"Это не списки на Страшный суд": настоящая история советских граждан, из-за которых на "Мемориал" завели дело о реабилитации нацизма

В конце марта у нескольких руководителей и сотрудников общества "Мемориал" (в России объявлено "иностранным агентом" и ликвидировано по решению суда) в Москве прошли обыски по уголовному делу о реабилитации нацизма. Дело завели из-за многолетнего проекта "Мемориала" - "Жертвы политического террора в СССР". Это сводная база* из более 3 млн имен, созданная на основе региональных "Книг памяти" и доступных правозащитникам неопубликованных источников. Российские следователи нашли в ней трех человек, которых они посчитали военными преступниками, а включение их в список репрессированных - преступлением.

Русская служба Би-би-си попыталась восстановить биографии этих трех человек и разобраться на их примере в тонкостях работы по сохранению памяти о жертвах репрессий советского периода и перспективах преследования за возможные ошибки.

Главное, что объединяет вменяемые "Мемориалу" имена - речь идет о жителях оккупированных немцами во время Второй мировой войны территорий Украинской ССР или прилегающих областей. Все трое - осуждены в СССР за госизмену, тексты приговоров засекречены. По версии обвинения того времени, все трое служили в оккупации "полицаями", а один участвовал в расстреле мирных жителей и затем бежал вместе с немецкой армией в Германию, где вступил в войска СС.

Двое из них умерли в ГУЛАГе, третий был амнистирован в 1955 году. После принятия российского закона 1991 года "О реабилитации жертв политических репрессий" никто из троих реабилитирован не был.

В "Мемориале" сразу после возбуждения дела объясняли, что само общество не составляет списки репрессированных, а только агрегирует уже имеющиеся сведения - в основном из "Книг памяти жертв политических репрессий". Они с 1990-х годов официально создавались исследователями в регионах бывшего СССР - в сотрудничестве с архивами региональных органов прокуратуры, ФСБ и МВД. Так что ошибки в этих списках если и были допущены, то на местах, а не самим "Мемориалом".

Однако сами составители "Книг памяти" говорят, что включение этих трех имен в списки репрессированных - не ошибка, так как отсутствие реабилитации не отменяет фактов применения репрессий к этим людям.

Би-би-си получила доступ к неизвестному архивному делу одного из людей, из-за которого завели уголовное дело на "Мемориал". Также Би-би-си пообщалась с историками, юристами и составителями "Книг памяти", из которых были взяты данные об этих трех людях. Целью было понять, откуда и по каким критериям имена людей впервые попадают в списки репрессированных и допустимо ли увязывать их публикацию с "реабилитацией нацизма".

Приписка - "полицай"

Первые два имени, из-за которых заведено уголовное дело: Долженков Петр Алексеевич и Двойных Петр Павлович. Оба - уроженцы Курской области РСФСР, а в "Книгу памяти Татарстана" в 2001 году были включены из-за того, что умерли в казанских колониях. Оттуда имена попали в "Мемориал".

Петр Двойных был осужден за "измену Родине" по печально известной 58-й статье уголовного кодекса СССР. Ему вменили часть 1-"б", предусмотренную для военнослужащих (где он служил и был ли в плену - не известно). В данных обвинения, попавших в "Книгу памяти", рядом с номером статьи УК есть приписка "полицай" - то есть это местный житель, сотрудничавший с немецкими оккупантами в так называемой вспомогательной или временной полиции. У Двойных было трое детей. Год его ареста и наказание не указаны. Статья 58 - 1"б" предусматривала только расстрел.

Однако Двойных был отправлен в исправительно-трудовую колонию на острове Свияжск на Волге, который с 1930-х годов стал местом ссылки для репрессированных, а сама колония - филиалом Казанской психиатрической больницы. Там он умер в июле 1945 года в возрасте 45 лет.

В сводной базе "Мемориала" его карточка сопровождается комментарием, что "информация проверяется" - общество публично об этом предупредило еще в январе 2022 года. В базе есть данные еще о 31 репрессированном земляке Двойных из его села. Трое из них - его однофамильцы, один расстрелян.

Курский пекарь Петр Долженков был арестован в 1943 году также за "контрреволюционные преступления", но в "Книге памяти" говорится, что его судили по ее украинскому аналогу (54 статья УК Украинской ССР), хотя он родился и жил в Курске. Он мог служить в оккупационной полиции в приграничном селе в Украине, говорит составитель "Книги памяти Татарстана" Михаил Черепанов.

Долженкова приговорили к 10 годам лишения свободы - такой срок вместо расстрела по УК был положен за "измену Родине" при смягчающих обстоятельствах. Он умер в казанской колонии в 1948 году, проведя в заключении половину срока.

Четвертый том "Книги памяти жертв политических и административных репрессий Татарстана", откуда и были взяты имена Петра Долженкова и Петра Двойных, издан в 2001 году госучреждением "Редакция "Книги памяти". В том же 2001 году курская прокуратура вынесла постановление о невозможности реабилитации Долженкова и Двойных в связи с характером преступления. Постановление не было опубликовано. Именно на него, по данным Би-би-си, ссылается следствие в деле "Мемориала".

В "Мемориале" заявляли, что составители "Книги памяти" не могли знать об отказе в реабилитации на момент публикации, и что в их распоряжении не было личных дел Долженкова и Двойных. Они отбывали наказание и умерли в Татарстане, но их дела хранятся в другом регионе, скорее всего в Курской области.

