Ах, да Боже ж ты мой, да не может тут быть никогда ни единения, ни единообразия! Москва и Петербург — эти два города вечно будут противостоять друг другу, качаться на гигантских весах, то возвышаясь, то унижаясь. Ведь и построен-то Петербург назло Москве — в пику, навыворот. И люди разные, антиподные. Еще Гоголь различил массу противоположностей, а тогда прошло только 150 лет с основания северной столицы. А с Гоголя и по сей день еще почти столько же лет прошло. Города разбухли. Москва чуть ли не до Клина тянет щупальца к Ленинграду — вгоняет клин прямо в северо-западную Пальмиру. Да и Ленинград не сжимается, а обороняется разбуханием: что там Обухово, Колпино — уже и Саблино, и Тосно, и чуть ли не до Любани все «Лен… Лен… Лен…» — приставочка приставучая (Ленхлад… Ленобл… Ленгос…). Тянутся друг к другу городки! Между ними ниточки напряглись: рельсы раз! Рельсы два! Шоссе раз! Шоссе два! А самолеты? А проселки?! А тропки??!! И люди идут и едут — сидя и лежа, споря и молча, с песнями и без вещей, с подругой и без надежды, и с деньгами, и без провожатых.

Аничков мост (Аничкин мост) — один из самых известных мостов Санкт-Петербурга.
Постоянный каменный мост переброшен через Фонтанку по линии Невского проспекта в 1785 году.
Своим названием мост обязан подполковнику-инженеру Михаилу Аничкову, чей батальон во времена Анны Иоанновны дислоцировался за Фонтанкой в так называемой Аничковой слободе.
Народная этимология, возводящая название к некоей Ане, или Аничке, так же как и ударение на первый слог неверны.
Коренные петербуржцы ставят ударение на второй слог: Аничков мост.

Роальд Мандельштам

 

НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ

 

Запах камней и металла,

Острый, как волчьи клыки,

— помнишь? — 

В изгибе канала

Призрак забытой руки,

— видишь? — 

Деревья на крыши

Позднее золото льют.

В Новой Голландии

— слышишь? — 

Карлики листья куют.

И, листопад принимая

В чаши своих площадей,

Город лежит, как Даная,

В золотоносном дожде.

 

 

 Умер поэт в 1961 году, когда в Питере уже восходила звезда Иосифа Бродского. Поэзия вновь расправляла крылья... Можно, конечно, и здесь видеть неудачу — мол, чуть-чуть не дотянул до успеха. Но вряд ли это правда. Мандельштам опять был не ко времени. В некотором роде, его можно считать чуть не художественным антагонистом Бродского. У первого — страстная эмоциональность, у второго — холодноватая отстраненность; у первого — текстуальный минимализм, подчиненный главной идее, у второго — барочная избыточность текста, зачарованность течением речи...

 

 

 

 

Любопытно, что в жизни антагонисты как будто меняются ролями: страстный, сопричастный миру Мандельштам оборачивается изгоем, отшельником, а отстраненный наблюдатель Бродский отлично вписывается в кипение "общественной жизни". И это не удивительно: маятник литературы качнулся именно в сторону поэтики Бродского.  Тогда, в 60-е, стихи Мандельштама казались многим современникам "архаичными", "жидковатыми"... Не будем их винить. Так часто бывает в истории.

 

 

 

 

Ведь он не обрел популярности и сегодня, в эпоху "свобод". Могила поэта пребывает в запустении. Книги почти не издаются. Если его и вспоминают, то биографический "миф о поэте", как правило, заслоняет его творческую уникальность. И однако — гений Роальда Мандельштама живет. Подпольно, призрачно, в точности как жил в 50-х его носитель. Но все-таки живет! И будет жить еще долго — может быть, вечно... Если мы будем Его помнить, конечно...

Когда-то в утренней земле

Была Эллада...

Не надо умерших будить,

Грустить не надо.

 

Проходит вечер, ночь пройдет — 

Придут туманы,

Любая рана заживет,

Любая рана.

 

Зачем о будущем жалеть,

Бранить минувших?

Быть может, лучше просто петь,

Быть может, лучше?

 

О яркой ветренней заре

На белом свете,

Где цепи тихих фонарей

Качает ветер,

 

А в желтых листьях тополей

Живет отрада:

— Была Эллада на земле,

Была Эллада...

 

 

http://fotopiter.livejournal.com/4751388.html