Дорогие друзья, все это время я с вами. Не пропускала ни одного дня, читала ваши сообщения и иногда даже комментировала, насколько это возможно на виртуальной клавиатуре планшета.
Почти все это время я проводила в обнимку с планшетом, в том числе почти целый месяц - на больничной койке. В прекрасной, удивительной больнице, знакомство с которой считаю славным приключением и отличным уроком!

Все началось с того, что в декабре в загородной поездке я поскользнулась на льду и сильно ударилась спиной. Читать дальше

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ

При больнице два храма, построенные в стиле псковской церковной архитектуры (архитектор С.Соловьев).
Было удивительно наблюдать из окон больничного корпуса, на одной высоте со звонницей, за работой звонарей. Мне выпала редкая возможность!
Я записала на видео окончание праздничных звонов утром на праздник Сретения.
Посмотрите, как слаженно работают два звонаря в черных рясах. Вот они закончили Благовест, подошли к краю звонницы и низко поклонились всему миру... А густой отзвук колокола еще долго висит в воздухе и не тонет в уличном шуме оживленного проспекта.
Я записывала это видео, пока длился голос колокола...

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
Дорогие друзья, большое спасибо всем вам за отклики, за ваши душевные поздравления!
Я уже дома. Но свои рассказы о больничных приключениях продолжу с подзаголовком "Записки из больницы".

Травмы позвоночника и другие подобные неприятности лечат в отделении неврологии.
Я вошла в палату, поздоровалась и назвала себя.
Ну ладно, наверное, не расслышали, у меня тихий голос.
Сняла куртку и попыталась пристроить ее в шкафу у входа. На вешалке куртка не помещалась, я сложила ее и стала укладывать на полку. Тут подлетела маленькая женщина в пестром халате и выхватила у меня куртку: - Ну куда, куда суешь! На плечики надо! Боишься, украдут?
Вообще-то она хотела, как лучше, она хотела помочь.
Нормальная реакция - начать оправдываться и объяснять, что на вешалке моя толстая куртка не поместится... Но жизнь научила, что вступая в объяснения и оправдываясь, мы ставим себя в подчиненное положение. Я молча взяла куртку из рук орущей дамы, положила ее на полку и стала устраиваться на отведенном месте. Я еще не знала, что в дальнейшем это поставит меня в особое положение. Вся палата молча наблюдала.
В просторной палате семь кроватей. Чисто, красиво. И главное - нет телевизора, этого принудительного поставщика бездарных текстов, пошлой эстрады и чернушных новостей со смакованием катастроф и трупов.
На соседней кровати женщина помоложе меня назвалась Еленой и объяснила, где взять полотенце и где помыть руки. Остальные напряженно молчали.

Театрализованное представление началось через час. Забегая вперед, скажу, что все эти темы и тексты в дальнейшем повторялись слово в слово каждый день, и по несколько раз на дню. Немудрено мне было их запомнить. За точность - ручаюсь.
Дама в цветастом по имени Зина поудобнее уселась в кровати и стала вопрошать в пространство:
- А Кобзон жив?
Со всех кроватей ей с готовностью отвечали:
- Жив, жив!
- А почему его давно не видно?
- Не видно, не видно! - вторила палата.
Следующий вопрос был: - А Гурченко жива?
- Она умерла!
- Молодая умерла?!!
- Не совсем...
Перебрав любимых знаменитостей, Зинаида стала пересказывать старые новости про олигархов и политиков и содержание телешоу Малахова, ей помогала старушка с очень громким голосом. Все это было громче и постоянней телевизора...
Читать дальше

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
В утро, когда уходила домой Зинаида, в палате были теплые объятия и поцелуи, и даже слезы. Прямо-таки Стокгольмский синдром (это психологическая привязанность жертв к своему мучителю).
А потом в палате на много часов повисло чувство опустошенности и молчание. И только к вечеру все оживились, начали говорить о Зинке, посмеиваться над ее выходками и облегченно вздыхать. Осуждали ее поведение. Говорили: - В ней было что-то бесовское! Но никто не задумывался, почему у нее была такая власть в нашей палате.
А ведь короля играет свита!

