"Они, как животные, ползали по траве и ели ее" - канадская журналистка, свидетель Голодомора

"Корреспондент Daily Express Клайман должна быть выдворена из СССР в течение двух дней за то, что по-клеветнически, провокационно и намеренно сфабриковала информацию об СССР", - гласит решение Политбюро ЦК Компартии Советского Союза от 17 сентября 1932 года.

Речь идет о канадской журналистке Рии Клайман.

28-летняя журналист-фрилансер да этого посетила север России, чтобы убедиться, действительно ли политических заключенных там используют в качестве рабской силы на стройках, лесоповалах, в шахтах.

Однако это было не единственное ее путешествие в Советском Союзе за гранью дозволенного.

Перед своей депортацией, в августе-сентябре 1932-го, Риа также проехала на автомобиле из Москвы через Южную Россию, Восточную Украину, Кубань до Грузии, где ее уже ждали сотрудники ОГПУ (спецслужба-предшественник НКВД - Ред.).

Риа Клайман стала свидетелем Голодомора в Украине и описала его в репортажах, вышедшех в Toronto Evening Telegram и London Daily Express.

До недавнего времени считалось, что голод 1932-1933 годов в Украине в мировой прессе освещали только два журналиста: британцы Гарет Джонс и Малькольм Маггеридж.

Имя Рии Клайман, ее уникальные репортажи из Украины, датированные 1932 годом, открыл Ярослав Балан - писатель, ученый, переводчик, директор Канадского института украинских студий. Сейчас исследователь работает над книгой об этой журналистке.

В отличие от многих своих коллег в Москве, девушка жила в коммунальной квартире. В общей сложности она провела в России четыре года.

Балан предоставил BBC News Украина обнаруженные в архивах тексты ее статей.

Ниже мы публикуем отдельные их фрагменты ее работ.

***

Вечером, накануне нашего отъезда, позвонили из посольства. Они считали это бессмысленной затеей, ведь дороги после осенних дождей будут небезопасными. Мы не сможем пополнить запасы топлива. Наш посол, сэр Эсмонд Овей, ранее предпринимал попытки осуществить короткое путешествие на собственном авто, но был вынужден вернуться, потому что не нашел горючего. Позже Уолтер Дюранти, корреспондент The New York Times, (работая в СССР, он отрицал факт Голодомора в Украине. - Ред.), также меня предупредил. Он заглянул ко мне попрощаться и сказать, что написал некролог о моей смерти, заверив, что текст вышел хороший.

Однако я уже составила план действий. Автомобиль был готов. Пакеты с консервами, чаем и сахаром упакованы. Хотелось раскупорить две бутылки шампанского, чтобы поднять настроение.

Из репортажа Toronto Evening Telegram от 10 мая 1933 года "Женщина решается на опасное путешествие без четкого маршрута, несмотря на попытки советской власти и посольств ее отговорить".

***

Мы провели два дня в Харькове, но хотели поскорее уехать оттуда. Большая украинская столица пребывала в тисках голода. Повсюду толпились нищие, магазины пустовали, пайку хлеба, которую получали рабочие, уменьшили с одного килограмма до шестисот граммов. Юная украинская девушка Алиса Мертцкая пришла к нашему отелю попросить еды. Она прожила в Торонто девять лет, ее отец работал на компанию Massey Harris. Три года назад она и отец вернулись в Россию, чтобы работать на тракторном заводе в Харькове. "Теперь мы остались без хлеба", - сказала она мне.

(Ниже - описание Харьковского тракторного завода)

Эти груды кирпича и извести сложно было воспринимать как прославленный тракторный завод. Советская власть не строила свои новые фабрики так, чтобы они выглядели совсем уж плохо. Однако именно этот завод выглядел как беспорядочное нагромождение дымоходов, возвышающихся над кучей мусора. Хорошая дорога заканчивалась возле завода, рядом с входной дверью росло несколько зеленых кустов. В восемь утра раздался гудок, рабочие стекались к зданию завода.

(Из разговора с мужчиной на проходной завода)

"У нас нет здесь ресторана", - ответил он коротко. "Вы видели, как я ел этот кусок черного хлеба? Это и есть мой завтрак и мой обед. Где вы слышали, что на всех заводах есть рестораны для рабочих? Они могут такое сказать туристам, потому что они иностранцы. Но вы говорите по-русски, вы должны знать, что у нас, рабочих, совсем нет еды, и хлеба у нас больше нет". Я не хотела вступать с ним в дискуссию, поэтому просто спросила, можем ли мы где-нибудь хотя бы чаю выпить или кофе. Нам не хотелось ради этого возвращаться в Харьков.

"У нас есть буфет для рабочих, но он очень плохой и открывается только в полдень. Есть хороший ресторан для ответственных сотрудников, наши директора там едят. Это в американском корпусе. Если вы пойдете туда, то сможете раздобыть какую-то еду".

Но я не хотела смотреть на то, что едят американцы, работающие в России. Я хотела увидеть, как питаются российские рабочие на этом заводе. В Москве слышала, что текучесть кадров достигает здесь 30-40%. Согласно пятилетнему плану, на этом предприятии должны производить по 140 тракторов в день, но завод не выпускал больше 101 трактора, в среднем - по 44 в день. Табельщик рассказал, что средняя зарплата квалифицированного механика составляла 160 рублей в месяц. "Но что можно купить за эти деньги, если за полкило мяса на рынке нужно заплатить 123 рубля?" - спросил он.