Еще больше вопросов вызывают сведения о судьбе обоих курских жителей в постановлении Следственного комитета о возбуждении уголовного дела в отношении "Мемориала" (копия есть у Би-би-си). По данным СК, Долженкова и Двойных военный трибунал НКВД Татарстана осудил в один день 1943 года на 10 лет лагерей за "переход на сторону врага" - причем почему-то по двум частям статьи 58 УК РСФСР - и 1"а" (для гражданских лиц), и 1"б" (для военнослужащих).

О том, что Долженкова судили по ст. 54 УК Украинской ССР, а Двойных - по ст. 58 УК РСФСР с припиской "полицай", и в чем их признали виновными, Следственный комитет не упоминает. А ссылается - на архивное дело под одним и тем же номером, в котором якобы хранятся документы и Долженкова, и Двойных. Насколько достоверны все эти сведения и почему они расходятся с данными "Книги памяти", разобраться без доступа к архиву невозможно.

Составитель "Книги памяти" Татарстана Михаил Черепанов рассказывает, что списки погибших в колониях Татарстана исследователи получили в 1990-х годах от республиканского КГБ.

Он считает, что несмотря на то, что ни Долженков, ни Двойных не реабилитированы, ошибки в том, что их включили в список репрессированных, нет. По словам Черепанова, он сам разбирался с делами "полицаев", которые были осуждены и умерли в казанских колониях, и убежден, что они - именно репрессированные.

"Конечно, формально они предатели, - говорит Черепанов. - Но дело в том, что приговорены они были не к расстрелу, не к казни, а к 10 годам лагерей. 10 лет, как и сегодня, можно было схватить за анекдот. То есть практически эти наказания были чисто символические. Если бы у человека был какой-то, действительно, след преступления, его бы повесили сразу же, в своей деревне, когда туда пришла Красная армия".

По словам Черепанова, речь идет о сложившейся в СССР судебной практике: если человек был виновен, его приговаривали к 25 годам колонии либо же к смерти; в других случаях людям давали куда меньшие сроки.

"Если у них не было никакого преступления военного, то есть если они не участвовали в боях против Красной армии, не участвовали в репрессиях против мирного населения, если у человека не было крови на руках, то его просто посылали в ссылку. То есть разговор идет не о том, что они военные преступники, а о том, что была такая практика", - заявляет Черепанов.

Он признает, что прокуратура не могла реабилитировать людей, осужденных как коллаборантов или полицаев, но это не значит, что они не подвергались репрессиям.

Многие их тех, кто работал "полицаем" или был обвинен в такой деятельности, на самом деле могли защищать свой колхоз и имущество от поджогов со стороны партизан или, наоборот, помогать населению оккупированных территорий, говорит Михаил Черепанов.

Более того, Черепанов рассказывает, что во время составления списков "Книги памяти" он видел письма из деревень, в которых жили Двойных и Долженков - в этих письмах жители этих деревень "просили к ним снисхождения".

"Непосредственно виновные в репрессивно-карательной деятельности, как правило, не избежали смертных приговоров", - пишут также в своем исследовании о "вспомогательной полиции" на оккупированных нацистами территориях историки Иван Ковтун и Дмитрий Жуков.

Полицаями во время немецкой оккупации от безысходности могли стать деревенские старосты, или те, кто до войны был репрессирован советской властью, комментирует сотрудник "Мемориала", историк Сергей Бондаренко. Об этом же пишут Ковтун и Жуков в своей книге "Полицаи": История, судьбы и преступления". По их данным, далеко не все "полицаи шли на службу к противнику, руководствуясь "шкурническими" мотивами". Помимо людей, не веривших в победу Советского Союза или выбравших сторону Германии, это были и те, кто изначально был настроен против советского режима - антибольшевики, а также те, "кто шел в полицию не по убеждению, а по необходимости, чтобы не умереть с голоду". В полицаи также набирали и советских военнопленных.

Долженкова и Двойных приговорили к 10-летнему сроку, а не к смерти. Они оба умерли в лагерных условиях - предположительно, от голода, считает Черепанов. Это известный факт о казанских колониях - в годы войны там просто не кормили людей, говорит он.

Историки Ковтун и Жуков в книге об истории полицаев как раз пишут об ИТК-5 на Свияжске, в которой умер Петр Двойных. Колония ИТК-5 на острове была филиалом Казанской тюремной психиатрической больницы, и в 1943 году туда стали массово отправлять полицаев из Курской и Харьковской областей (Двойных - из Курской области).

"Поскольку было бы странно предполагать, что к душевным болезням склонны именно полицаи-куряне и харьковчане, само собой напрашивается вывод о том, что на этот счет существовало какое-то специальное решение НКВД, и все они были направлены в КТПБ в порядке своеобразного эксперимента", - пишут Ковтун и Жуков.

Списки умерших в ИТК-5 доступны в сети и среди них действительно напротив около 100 имен стоит пометка "полицай".

Би-би-си нашла среди них жителя Курской области Дмитрия Василенко, в его карточке также рядом с номером статьи 58 стоит приписка "полицай". Он был арестован в один день с Долженковым, а умер в одном лагере и почти одновременно с Двойных. Василенко в 1999 году реабилитировали.

Приписку "полицай" к уголовной статье сотрудник "Мемориала", историк Сергей Бондаренко называет "калькой из обвинения", с которой нужно разбираться в каждом конкретном случае. "Слово "полицай" выглядит как что-то страшное и предполагающее немедленное удаление человека из списка, но на самом деле это просто проблема. Это то, на что надо смотреть", - говорит он.