Первые дни после ухода Зинки в палате засыпали с включенным верхним светом: некому приказать выключить.
С коллективной выручкой - тоже никак. Лежит вся палата под капельницами, у одной выскочила игла. Сигнализация - высоко на стене. Пациентка робко кричит: - Сестра, сюда!
В шумном коридоре ничего не слышно.
Я говорю: - Давайте хором! Раз-два-три! Сестра, сюда!
Никто.
Если это - маленькая модель нашего общества, то как же неуютно...
А ведь каждый по отдельности - неплохой человек.

Громогласная старуха Анна Васильевна оказалась очень милой женщиной и интересной рассказчицей. В свои 82 года она оставалась красавицей: хорошая стройная фигура и голубые глаза на пол-лица. Ей звонил сын, ученый в США. Звал к себе, она отказывалась. После ухода Зинки Анна Васильевна ни разу не заводила разговоров о телесериалах и телешоу, не обсуждала политиков, и голос у нее вовсе не был громкий. Она выписывалась через несколько дней, и некому было ее встретить. Я провожала ее до выхода к остановке троллейбуса. Мы обнялись и расцеловались. Она ушла, спокойная и уверенная в себе. Я долго смотрела вслед, желая ей сил и здоровья.
Моя соседка Елена - большая умница, успешный человек, добрый и отзывчивый. Правда, болезнь у нее сложная, и до выписки с ней не справились.
Две тихих женщины у окна восстанавливались после инсульта. Милые, интеллигентные. Держались с достоинством, никогда не жаловались.
Обстоятельная женщина из подмосковной деревни иногда раздражала тем, что располагалась прямо в дверях палаты, подолгу напяливая свои высокие сапоги на молнии. Видимо, так привыкла дома. На замечания, что она не дает нам ни войти, ни выйти, огрызалась. Но в остальном была сердечная и добрая.

Почти каждый день кто-то из прежних обитателей выписывался, и на его место тут же приходил другой. Наш состав почти полностью обновился. Но обстановка в палате мало изменилась. В соседних палатах весело смеялись допоздна, читали вслух, пели хором, праздновали день рождения... В нашей палате в воздухе витали напряжение, подавленность, скука.

У писателя Вересаева есть такая сценка: утром в трамвайной давке поругались две гражданки. Устроили склоку на весь трамвай. Тетки давно вышли, а в трамвае весь день ездит склока...

Моя добрая знакомая, ученый-физик и по второму образованию - психолог сказала про Зинаиду из пивной: "Скорее всего, истерия". Она - профессионал, и с Зинаидой все понятно. Я могла и не писать о Зинаиде, в ней нет ничего интересного, это стандартный типаж. Но присутствие Зинаиды высветило куда более сложные явления в замкнутом сообществе людей, каким является больничная палата. Можно назвать это маленькой моделью общества и признать в этом обществе симптомы неблагополучия. В данном случае, говоря языком математической статистики, которой мне приходилось заниматься, статистическая выборка мала, и достоверность наблюдений низка. Поэтому нельзя делать выводы обо всем обществе. Но тенденции прослеживаются.

На третий день в палату пришла новенькая, которая вечером, когда все задремали, молча выключила свет.
Ее звали Зина...

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
Итак, в палату пришла новая Зина. Рослая пожилая женщина в белом платочке на лоб, как носили когда-то крестьянки. Сказала, что она из поселка близ города Дмитрова, что живет с сестрой, а сын ее сестры сидит в тюрьме за наркотики и убийство. Дали 18 лет, а он не виноват...
В палате все мысленно отодвинулись от новой соседки.

