Как это?
Лицо системы складывается из таких деталей. Вот судья первая, которая упорно не отпускала девочек под домашний арест. Им было там невыносимо плохо. Они начали болеть. У Маши обнаружили опухоль. У Ани были проблемы, они просто там загибались. И эта женщина упорно, суд за судом, не отпускала девочек под домашний арест, хотя это было в ее власти. Когда состоялся "Марш матерей" – это было событие для правозащитников, над этим много работало "ОВД-Инфо", включились известные люди, это вызвало резонанс.
вы здесь никто
Другая судья отпустила девочек под домашний арест. На нее потом было составлено совершенно грязное, какое-то провокационное дело, её уволили в итоге, эту судью. То, как они читают свои тексты, – их как будто тренируют говорить максимально тихо. Ощущение, что у них какие-то курсы, почему они так делают. В суде же все должны всё слышать. Важно, чтобы все услышали справедливое решение. А они вот таким голосом это всё.
Я в какой-то момент поняла, что это сделано, чтобы показать максимальное пренебрежение к людям, которые сидят за решеткой, к их адвокатам, к их родным: "Вы здесь никто. Слышите вы или не слышите – нам абсолютно по барабану". Пошаговое расчеловечивание. Как существует пошаговое расчеловечивание людей, которые протестуют, в глазах Росгвардии, то же происходит в глазах судей, приставов. Например, Аню держали в наручниках, когда она еще была в тюрьме, ее привозили на суд. И там была пристав, которая держала ее в наручниках, у Ани затекали руки, и она специально ей руки подвешивала высоко. Она могла этого не делать. А она же маньячка. Она пользуется властью и причиняет дикую боль ребенку, потому что Аня – ребенок, она и выглядела, и вела себя, и по своему сознанию была младше 17 лет, потому что она домашняя девочка. Эта женщина издевалась над ребенком, чья вина, даже независимо, если бы она уже была доказана, она просто пользовалась властью. Ее бесило, что пришло так много людей, которые поддерживают, хлопают, кричат на суде, и она Ане мстила таким образом. Я не знаю, как показать портрет этих людей. Ну и судить всех их нужно.
– Мне кажется, что после Бучи вопрос, как работать с этими людьми, должен быть закрыт. Вопрос должен стоять об их наказании.
– Да, безусловно.
– Одним из выводов, который вы сделали в результате работы над фильмом, стало то, что вы не удивлены уровнем насилия, который принесла российская армия в Украину.
– Я стала это понимать, когда погружалась в дело "Нового величия". Люди, которые жили в России и интересовались политическими делами, знали, что дело "Нового величия" – одно из многих. В это же время произошло дело "Сети". Потом они пошли, как конвейер.
походя, рутинно применяют насилие
Сейчас уже огромное количество дел, которые по этому же лекалу сделаны. Но когда погружаешься в технологию одного конкретного дела, то видишь количество людей, задействованных изнутри. "Сетью", например, ФСБ занималась, "Величием" занималась смежная группа, видимо, Центр "Э", в какой-то момент подключилась ФСБ. Видишь, какое количество людей ведет себя абсолютно неадекватно: походя, рутинно применяют насилие. Тут не возникает облегчающей отговорки, что "какой-то маньяк Руслан Д., какой-то один генерал...". Нет, это просто штат.
– Портрет Руслана Д. в вашем фильме представлен достаточно выпукло. Это неадекватный человек, одержимый безумными, конспирологическими идеями, которые задокументированы на видео, в переписке в этом чате. И это штатный сотрудник органов. Как вам удалось вытащить эту информацию, его психорисунок?
– Это происходило по каким-то деталям. Не все вошло в фильм, но образ выстраивался именно так. Вот я поговорила с адвокатом Руслана Костыленкова. Помимо того, что она рассказала, как его пытали, она говорит: "Мальчик целеустремленный, очень хороший, сирота, из неблагополучной семьи. У него рано умерла мама, у папы были проблемы с алкоголем, он тоже умер. Он из маленького подмосковного городка. Вместо того, чтобы стать алкоголиком или наркоманом, он хотел как-то себя проявить". Он очень харизматичный, он хорошо соображает, он лидер. Симпатичный парень, в него были влюблены девочки. Человек, на привлекательном образе которого можно было объединить какое-то количество людей.
когда она хотела выходить из группы, он стал ей угрожать
Руслан Д. это понял и заменил ему, условно говоря, отца, который им восхищается. Стал ему давать любовь, уважение, говорить, насколько его мнение важно. Такая же история была с Аней. Он понял, что это “девочка-отличница”, на этом ее шантажировал. Когда она хотела выходить из группы, он стал ей угрожать и говорить, что "ты ведешь себя как крыса, так нехорошо". То есть чувство вины. Заставил ее привезти Руслану какую-то биту и противогаз, которые потом были приложены к материалам дела.
– Как вещдоки?