По словам Бондаренко, он видит "исследовательскую логику" в доводах Михаила Черепанова, пусть и на человеческом, а не на юридическом уровне. "Да, это спекулятивно, в законе так не написано, что если полицай получил 10 лет, то его надо реабилитировать, а если 25 - то нет. Но это проблема, вопрос для исследователей и для обсуждения", - считает он.

Компромат или индульгенция?

Создатели базы "Мемориала" всегда говорили, что включенные в нее данные, как и в "Книгах памяти", нельзя считать ни биографической справкой, ни индульгенцией. В ней есть формулировки из обвинительных заключений, которые не обязательно имеют связь с реальностью - например, "церковно-фашистская организация" и т.п.

Да и официально сама по себе служба в немецкой полиции не считалась наказуемой уже вскоре после войны, подтверждает изданная в 1946 году директива МВД о порядке направления на спецпоселение тех, кто служил у немцев. В ней прямо говорилось, что полицейские, "не уходившие с отступавшими немецкими войсками", и которых было не за что арестовывать и судить, отправлять на спецпоселения не следовало.

"Если человек в годы оккупации служил в полиции, или был призван в немецкую армию, или был назначен старостой деревни (нередко согласно желанию самих крестьян), но при этом не совершал преступлений (не убивал, не грабил, не насиловал) - таких людей, если они за это были осуждены или без суда отправлены на спецпоселение, как правило, реабилитируют", - говорит и председатель правления "Мемориала" Ян Рачинский.

В базе "Мемориала" Би-би-си нашла сведения из той же "Книги памяти" Татарстана о семи реабилитированных бывших "полицаях". Среди них - два брата, арестованных в один день и получивших по пять лет за антисоветскую пропаганду, а также одесский немец, которого приговорили к 25 годам лагерей за измену и пропаганду с припиской "при оккупации староста, в лагере - полицай, систематическая клевета на сов. действительность, создание общины баптистов-евангелистов", но затем сократили срок до восьми лет.

Но даже если Двойных и Долженков действительно совершили преступления - их в изначальный список репрессированных внесли не сотрудники "Мемориала", а исследователи из Татарстана. Причем они вели эту работу по поручению кабинета министров республики.

Михаил Черепанов называет решение о возбуждении уголовного дела против "Мемориала" "политическим заказом". По его словам, финальное решение о внесении каких-либо имен в списки репрессированных принимал главный редактор "Книги памяти", ныне покойный Анатолий Иванов.

"Если они [правоохранители] хотят по закону, пусть и судят главного редактора нашего! Кстати, члены редколлегии "Книги памяти" - профессора казанских университетов, депутаты Госсовета [Татарстана]. Их всех сейчас судить надо?" - возмущается Черепанов.

В России "Книги памяти" собираются и издаются разными организациями, без единых стандартов и методик, комментирует председатель "Мемориала" Ян Рачинский. Поэтому неудивительно, что у "Книги памяти" Татарстана были свои принципы - какие имена включать, а какие нет.

Более того, у исследователей часто нет следственных дел, только списки узников или погибших - так как архивные дела зачастую хранятся в разных регионах страны, и многие из них засекречены.

"Стоит напомнить, что данное несколько лет назад Путиным поручение о подготовке предложений по созданию единой базы данных жертв политических репрессий ФСБ, МВД и Росархив не выполнили, во всяком случае никакой информации о результатах не появилось", - отмечает Ян Рачинский.

Путин подписал это поручение в конце января 2020 года по итогам встречи с президентским советом по правам человека. Администрации президента было поручено рассмотреть совместно с Росархивом, ФСБ, МВД и ФСИН вопрос о создании единой базы данных жертв политических репрессий и представить до 1 октября 2020 года соответствующие предложения. Ответственными были назначены первый заместитель главы кремлевской администрации Сергей Кириенко и главы перечисленных ведомств.

Холокост и вечная ссылка: два дела одного немца

Третий человек из уголовного дела "Мемориала" - этнический немец Рудольф Яковлевич Наймиллер - попал в сводный список из "Одесского мартиролога". Это несколько томов имен репрессированных уроженцев Одесской области, в том числе высланных на спецпоселение. Источник списков спецпереселенцев - МВД по Одесской области.

Кроме личного дела "спецпоселенца" в одесском архиве, есть другое - уголовное дело Наймиллера в архиве УФСБ по Архангельской области России. До решения Верховного суда о ликвидации "Мемориала" оно было полностью засекречено.

Об архангельском деле Наймиллера ничего не было известно до 27 января 2022 года. Тогда, перед рассмотрением в Верховном суде апелляции "Мемориала" и российским вторжением в Украину ФСБ ко Дню памяти жертв Холокоста опубликовала информацию о четырех этнических немцах, якобы участвовавших в расстреле еврейского населения в Дубоссарах (ныне территория Молдовы) и селе Будаешты (Одесская область Украины).

В обвинительном заключении говорится, что Рудольф Наймиллер, проживая в своем родном селе Трехграды (эта часть Одесской области тогда относилась к Молдавской АССР) изменил родине - с 1941 по 1944 год служил в немецком полицейском отряде "зельбстшутц" (нем. "самооборона"), и вместе с другими немцами-полицейскими участвовал в конвоировании евреев на расстрел в Будаешты и Дубоссарах, и грабеже их вещей после расстрела.