А голос у Зины оказался негромким и мелодичным, даже нежным. Она не старалась никому понравиться, держалась с достоинством. По вчерам много читала при свете надкроватной лампочки. Ей звонили ее подруги и родственники. Она деликатно выходила с телефоном в коридор, чтобы никому не мешать. Вскоре почти все в палате стали делать так же.
Один телефонный разговор мы услышали. Зина не могла выйти, к вечеру сильно разболелась спина. Да и ходила она постанывая от боли и приволакивая ногу. Ей позвонил сын, живущий с семьей в Петрозаводске. Он капитан дальнего плавания, и назавтра рано утром вылетал с командой в испанский порт, откуда они уходили в рейс по контракту.
Зина напутствовала сына в дорогу своим нежным мелодичным голосом:
- Милый, перед рейсом пойди к морю, поклонись и помолись морю!
и в конце разговора:
- Я люблю тебя! - так проникновенно и сильно взяла она под защиту своего единственного мальчика.

Палатный врач, милая женственная, умная, добрая Екатерина Алексеевна в первые же дни назначила Зине активное лечение, в том числе массаж. Массажист приходил рано утром прямо в палату. Поэтому все мы слышали его диалоги с Зиной.
Молодой парень удивлялся, где это она так сильно повредила позвоночник.
- Как где, на работе! - отвечала Зина.
- А что за работа?
- Бетонщица я. Строили с бригадой из года в год разные объекты.
- Так ведь такая работа не каждому мужчине по плечу!

(Тут надо пояснить, что это за профессия - бетонщица, ведь кто-то может и не знать. "Бетонщик - это специалист - изготовляющий бетонные и железобетонные изделия и конструкции. Бетонная смесь изготавливается на специальных бетонных заводах, откуда развозится на строительные площадки. На строительной площадке бетонщик выгружает бетонную смесь в подготовленный заранее котлован, траншею или опалубку. Бетонщики разравнивают бетонную смесь, а затем уплотняют с помощью вибратора. Уплотнив бетон, рабочие разглаживают поверхность, чтобы она стала прочной и ровной..." - из справочника).

Массажист проникся уважением к Зине. Через несколько дней благодаря лечению ей стало намного лучше.
Я иногда гуляла про коридору и обычно встречала Зину, поднимающуюся по лестнице, запыхавшуюся и довольную:
- Я три раза спустилась на первый этаж и поднялась!
Дальше мы гуляли по коридору вместе, и Зина рассказывала о себе. Она была глубоко верующей, но без навязчивости. Рассказывала истории, как ей помогли верующие, и как потом она много раз помогала разным людям, заблудившимся в отношениях и упрямстве. Она была хорошим, умным психологом. Обмолвилась, что у нее был еще один сын, который погиб. Отчего - не сказала, ведь ей тяжело. А я не спрашивала.
В палате Зину молчаливо признали за старшую, но она никогда не командовала. Просто хорошо и надежно было рядом с ней.

В коридоре мы встречали симпатичного священника из Владимирской области, он перенес инсульт. Он расхаживал в коротких валенках разного цвета, в круглых очках и в черной рясе. Первый приветливо со всеми здоровался, и лицо его очень доброе и внимательное. Когда ему стало лучше, он запел в коридоре своим хорошо поставленным басом. Это была еврейская песня «Хава нагила»...
Я уважаю и люблю этих людей, в большинстве своем глубоко порядочных, честных, добрых. Никто из работающих здесь не долдонит о плохих политиках и разворованном государстве, они просто честно делают свое дело. Зато у некоторых пациентов это любимая песня, и как правило, такие нытики ноют одними и теми же словами. Действительно, песня. Попса. И они еще хотят быть совсем здоровыми с этими больными, чужими черными мыслями в голове!

Зато встретились мне в больничном коридоре и другие интересные, светлые люди. С некоторыми я познакомилась.

Продолжение следует.

