Человек, рассказавший миру о преследовании верующих в СССР. Памяти Майкла Бурдо

В конце 1960-х я училась в аспирантуре в Ленинграде. Дело было то ли в 1967, то ли в 1968 году. История, которую я вам расскажу, полностью поменяла мои представления о месте и роли религии в СССР. Произошло это благодаря Майклу Бурдо, священнику и правозащитнику, который скончался недавно.

В один прекрасный день Иосиф Бродский повез меня на встречу с известным ученым, который в свое время дружил с Анной Ахматовой. В это время он жил на даче в Комарово, где на поселковом кладбище Ахматова и была похоронена. После обеда мы пешком отправились на ее могилу.

К тому моменту со дня смерти Ахматовой прошло около двух лет. Ее похоронили с соблюдением всех положенных православием обрядов, потому что всю жизнь она оставалась глубоко верующим человеком, подтверждение чему можно найти в ее поэзии.

Когда мы пришли к могиле, рабочие устанавливали там новое надгробие. Простой деревянный православный крест с ее именем и датами жизни был отброшен в сторону и сиротливо подпирал кривоватый забор.

Контраст между тем, какие страдания причиняли Ахматовой советские власти, и ее посмертной славой был поразителен. Ее первого мужа расстреляли как контрреволюционера, ее сын 10 долгих лет провел в лагерях, ее третий муж умер в ГУЛАГе.

Вся ее жизнь прошла под неустанным и подозрительным оком властей. Простой деревянный крест был символичен и скромен.

Массивный каменный мемориал, санкционированный властями после ее смерти, когда от нее уже не могло быть никаких неприятностей, был настолько наглядным примером этого контраста, что пропустить его было просто невозможно. Бродский пожал плечами: так оно и бывает в СССР.

Сын пекаря, ставший миссионером

Несмотря на гонения, в Советском Союзе наследие христианской традиции среди людей сохранялось: праздники отмечались по-тихому дома, кое-кто соблюдал посты, а при немногочисленных действующих церквях обреталась небольшая армия бабушек, которые убирали, продавали свечи и шепотом сообщали посетителям, когда ожидается следующая служба.

Рождество, которое праздновалось по старому календарю, сопровождалось праздничным столом с традиционными блюдами, а религиозная литература, привезенная с Запада, шла нарасхват.

Майкл Бурдо, который на протяжении многих лет был моим коллегой и другом, умер 29 марта в возрасте 86 лет, он мог бы рассказать множество подобных историй.

Сам он родился в Корнуолле, в семье пекаря, изучал русский язык в университете, потом принялся за теологию, после чего стал англиканским священником.

Мы познакомились в 1969 или 1970 году, после моего возвращения из Ленинграда. Нас связывала масса общих интересов, и мы часто встречались на демонстрациях за освобождение того или иного политического заключенного.

Практически сразу я поняла, что, хотя Майкл был наидобрейшим и невероятно мягким человеком, им двигал не просто энтузиазм, а миссия.

Он приехал в Москву в 1959 году в числе первых студентов по обмену для изучения средневековой истории России.

С собой у него было рекомендательное письмо от архиепископа Йоркского Майкла Рамзи к Московской патриархии.

Практически сразу стало ясно, что все высшие религиозные чины обязаны своим возвышением КГБ, который одобрял все назначения. Их главной обязанностью было молчать и не допускать ничего, что выходило бы за пределы выделенных им границ.

В Загорске (теперь это Сергиев Посад) доказательство того, кому принадлежит верховная власть в религиозных делах, сразу же бросалось в глаза: на стене за стулом наместника монастыря, на том месте, где, судя по старым фотографиям, когда-то был портрет патриарха, теперь висел портрет Ленина. Майклу не разрешили встретиться со слушателями духовной академии и побыстрее спровадили со двора.

"Опиум для народа"

Тем временем выделенный Майклу научный руководитель совершенно не интересовался, что делает его подопечный, предоставив того самому себе. Английский студент занялся изучением церквей, уцелевших в советский период.

На старой карте Москвы их было 600. В конце 1950-х действовали только 35. Антирелигиозная кампания Хрущева как раз набирала обороты, и скрыться от атеистической пропаганды было просто невозможно. Позднее Майкл написал об этом в своей первой книге "Опиум для народа".