Данных, что он лично кого-то расстреливал, приговора суда и позиции защиты в документах ФСБ нет.

Трехграды были немецкой колонией - она называлась по-немецки Фриденсталь ("Мирная долина"), жители работали в колхозе имени немецкого коммуниста Карла Либкнехта. Многие немцы из этого села до войны подверглись сталинским репрессиям: только по данным базы "Мемориала", 19 человек были расстреляны еще в 1937-м и 1938 годах.

Из дела о Холокосте 1941 года ФСБ рассекретила для публикации признательные показания Наймиллера на допросе: "Я никогда не забуду эту жуткую картину, то есть когда мы предложили этой семье выходить из дома, они все заплакали, заплакал и безрукий мужчина, он со слезами подошел к своей собаке, привязанной на цепи во дворе и стал с ней прощаться, после чего мы повели эту семью к месту сбора. Когда были собраны все евреи села Будаешты, то мы с оружием в руках погнали их под конвоем к месту расстрела, я при этом с оружием в руках шел сзади в качестве конвоя".

Протоколов допроса других обвиняемых немцев, которые согласно обвинительному заключению давали показания на Наймиллера, на сайте ФСБ нет. Видимо, потому, что их, в отличие от Наймиллера, нет и в базе "Мемориала".

ФСБ также опубликовала описание расстрела в Дубоссарах из протокола допроса свидетельницы. Имя Наймиллера женщина не упоминала.

В документах ФСБ говорится, что Наймиллер в 1944 году бежал в Германию, где служил солдатом войск СС до мая 1945 года, когда попал в плен к американцам и был возвращен в СССР. До ареста в 1953 году он жил в Нижнем Тагиле (Свердловская область) и работал на железном руднике.

Но как он туда попал, а также - что с ним стало после приговора, и почему его имя оказалось в списках репрессированных, ФСБ не раскрыла.

Би-би-си нашла ответы на эти вопросы, получив доступ к другому архивному делу Наймиллера. На обложке написано: "Немцы-репатрианты: личное дело выселенца". В него включены документы за 10 лет, начиная с 1946 года. Гриф "секретно" зачеркнут, и стоит штамп "Не таемно" (в переводе с украинского - "не секретно").

Это дело попало в МВД Одесской области из нижнетагильского горотдела КГБ. В нем ничего не говорится о службе Наймиллера полицаем и участии в расстрелах евреев в 1941 году. Указано только то, что до переезда в Германию он работал в колхозе в родном селе Трехграды. Сам он писал в анкете, что был "разнорабочим в немецкой общине".

В регистрационном листе спецпоселенца отмечается, что Наймиллер в 1944 году выехал в Германию "по эвакуации". Тогда из Трехград было эвакуировано все немецкое население, подтвердил Би-би-си директор одесского Института этнических исследований Алексей Келлер.

В анкетах и на допросах Наймиллер сообщал, что служил в автобатальоне СС рядовым шофером, и в боях за немецкую армию нигде не участвовал.

В 1946 году Наймиллера репатриировали из освобожденного американцами города Дахау, где находился немецкий концлагерь, в советский спецлагерь в Магадане.

Проверяли его досье в главном управлении строительства Дальнего Севера НКВД "Дальстрой". Решение о судьбе пленного принималось по той же директиве МВД 1946 года - о служивших в немецкой армии, "власовцах", легионерах, а также полицейских, "уходивших с отступавшими немецкими войсками".

Всех их отправляли на спецпоселение сроком на 6 лет - при отсутствии оснований для ареста и суда за "активную антисоветскую деятельность". При этом чекисты были обязаны продолжать собирать на спецпереселенцев компромат.

Наймиллера перевели в "спецпереселенцы" за службу в СС. От того, служил ли он в СС, других немецких войсках или в полиции (о чем он при проверке не рассказывал), его участь на тот момент не зависела, поскольку материалов для ареста не нашлось. Перед отправкой начальство "особо разъясняло" спецпереселенцам, что "за измену Родине они должны нести более суровое наказание", но в связи с победой над Германией получили "снисхождение".

"Дальстрой" объединял трудовые лагеря на Колыме, в Магаданской области и Хабаровском крае. Согласно анкетам спецкомендатуры МВД, Рудольф Наймиллер работал на золотых приисках вместе с младшим братом Эдуардом - тоже выселенцем. Спецпоселенцами, по данным анкеты, были также его мать, два других брата и жена с сыном. На вопрос, "где они расселены", он написал "Не знаю".

В базу "Мемориала" попала только жена Наймиллера Лидия - с пометкой "спецпоселение". Дело хранится в одесском ГУМВД. Ее и мать Наймиллера после репатриации выслали на Урал. В 1945-м никому из советских немцев не разрешалось возвращаться в родные поселения, говорит Алексей Келлер.

В 1948 году был подписан указ президиума Верховного Совета СССР об уголовной ответственности за побег из спецпоселений высланных во время войны национальных меньшинств - в том числе, советских немцев. Устанавливал он и срок ссылки: "переселение в отдаленные районы СССР проведено навечно, без права возврата к прежним местам жительства". В каждом спецпоселении с Наймиллера брали расписку, что указ ему объявлен. "Я выселен на спецпоселение навечно, - подтверждал он - и за самовольный выезд (побег) буду осужден на 20 лет каторжных работ".

Это и есть репрессия, которой подвергся Наймиллер и за которую он попал в списки памяти как спецпереселенец.