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
Все же больничные дни тянулись очень уныло.
Пациенты в отделении неврологии... В нашей палате - это бесконечные разговоры о своем давлении, пуканье принесенных с собой тонометров... Это люди, которые болеют давно, постоянно чувствуют боль, ничем не интересуются и не занимаются, замкнулись на своих ощущениях. Краски внешнего мира потускнели и приглушены. Люди, перенесшие инсульт - они тем более всё ещё замкнуты в своей капсуле; они в своем мире - самые главные, все остальное не имеет значения...
В неврологии я вдруг почувствовала себя слишком умной и чересчур много знающей. До неприличия. Все, что говорилось соседками по палате в тех стенах, выглядело банальным, плоским и невыносимо скучным, повторяющимся, как убогий сериал на ТВ.
Что за странный этикет в нашем обществе среди пожилых людей - обязательно сообщать цифры своего кровяного давления всем окружающим, даже малознакомым? И что мы должны при этом отвечать?.. Нигде в мире это не принято. А анализ мочи не пробовали оглашать?
На кровати Елены по соседству теперь разместилась румяная дачница с огромной коробкой, внутри тонометр и всякие приспособления к нему. Она мерит давление каждый час. Час назад было 120/80, а теперь 130/80. Давление поднимается, караул! Заглатывается таблетка, немного позже - еще одна...
Я давно поняла, что не надо сбивать природу с толку ненужными вмешательствами. Природа всегда знает лучше.
К вечеру дачнице становится плохо. Зовем врача, рассказываем про лишние таблетки. Врач делает назначения. Нужно время, чтобы восстановилось равновесие. В это время в проходную пришли родственники. Дальше не пускают из-за карантина. Встречаться с родственниками дачницы идет 82-летняя Анна Васильевна. Быстро приоделась, подкрасила брови, губы и побежала. По-настоящему красивая женщина!
Дачница допоздна не велит гасить в палате свет: А вдруг врач придет!
На следующее утро повеселевшая соседка начинает обходить кровати и делая круглые глаза, рассказывает про ужас, который вчера произошел с ее давлением. Люди не знают, как реагировать на этот рассказ: ведь они всё знают, сами звали врача!
Когда очередь доходит до меня, задаю невинный, но глубоко провокационный вопрос:
- А зачем вы мне все это рассказываете?
Дама аж поперхнулась от возмущения:
- Как зачем? У нас в дачном поселке все женщины рассказывают друг другу о своем давлении!
Действительно, с появлением в продаже доступных и удобных тонометров в нашем обществе сложился специфический туземный этикет - вести светскую беседу о своем давлении так же, как о погоде.

Негативные переживания, опасения, мысли, настроения - те же шлаки в организме. Пытаться освободиться от них, вываливая свой негатив на головы ближних - так же неприлично, как совершать свои физиологические отправления на виду у всех.
И еще нельзя забывать непреложный закон науки психологии:
ТО, ЧТО ЗНАЮТ О НАС - ТО С НАМИ И БУДЕТ. Не надо разглашать свои опасения, они материализуются.

Я старалась не включаться в эти странные правила этикета и замкнулась на своем планшете, который все эти дни благодаря друзям на ЛиРу был для меня прекрасным собеседником. Как раз тогда мне встретилась в наших блогах сентенция Константина Райкина про СВОЙ КРУГ. Немного перефразирую его: "Чем больше мы знаем, чем большему учимся - тем труднее найти своих. Круг сужается".
Я здесь не своя, я совсем не нужна, чужая, чужая! Как же стыдно! Я отщепенка. Почти все время приходилось молчать. Чтобы не раздражать. Все, что приходило мне на ум, чтобы вставить в разговор, тоже оказывалось пустым и банальным; и хорошо, что я в очередной раз промолчала.
(Забегая вперед, скажу, что несмотря на замкнутость, я в конце заслужила очень теплые, сердечные проводы, искренние признания в уважении и любви, объятия и поцелуи от своих соседок по палате. Люди все понимают. Только стесняются сказать.)