– Да. Хотя на скрытых съемках видно, как они достают этот противогаз и ржут: "Смотрите, какая прикольная штука!". Его приложили, как одно из доказательств того, что они собираются "свергать власть насильственным путем". То, как он себя ведет на скрытых съемках, его манера вбрасывать какие-то шуточки: каждая из них не смешная, но она про какое-то насилие. Якобы "сейчас мы все вместе это сделаем": поджечь мента, или подмешать пенопласт в "коктейль Молотова". И это он рассказывает ребятам.
каждая из его шуток не смешная, но она про какое-то насилие
Портрет Руслана Д. – это человек уникальный, потому что остальные такого типа штатные сотрудники без вдохновения работают. Кого-то изначально интересовали деньги, потом произошла моральная деградация, у кого-то сидит родственник. Это частая история, когда сидит кто-то из родственников, и им шантажируют. Например, по "Мальцевской революции", это одно из первых полномасштабно сфабрикованных дел, там большую роль сыграла женщина, у которой сидел сын, её шантажировали. Это делают люди, на которых есть компромат. Внутри наших доблестных спецслужб гомофобия построена еще и на том, что там реально много геев. И если их застукали, то они сделают всё, что угодно. А Руслан Д. идейный, и это его отличает. Он это делал с большим вдохновением. У него своя теория о том, кто достоин, кто не достоин “пройти революцию”.
– Есть его фраза, что "люди, если идут в революцию, должны пострадать и доказать, что они достойны этого пути".
– Там какая-то концепция, которая, видимо, как мне кажется, у него сложилась в какое-то время. Это похоже на бред мессианства.
– Это похоже на "Бесов" Достоевского.
– И это для него служит моральным оправданием всего того, что он делает. Это редкий случай. Поэтому он и стал нам интересен: такая концентрация зла и абсолютная убежденность в своей правоте нечасто встречается. То, как он общается с Аней на скрытых съемках, зная, что ее посадят. Он же смотрел на всех этих ребят и знал, что с ними будет дальше.
это зло, как оно есть
Даже слушать его голос в диалогах с этими людьми – это поразительный опыт. Это зло, как оно есть. Если он это будет слушать, ему, наверное, будет это льстить. А я бы не хотела. Потому что на самом деле это гаденький крысеныш, который мнит себя богочеловеком. Очень удобно мнить себя богочеловеком, пользуясь органами безопасности России. Особого дара я тут не вижу. Просто редкостная человеческая мерзость.
– Портрет впечатляющий, отвратительный. Когда ты видишь это на экране: да, это воплощение абсолютного зла. Давайте о добре, о ваших героинях сейчас. У Ани 4 года под домашним арестом?
– Четыре с половиной. Она может выходить из дома, но там масса правил и ограничений.
за любое нарушение её отправят в тюрьму
Она не может иметь банковский счет, не может работать, не может выезжать за пределы Москвы, у нее нет загранпаспорта, естественно, она не может покинуть Россию, она должна проходить постоянные официальные проверки, не имеет права (под строгим запретом) участвовать в каких-либо политических акциях. И даже если она проходила мимо пикетчика, то это уже "участие в политической акции". За любое нарушение одного из правил ее отправят в тюрьму, условное заключение меняется на реальное.
Самое сложное в этом – психологическое состояние. Ане нужна серьезная помощь психологов, реабилитация, отдых, чего нет возможности делать. Такой уровень травмы... Например, она не может нормально учиться. Вот онлайн обучение, чат в Telegram или WhatsApp по учебе. Начинаются вдруг политические разговоры, которые сейчас нередки в заряженном обществе. У Ани истерика, она видит провокацию. И действительно, непонятно, провокация или нет. И всё, человек не может учиться, что для нее жизненно важно. Она всегда училась, чем-то интересовалась, особенно биологией. То есть степень её травмированности очень сильная.
С другой стороны, что колоссально важно, она живет в любящей и принимающей ее среде, вместе с Костей, они часто живут вместе в загородном доме с Юлей, мамой Ани, сестрой Настей, её мужем. Это колоссальная поддержка. Я не представляю, как бы они справились, если бы их не было друг у друга. Это такого рода внутренняя эмиграция.
многие семьи в России уходят во внутреннюю эмиграцию
Люди, которые прекрасно понимают, что происходит вокруг, каждый шаг для них может обернуться новым заключением и новыми пыточными условиями, не могут покинуть страну, потому что они еще и привязаны друг к другу. Аня, даже когда у нее закончится срок, не уедет, потому что не уедет Юля, у неё старенькие родители. Проблемы со здоровьем, одно цепляется за другое. Костя не уедет без Ани, и так далее. В общем-то, это их и осознанный, и неосознанный выбор. Я думаю, что многие семьи в России, кто понимает, что реально происходит, уходят во внутреннюю эмиграцию. Единственное, что остается, – человеческие связи, другое не поможет.
Подкаст "Вавилон Москва" можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в Тelegram.