"Не применяется к карателям"

С 1949 года Наймиллер и его жена отправляли властям просьбы разрешить ему переехать в Нижний Тагил. Лидия жила там с 10-летним сыном и работала на руднике. "Дальстрой" отвечал, что не может отпустить Наймиллера, и предлагал его семье воссоединиться с ним на Колыме.

Но в 1951 году ходатайство о воссоединении с семьей одобрили, и в 1952 Наймиллер прибыл в Нижний Тагил. Судя по всему, в этот момент им заинтересовались органы госбезопасности в Архангельской области - они искали немцев, причастных к убийствам евреев в Дубоссарах во время румынско-немецкой оккупации. Двоих подозреваемых земляков Наймиллера чекисты выявили на спецпоселении в Архангельской области.

Архангельские чекисты стали запрашивать на Наймиллера справки. В июле 1953 года из дубоссарского МВД пришел ответ на вопросы о причастности Наймиллера к расстрелу еврейских жителей. Дубоссарское МВД заявляет: "Факт участия в расстреле советских граждан разрабатываемым вами Наймиллером подтвердить не можем, так как из старожилов с. Дубоссары его никто не знает".

В ноябре Наймиллера направили из Нижнего Тагила в Архангельск на допрос в качестве свидетеля. Но по прибытию арестовали. О том, что милиция Дубоссар доказательства вины Наймиллера не обнаружила, в обвинительном заключении не говорится. На допросе Наймиллер подписал протокол с признаниями, что он конвоировал евреев на расстрел в Дубоссары, но лично никого не расстреливал, а "стоял с винтовкой в оцеплении". В тексте протокола есть противоречия: "После расстрела мы пошли в Дубоссары, награбили вещей расстрелянных и поехали обратно в Дубоссары". Наймиллер, как записано в протоколе, признался, что взял себе из этих вещей пиджак.

Дело вели сотрудники МВД по Архангельской области - после смерти Сталина и ареста Лаврентия Берии их объединили с органами госбезопасности.

Судил Наймиллера Беломорский военный трибунал в Архангельске - но по уголовному кодексу Украинской ССР. Его признали виновным в "измене Родине" по статье 54 -1"а". В ее состав входил "переход на сторону врага", за что полагался расстрел, или 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Ему дали 25 лет лагерей - так обычно заменяли казнь. После отбытия срока немец Наймиллер был обязан вернуться на спецпоселение. Его этапировали в Каргопольлаг Архангельской области, но там он провел всего год.

В 1955 году Наймиллер был освобожден по так называемой "Аденауровской амнистии" - ее объявили к визиту немецкого канцлера Конрада Аденауэра в Москву. Амнистия, согласно указу, проводилась в отношении тех советских граждан, которые во время войны "по малодушию или несознательности оказались вовлеченными в сотрудничество с оккупантами" (другим указом амнистировали немецких военнопленных).

По этому указу, подписанному главой Верховного совета СССР Климентом Ворошиловым, из мест заключения освобождались все осужденные "за службу в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях" [в том числе CC]. При этом в указе отдельно отмечалось, что амнистия не применяется к "карателям, осужденным за убийства и истязания советских граждан".

"Наймиллер был осужден за измену родине закрытым (и без участия защиты, по всей вероятности) заседанием военного трибунала", - комментирует Рачинский из "Мемориала", отмечая, что если Наймиллер попал под амнистию, значит не был признан убийцей.

Несмотря на снятие судимости и поражения в правах Наймиллер после освобождения был водворен обратно на спецпоселение. Из лагеря ему выписали положительную характеристику о том, что там он выполнял свою работу на "130-140 процентов".

Режим спецпоселенцам успели смягчить. Наймиллер вернулся к семье в Нижний Тагил с правом селиться "в пределах Свердловской области". В конце 1955 года вышел указ о полном освобождении из-под надзора спецпоселенцев-немцев и членов их семей.

Но возвращаться домой на свои прежние места жительства им запретили. Это последнее ограничение было снято только в 1972 году.

Как сложилась к тому моменту судьба Наймиллера и его семьи, неизвестно.

Репрессированные и реабилитированные: в чем отличие?

УК Украинской ССР и УК РСФСР во время репрессий советского периода содержали идентичные нормы и применялись одинаково. Но законы о реабилитации жертв репрессий, принятые после распада СССР, в Украине и в России существенно различаются.

По российскому закону "О реабилитации жертв политических репрессий" быть репрессированным значит "подлежать реабилитации", сказал Би-би-си юрист Григорий Вайпан. Случаи, когда реабилитация для пострадавших от государства исключена, перечислены в специальной 4-й статье закона.

Среди них - совершение военных преступлений, насильственных действий в отношении гражданского населения, пособничество изменникам Родины и фашистским оккупантам во время Великой Отечественной войны и переход на сторону врага - коллаборационизм.

Если человек осужден за расстрелы мирных жителей - судами или внесудебными органами, например, тройкой НКВД, реабилитации по закону он не подлежит. Но к коллаборационизму статья о запрете реабилитации применялась по-разному, говорит Вайпан. Один из авторов закона, впоследствии судья Конституционного суда России Анатолий Кононов писал, что в случае "вынужденного пособничества оккупантам" - если человек сам не совершал насильственных действий, его нужно реабилитировать. На практике происходит это не всегда - одних коллаборантов реабилитируют, других - нет.

Уголовные дела на предмет реабилитации пересматривает прокуратура вместе с ФСБ и МВД, а административные дела "спецпоселенцев" - МВД.