"Вы говорите, что хотите знать, что ест русский рабочий, я вам расскажу". [...] маленького роста человек украдкой оглянулся, перегнулся через перила и прошептал: "Хлеб и картофель. Когда у него нет картофеля, он ест хлеб, а когда нет хлеба, ест картошку".

Из репортажа в Toronto Evening Telegram от 15 мая 1933 года "Диета из черного хлеба и картофеля на огромном тракторном заводе, напоминающем свалку".

***

Села выглядели подозрительно брошенными, опустевшими. Сначала я не могла это понять. Пустые дома, двери настежь открыты, крыши провалены. У меня было ощущение, что мы ехали по следам голодной орды, которая смела на своем пути все и оставила опустошенные жилища. В одном селе мне показалось, что я слышала лай собаки. Я хотела вернуться и посмотреть, но в брошенности этих домов было что-то такое, что меня, как иностранку, приводило в ужас. Проехав через десять-пятнадцать таких поселков, я начала понимать. Это были дома тысяч выселенных крестьян-кулаков. Я видела, как они работали на шахтах и ​​лесоповалах на севере. Мы увеличили скорость, оставляя позади облака пыли, а эти безлюдные дома продолжали смотреть на нас невидящими глазами.

Время близилось к полудню. Мы проехали 120 миль с тех пор, как покинули Харьков, и сейчас были очень голодны. Въехали в ухоженную небольшую деревеньку, которая выглядела несколько лучше в сравнении с другими. Я увидела группу крестьянок в белых платках, разместившихся на земле с корзинами овощей и фруктов, вышла из машины, чтобы купить у них кое-что.

Мне удалось найти женщину, которая немного говорила по-русски. Я спросила ее, где можно купить кружку молока и десяток яиц.

Она посмотрела на меня вопросительно, потом спросила: "Вы хотите купить их за деньги?"

"Конечно, - ответила я, - я не собираюсь получить их бесплатно".

"Вы не понимаете", - сказала она. "Мы не продаем яйца за деньги, так же и молоко. Мы хотим хлеба. У вас он есть?"

Сначала я думала, что она имеет в виду зерно, так как в русском и украинском это слово имеет еще и это значение. Но когда я поняла, что речь идет об обычном хлебе, не могла поверить своим ушам! В России были заброшенные деревни, крестьяне ходили в лохмотьях, грязные, жаловались на нехватку продуктов, но не просили хлеба. Охотно меняли продукты на деньги. Здесь, в Украине, где крестьяне были аккуратными, и все было ухоженным, они хотели хлеба!

(Далее - впечатления от поездки с одной из крестьянок в соседнее село)

Когда мы приехали в соседнее село, мужчины, женщины, дети собрались вместе. Крестьянка оставалась в моей машине до тех пор, пока не собралось все село. Она начала махать руками, говорить и что-то объяснять. Я спросила, описывает ли она свой опыт поездки на автомобиле (эта женщина впервые ехала на авто. - Ред.), или призывает их к насилию.

Они хотели чего-то от меня, но я не могла понять, чего именно. В конце концов, кто-то пошел за маленьким хромым мальчиком лет четырнадцати. Когда тот пришел, прихрамывая, все прояснилось. Это было село Изюмка, сказал мне мальчик. Я приехала из Москвы. Да, это правда, что мы - делегация, изучающая условия жизни людей в Украине. Они хотели, чтобы я отвезла в Кремль петицию от этого села и соседнего. "Скажите в Кремле, что мы голодаем, у нас нет хлеба!"

Я не могла поверить своим глазам, когда высокая, худая женщина начала снимать одежду с детей. Она раздевала их одного за другим, тыкала пальцем в их обвисшие животики, показывали их слабые ножки, проводила рукой по их измученным, искалеченным, скрученным маленьким тельцам, чтобы я поняла: это был настоящий голод. Я закрыла глаза, я не могла выдержать этот ужас. "Да", - настаивала женщина, а мальчик повторял: "Они, как животные, ползали по траве и ели ее. Ничего другого им не оставалось".

Из репортажа Toronto Telegram от 16 мая 1933 года "Миля за милей по опустошенным селам в Украине - история советского вторжения"

***

В Сталино (название города Донецк в 1924-1941 и 1943-1961 годах. - Ред.), столице угольного региона Донбасс, мы увидели новый многоквартирный дом для рабочих. После миль и миль темных, узких, маленьких хижин ... выдававшихся вперед, словно уродливые, пропахшие гнилью грибы, которые растут вокруг угольных шахт, это огромное серое здание просто таки радовало глаз. Было два часа дня; шахтеры возвращались с обеда. Как только мы остановились, нас сразу же окружили люди.

Я посмотрела на них. Они едва сохраняли человеческий облик. Молодые мужчины и совсем мальчуковые лица были перекошены и грубы, как стволы деревьев. Женщины были покрыты сажей. Дети выглядели так, словно из их жил уже давно вытекла последняя капля крови. Они тесно нас обступили, нам пришлось поднять стекла окон, чтобы они не трогали наши вещи.

Я спросила, живет ли кто-то из них в этих новых квартирах, потому что хотела увидеть комнаты. Мужчины беспокойно переминались с ноги на ногу, а некоторые женщины беззубо ухмыльнулись.

"Здесь живут люди, а не мы", - заговорила костлявая крестьянка. "Мы - неквалифицированная рабочая сила, мы живем рядом с шахтами. Это квартиры для механиков, но поднимитесь к ним. Они покажут вам квартиры".

Репортаж Toronto Evening Telegram от 19 мая 1933 года "Скрученные мужчины и бескровные дети живут в жалких прокопченных лачугах рядом с шахтами".

Следите за нашими новостями в Facebook, Twitter и Telegram