Блог Кречетникова: чужая боль - не своя?

Мы с женой сходили на спектакль "Век-волкодав" в Московском театре Гоголя, посвященный, как легко догадаться, трагедии Осипа Мандельштама.

Впечатление неоднозначное, но сильное.

В постановке нет сюжета, диалогов, да и действующих лиц в привычном смысле слова. Только мелодекламация стихов Мандельштама, аллегорические танцы и пантомимы. Главное - не сообщить информацию, которую и так все в основном знают, а передать настроение.

Что ж, призвание театра - удивлять и вызывать споры.

В финале участники спектакля рассаживаются спиной к залу, и актриса-декламатор читает последнее письмо Надежды Мандельштам мужу, не дошедшее до адресата: "Мы как слепые щенята тыкались друг в друга, и нам было хорошо. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу? Это я - Надя. Где ты?"

Слушатели сначала начинают неуважительно шушукаться, а потом вообще разбредаются. Посыл ясен: не желает общество знать и помнить о страшном прошлом.

Все верно. Но есть у этой истории сравнительно малоизвестная и не отраженная в спектакле сторона.

Надежда Яковлевна Мандельштам прожила долгую жизнь. В 1972 году она опубликовала вторую книгу "Воспоминаний", в которой поведала, как была активной комсомолкой в "карнавальном", по ее словам, Киеве во время Гражданской войны, и как безумно весело было делать революцию и издеваться над "бывшими людьми".

"Велик был и страшен год 1918 по Рождестве Христовом, от начала же революции второй", - писал Михаил Булгаков в "Белой гвардии". А 19-летней Наде Хазиной все виделось по-другому.

"Мы врывались в чужие квартиры, распахивая окна и балконные двери, крепко привязывали свое декоративное произведение [кумачовые плакаты и портреты Ленина и Троцкого] к балконной решетке. Мы орали, а не говорили, и очень гордились, что иногда нам выдают ночные пропуска, и мы ходим по улицам в запретные часы".

За развешивание наглядной агитации "дружному табунку" еще сколько-то и платили, а "бежавшие с севера настоящие дамы пекли необычайные домашние пирожки и сами обслуживали посетителей".

Конечно, дожив до 70 с лишним лет и испытав личную трагедию, Надежда Мандельштам кое-что поняла: "Двадцатые годы оставили нам такое наследство, с которым справиться почти невозможно". Но тут же оправдывает прошлое и себя: "Юность ни во что не вдумывается"; "Проливая кровь, мы твердили, что это делается для счастья людей".

Ну, а что тогда сильно удивляться тем, кто находит оправдания для Сталина?

"Комиссары в пыльных шлемах" делали все хорошо и правильно, если в чем-то и ошибались, то с лучшими намерениями, время было прекрасное, а потом неизвестно откуда и почему свалился на голову дикий "кремлевский горец" и пожрал светлых энтузиастов?

А не они ли сами и спустили "волкодава"?

И "настоящие дамы", которых лишили всего и вынудили выживать, торгуя пирожками, и у которых, вполне вероятно, тоже убили мужей, заслуживают сочувствия как минимум, не меньше, чем Надежда Яковлевна?