"Если человека отказались реабилитировать, это означает, что по мнению соответствующего ведомства он не подвергался политическим репрессиям. Хотя в России нет официальной базы данных о реабилитированных и о тех, кому было отказано в реабилитации. Свериться не с чем", - говорит Вайпан.

Проблема заключается еще и в том, что обнародовать результаты проверок закон не требует. Если родственники или общественная организация обратятся с заявлением о реабилитации человека, они смогут узнать, что ему - иногда много лет назад - в реабилитации уже отказано. В таком случае обоснованность отказа прокуратуры или МВД проверяет суд. Решения суда зачастую выносятся в закрытом режиме и не публикуются.

Украинский закон "О реабилитации жертв репрессий коммунистического тоталитарного режима 1917 -1991 годов" регулирует те же вопросы иначе.

Реабилитированными считаются все, кто подвергся репрессиям до 24 августа 1991 года - в том числе, по данным архивов. Все сомнения в фактах, на основании которых в отношении лица были осуществлены репрессии, по украинскому закону толкуются в пользу личности.

Решения о реабилитации в Украине принимает национальная комиссия, в которую входят представители не только прокуратуры, СБУ и МВД, но также правозащитники и историки.

Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий есть и в России. Она создана при президенте страны - но только как консультативный орган. Последний раз эта президентская комиссия заседала в конце 2019 года. В составе комиссии, опубликованном на сайте Кремля, Би-би-си обнаружила Яна Рачинского.

"Это была инициатива комиссии, и я дал согласие", - сказал Би-би-си Рачинский, отметив, что его включили туда после смерти входившего в комиссию главы "Международного Мемориала" Арсения Рогинского.

В комиссии при Путине Рачинский до сих пор представлен как председатель правления "Мемориала". О том, что "Мемориал" еще в 2016 году был признан "иностранным агентом", а в 2022 году по требованию властей ликвидирован решением суда, кремлевский сайт не сообщает.

Подмена понятий

В постановлении Следственного комитета России о возбуждении уголовного дела "Мемориала" претензии сводятся к тому, что под видом "реабилитированных жертв политических репрессий" в его базу данных включены нереабилитированные лица.

Но в базе "Мемориала" не указано, что трое людей, из-за которых возникло уголовное дело, были реабилитированы.

Исследователи памяти в регионах бывшего СССР изначально собирали данные не о реабилитированных, а о репрессированных всех категорий - эта работа велась параллельно с пересмотром властями дел на предмет реабилитации.

Как пояснил Би-би-си одесский исследователь Алексей Келлер, личные дела на спецпоселенцев заводились в местах ссылок. Они были перенаправлены в областные отделения МВД по месту рождения только во время "хрущевской оттепели", когда начал подниматься вопрос о реабилитации. А в 90-е годы у исследователей в Одессе появился доступ к этому архиву - но сначала не к самим документам, а только к именным карточкам.

"Списки спецпоселенцев по этим карточкам составляли сами сотрудники архива. На тот момент никто из исследователей не знал, кто стоит за конкретным именем", - говорит Келлер.

Лидия Ковальчук, составительница и главный редактор "Одесского мартиролога", в котором Наймиллер впервые значится как репрессированный-спецпоселенец, отрицает возможность ошибки.

"Факт высылки на спецпоселение является репрессией. В украинском законодательстве это признано. Размещение информации о Наймиллере как спецпоселенце ошибкой не является. Он - репрессированный", - утверждает она. Дело на "Мемориал" в России, по ее мнению, заведено из-за "манипулирования и подмены понятий".

"Подмена понятий возникает там, где определяющим для оглашения имен является факт реабилитации. Для мемориальского движения это никогда не было критерием. Имена репрессированных в СССР должны быть названы независимо от наличия или отсутствия реабилитации по тому или иному законодательству", - говорит Ковальчук. Так считают и ряд ее коллег в России, с которыми поговорила Би-би-си.

Но в России проводить эту работу, как показывает уголовное дело "Мемориала", сложнее и опаснее, чем в Украине.

В том, насколько правомерно Наймиллер был осужден, в его деле, как и в деле Двойных и Долженкова еще предстоит разбираться, говорит Ян Рачинский из "Мемориала". По его словам, проблема заключается в том, что "большая часть информации времен Второй мировой войны остается недоступной".

"По каждому из трех этих имен требуется проверка - но для этого нужен доступ к делам", - заключает он.

Ситуацию с закрытостью архивов или недостатком доступа к определенным делам историк Сергей Бондаренко называет "бесконечной игрой в наперстки". "Это мы видели, а это не могли видеть, а тут государство это знает, но мы-то не знаем. А потом государство обвиняет общественную организацию в том, что она что-то неправильно сделала или поняла, хотя она не обладала той полнотой информации, которая у государства была по этому делу", - говорит он.

Без открытого доступа к документам версия ФСБ о виновности Наймиллера не кажется состоятельной одесскому историку Алексею Келлеру. "Все версии ФСБ ‒ это как версии НКВД. Объясняются они одной фразой, приписываемой Сталину: "Был бы человек, а статья найдется". ФСБ прячет дела, из-за чего невозможно выяснить, на каком основании человек был в лагере. А потом предъявляет претензии, что не того внесли в списки", - заявляет он.