Его следующий визит в Москву оказался судьбоносным, определив его призвание и дальнейшую карьеру.

В первый же вечер Майкл вышел прогуляться. Убедившись в отсутствии слежки, он отправился к только что взорванной церкви. У забора стояли две женщины, пытаясь рассмотреть, уцелело ли хоть что-нибудь в груде развалин.

Завязался разговор, и они пригласили Майкла к себе домой. За чаем он объяснил, что кто-то прислал ему пачку документов, в которых рассказывалось о гонениях на один монастырь и о жестких методах физического и психического воздействия, которые власти применяли к монахам и паломникам. Он не знал ни того, кто прислал эти документы, ни того, кто нашел его адрес в Англии.

В бумагах говорилось о Почаевской лавре на Украине. Майкл спросил своих хозяек, не знают ли они, правда ли это, и происходит ли что-то подобное и в других местах?

Услышав название монастыря, женщины побледнели: это они отправили документы с туристом из Франции, не зная, дойдут ли они до нужных людей. Они приехали в Москву с новой пачкой бумаг в надежде найти еще одного иностранца, готового взять с собой документы.

Майкл спросил, что он должен с ними делать, и получил незамедлительный ответ: "Возьмите их с собой, будьте нашим голосом, заступитесь за нас".

"Мягкая дипломатия"

В 1960-х на Западе стало появляться все больше информации из СССР о преследовании верующих и диссидентов.

Все эти свидетельства нуждались в широкой огласке, которая могла хоть немного защитить верующих от наиболее вопиющего преследования со стороны властей.

Однако в то время коллективный Запад как мантру (по выражению Майкла) повторял одну и ту же фразу: "Только "мягкая дипломатия" способна эффективно защитить религиозные свободы в СССР".

Майкл не отвергал этого подхода, но считал, что публичная огласка тоже является полезным инструментом для того, чтобы хоть как-то облегчить положение религиозной части населения.

В результате, несмотря на многочисленные препятствия и благодаря недюжинному упорству, он основал общественную организацию Кестонский институт, или Центр по изучению религии и коммунизма.

Институт стал местом, где можно было проверить информацию, получить новые материалы, узнать о судьбе конкретных людей и быть совершенно уверенным, что все данные будут абсолютно точными и надежными.

Среди тех, кто в какой-то степени обязан своим спасением Майклу, были баптистский пресвитер Георгий Винс и поэтесса Ирина Ратушинская.

Майкл и другие люди, посещавшие СССР, всячески помогали семье Винса, пока тот находился в заключении.

Они снова встретились уже после освобождения Винса, когда советские власти разрешили ему эмигрировать в США. Ирина Ратушинская все время находилась в контакте с главным редактором новостей Кестонского института через своего мужа, и Центр стал первой организацией, узнавшей о ее освобождении из колонии.

От архива притеснений к энциклопедии религий

Важно подчеркнуть, что Кестон никогда не был организацией, возглавлявшей общественные кампании за то или другое дело.

Он был основан только для того, чтобы собирать и хранить информацию и сохранять ее для будущего.

Советские пропагандисты работавших там людей иначе как "антикоммунистами" и "экстремистами" не называли.

Впрочем, сотрудников центра это не останавливало. На протяжении всех 1970-х и 1980-х Кестон продолжал собирать информацию и предавать ее огласке, там накопился уникальный архив, в котором было все: от расшифрованных протоколов судебных заседаний до коротких записок на малюсеньких клочках бумаги, тайно вывезенных из колоний, от личных вещей и рукописей статей до книг запрещенных авторов, не говоря уже о фотографиях, видео- и аудиозаписях и текстах интервью.

Некоторые представители научных и правозащитных кругов сомневались в ценности работы Кестона.

Возможно, вследствие все большей светскости общества на Западе, умноженной на огромное количество ограничений, с которыми приходилось жить людям в коммунистических странах, притеснения верующих были не слишком важным моментом и зачастую проходили незамеченными.

В постсоветский период Кестонский институт открыл представительство в Москве и приступил к своему самому крупному проекту, который и по сей день далек от завершения: созданию энциклопедии религий в Российской Федерации.