"Не черно-белое": сложности исторической дискуссии

Позиция "Мемориала" всегда опиралась на российский закон "О реабилитации жертв политических репрессий" 1991 года, подчеркивает Сергей Бондаренко. По его словам, все люди, значащиеся в списке репрессированных, так или иначе внесены туда в соответствии с этим законом.

"Если вдруг находятся люди, которые этому закону не соответствуют, тогда покажите нам доказательства того, что они закону не соответствуют. И если действительно есть такая проблема, то мы, безусловно, можем этих людей из базы исключить или, скажем, перевести их в какой-то другой статус для более подробного и сложного изучения", - говорит Бондаренко.

Так, например, был исключен из списка "Мемориала" Павел Ковалевский, о котором в августе 2021 года сообщил израильский историк Арон Шнеер. Он назвал Ковалевского соучастником убийств евреев в Польше, это подхватили российские власти и лично Владимир Путин. Об этом говорил в суде о ликвидации "Мемориала" и прокурор Алексей Жафяров. Хотя имена Ковалевского и еще двух человек были заблокированы в базе общества еще за три месяца до того, как их фамилии произнес российский президент - "сразу после получения информации об их несоответствии критериям, принятым составителями".

Ковалевский, как и Наймиллер, служил в немецкой комендатуре, участвовал в арестах и присутствовал при расстрелах, хотя лично никого не расстреливал, выяснили правозащитники.

Оснований для реабилитации при таких обвинениях действительно нет - поэтому Ковалевского из базы "Мемориала" исключили, объясняет Ян Рачинский. Наймиллер же остается в списках репрессированных по другому делу - как "спецпоселенец". Об отказе ему в реабилитации как спецпоселенцу - ничего не известно.

Это подтверждает и сам Следственный комитет России. В постановлении о возбуждении уголовного дела против "Мемориала", с которым ознакомилась Би-би-си, говорится, что в 1992 году прокуратура Архангельской области признала его обоснованно осужденным и не подлежащим реабилитации - за служение в полицейском отряде, который участвовал в карательных операциях по уничтожению евреев, и в СС.

По словам Бондаренко, в списке репрессированных нет "плохих и хороших" людей. Но вопросы возникают, когда появляются люди, которые не подходят под критерии, заданные законом о реабилитации. "То, что нет полноты данных, является государственной проблемой", - делает вывод Бондаренко. "Это говорит о том, какое государство сейчас, если оно за 30 лет не смогло провести ревизию советских преступлений", - считает историк.

Сергей Бондаренко отмечает, что список репрессированных для исследователей на самом деле является "бесконечным рассуждением" и "дискуссионной вещью". Такие сложные случаи, как с именами Долженкова, Двойных и Наймиллера должны подвергаться "всестороннему рассмотрению" историков, юристов и быть частью "общественных дебатов о прошлом".

"Главной целью вообще такой базы, помимо собственно списка, является проблематизация. То есть это открытый, более сложный разговор о государственном терроре", - говорит он.

Бондаренко отмечает, что нынешний закон о реабилитации не предусматривает исключений и "пограничных случаев", которых оказывается немало.

По закону "О реабилитации", реабилитированными не могут быть люди, которые сами принимали участие в репрессиях, или те, кто совершал военные преступления. И в первом, и во втором случае бывают "полемические примеры", говорит Сергей Бондаренко. Например, были реабилитированы люди, которые служили в органах и принимали участие в репрессиях, но которые сами затем были неправомерно осуждены.

В ситуации преступлений во время Второй мировой дела обстоят еще сложнее. "Из-за того, что в России Великая Отечественная война - это уже абсолютный религиозный культ, это не дает нам возможности глубоко и более сложно взглянуть на то, что такое вот эти все описанные примеры коллаборационизма", - говорит Бондаренко.

По закону о реабилитации жертв репрессий власти обязаны "периодически публиковать" лишь списки реабилитированных с указанием основных биографических данных и обвинений, "по которым они признаны реабилитированными". А архивные досье выдаются родственникам только в составе материалов "прекращенных дел реабилитированных лиц". При этом засекречивать до 2044 года архивы НКВД и другие документы, содержащие информацию о деятельности органов госбезопасности СССР, разрешил в 2012 году Конституционный суд России.

"Соответственно, мы их проверить-то не можем и не можем подвергнуть никакому разумному сомнению [доводы правоохранителей]", - добавляет Бондаренко.

Как отмечает историк, сложности с делами вроде Долженкова, Двойных и Наймиллера возникают из-за того, что "государство пытается держать монополию на то, что является проблемным прошлым, упрощает это прошлое и делает его черно-белым". "Мемориал" же говорит: "Давайте разбираться с конкретными судьбами, а не оперировать большими понятиями, типа коллаборанты".

Сергей Бондаренко приводит в пример Александра Рисса - одного из имен в списке репрессированных, из-за которого на "Мемориал" в 2021 году в прокуратуру пожаловалась организация "Ветераны России". Рисс действительно во время войны сотрудничал с немецкой армией, однако до войны он также был и незаконно репрессирован. "В нашем понимании, факт первой репрессии никак не связан с тем, чем он занимался потом. Если государство откроет архивы, мы узнаем больше. Но пока мы знаем то, что мы знаем, и этим и оперируем", - объясняет Бондаренко.

И в базу "Мемориала", и в "Книги памяти" Рисс, а также Борис Филистинский из жалобы "Ветеранов России" были включены именно в связи с первой политической репрессией, по которой они были реабилитированы. Ян Рачинский отмечает аналогии этой ситуации с делом Наймиллера: "сотрудничество с нацистами несомненно, но политическая репрессия - спецпоселение без судебного решения - тоже несомненна".

"Коллаборационизм - зонтичный термин, в который много чего может быть вложено", - подчеркивает Сергей Бондаренко и говорит, что это показывает необходимость сложного разговора о Второй мировой войне, а не простого разделения на условных героев и предателей:

"Надо уже разбираться в том, что, оказывается, очень многие люди были против советской власти по состоянию на 1941 год; оказывается, действительно, многие ждали немцев как освободителей, и в этом нет ничего сверхъестественного; оказывается, многие вообще были дезориентированы, потому что с 1939 года Советский Союз был союзником Германии, и тут уже вообще ничего не понятно, что с этим делать".

Могут ли списки жертв сталинского террора "реабилитировать нацизм"?

Само обвинение в реабилитации нацизма Рачинский называет "верхом цинизма" и говорит, что "Мемориал" известен своей антифашистской позицией. "Обвинять в реабилитации нацизма людей, которые потеряли в войну и в Холокосте родных, которые постоянно занимаются судьбами жертв нацизма - нелепо и оскорбительно", - заявляет он.

По закону "реабилитацией нацизма" (ст. 354.1 УК РФ) признается публичное отрицание фактов и одобрение преступлений, установленных приговором Нюрнбергского трибунала, а также распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны. Все эти признаки преступления и перечислила в своем постановлении следователь СК РФ Кристина Листопадова.

Следователь утверждает, что сотрудники "Мемориала" действовали "умышленно", иначе привлечь никого по статье о "реабилитации нацизма" нельзя. Ведь ошибка, то есть "деяние, совершенное только по неосторожности", уголовно наказуема лишь в случаях причинения смерти или ущерба здоровью.

Сергей Бондаренко отмечает, что обвинению все же предстоит доказать преступный умысел: "Кто-то должен был специально включить ужасного фашистского преступника в список". Для этого нужно, как минимум, знать, что человек совершил нацистское преступление, и именно за это внести его в список людей, заслуживающих признания и почитания, говорит Григорий Вайпан.

В данном случае такой умысел полностью исключен, поскольку имена, вменяемые "Мемориалу", добавлены в базу как жертвы репрессий, а не потому, что они якобы нацистские преступники, рассуждает он. "Даже если допустить, что эти три человека обоснованно не признаны репрессированными и реабилитированными, это не означает, что кто-то в Мемориале "реабилитировал нацизм", когда перенёс их в свою базу жертв репрессий из "Книг памяти", - говорит юрист.

В постановлении Следственного комитета о возбуждении уголовного дела значатся три фамилии - Долженкова, Двойных и Наймиллера. Однако в материалах дела фигурирует и старый список из 19 фамилий - из жалобы "Ветеранов России" 2021 года. И допрашивали в марте сотрудников "Мемориала" по большому списку, в числе которых были и 19 прежних, и эти трое, сказал Би-би-си Михаил Бирюков, адвокат Яна Рачинского.

На претензии "Ветеранов" "Мемориал" давно ответил - все фамилии ранее фигурировали в других "Книгах памяти", в том числе и на сайте минобороны России, а запись в базе репрессированных - "не индульгенция". "В базе нет сведений о предшествующей или дальнейшей биографии упоминаемых лиц, вели они безупречный образ жизни или грешили, - только сведения о незаконных репрессиях по политическим мотивам", - пояснял "Мемориал" в 2022 году.

Тогда жалоба "Ветеранов" ничем для "Мемориала" не обернулась - московская прокуратура дополнительных обвинений не попросила.

Рачинский и другие сотрудники "Мемориала", с которыми проводились допросы, сейчас находятся в статусе свидетелей. После обысков и допросов 21 марта о других следственных действиях им ничего неизвестно.

Адвокат Михаил Бирюков рассказывает, что главу "Мемориала" обещали вызвать на допрос в начале апреля и до сих пор не вызвали - как и других фигурантов дела. "Вызова ждём после праздников, после 14 мая. Они собирают материалы, и мы занимаемся тем же, выстраиваем линию защиты", - сказал Би-би-си Бирюков, отметив, что позицию защиты раскрывать преждевременно. Чем обосновывает свою позицию следствие, станет ясно, если будут предъявлены обвинения по делу, пояснил он.

"Мемориал" и адвокаты будут запрашивать у российских органов архивные дела на все три имени - Долженкова, Двойных и Наймиллера, хотя бы "ради формального отказа", говорит Сергей Бондаренко: "Как можно пытаться сформулировать свою позицию, если вы не видите предмета, вокруг которого идет обсуждение?"

Бондаренко настаивает на том, что база репрессированных "Мемориала" - это "рабочий инструмент" для исследователей, а не "священные скрижали и не списки на Страшный суд". Он убежден, что никакие имена из базы убирать не надо - но нужно "спорные" имена или "сложные кейсы" переносить в другую категорию или делать около них специальные пометки.

"Это инструмент для того, чтобы узнать, что случилось. И поэтому, убрав оттуда человека, убрав запись, мы никому не поможем. Наоборот, мы его историю только скроем - ее нельзя будет найти, - говорит историк. - Списки составляются, чтобы признать, что государство совершает преступления против своих граждан и показать, каким образом оно это делает".

*18+. В соответствии с российским законодательством материалы иностранных агентов не подлежат распространению среди детей

В оформлении использовались фотографии ТАСС.