В один из дней кто-то в палате сказал:
- Опять ОНА по-английски говорит! Читать дальше

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
Когда закончился курс лечения в неврологии - выяснилось, что мне нужна небольшая хирургическая операция. В других больницах как? Вот тебе рекомендации, выписываем из больницы и начинай снова бег по очередям с бумажками… Но милые, милые врачи в неврологическом отделении, заведующая Лидия Алексеевна Шелякина и лечащий врач Екатерина Алексеевна Тютюмова пригласили на консультацию хирурга и все оформили так, что мне осталось только пересечь двор больницы и подняться на второй этаж хирургического корпуса.
Десятая палата. Там я встретила совсем других, особенных людей!

Эти страницы записок я посвящаю Ольге Салтыковой, одной из моих новых соседок по хирургической палате. Очень скоро после нашего сердечного расставания красивая молодая женщина неожиданно оказалась снова на операционном столе. В онкологической клинике.
Все, кто читает эти строчки – давайте загадаем заветное желание, пожелание полного выздоровления Оле. Зажмем в кулачок и будем держать задуманное крепко-крепко, пока исполнится! Я знаю, коллективные мысли и ожидания материализуются!

НИНА-ШУМАХЕР
…Одноногая старая женщина мчится по широким больничным коридорам в инвалидной коляске и приговаривает: - Ну давай, вперед, Шумахер!
Нина - Шумахер разъезжает по коридорам хирургического отделения.
Ее квартира арестована из-за долгов больной несчастливой дочери. Она брала кредит под свою хорошую зарплату, а ее уволили.
Нине и в больницу звонят коллекторы: - Ах, вы в больнице? Взорвем больницу!
Муж умер на руках у Нины от сердечного приступа, с тех пор у нее клаустрофобия. Она боится замкнутых пространств и все время просит не закрывать дверь палаты.
А без ноги она осталась из-за врачебной ошибки. В ведомственной больнице ей оперировали сосуды, порвали, началась гангрена…

Зато у Нины много верных подруг, которые часто звонят ей, помогают, приносят необходимое. Она весело сообщает им по телефону: А я в больнице, у меня три грыжи на животе! (Грыжи - тоже последствия некачественного хирургического вмешательства).
Она не жалуется и не рассказывает нам всё. Но мы многое понимаем, когда слышим, как она говорит по телефону: с коллекторами, с пьяной дочерью, с внуком – подкаблучником бессердечной жены. Она говорит с ними так, будто это им плохо, а она с больничной кровати их поддерживает, успокаивает, помогает чем может…
Она не беспечна и не слабоумна.
Она сильная и очень разумная. Она все понимает.
Она плачет только по ночам. Случайно проснувшись, мы слышим в темноте ее осторожные всхлипывания.

Нас в палате четверо, люди разных возрастов. Здесь меня в ту же минуту приняли в «свой круг», по которому я тосковала в неврологии. Через пять минут я уже передвигала вместе со всеми более удобную кровать для Нины.
Мой круг - люди из хирургии! По жизни доводилось не раз попадать в хирургию.

Самой старшей, Раисе Ивановне – 82 года.
Темноволосая Татьяна на кровати у окна моложе нас всех, хотя уже пенсионерка.
Где ты, старческая заторможенность, тугое соображение и нытье? Где пуканье тонометров и постоянные разговоры о своем драгоценном давлении? У всех здесь - живой веселый взгляд, быстрая реакция на все происходящее и неиссякаемый интерес к жизни.
Возрастные рамки - это стереотип, это предрассудок. Только с возрастом мы можем видеть картину мира целиком, понимать причины и следствия, вычленять главное и игнорировать пустяки, которые раньше казались нам важными... Только с возрастом мы понимаем, зачем нам знания, и какие знания нам нужны еще. Учиться не по обязанности, а по желанию так легко и увлекательно!

Раиса Ивановна, попавшая в хирургию по Скорой помощи с подозрением на кишечную непроходимость – спокойная и жизнерадостная. О болезни говорить не любит. Она рассказывает про своего внука, который получает обалденную зарплату за работу программиста!
- Я его спрашиваю: за что тебе столько платят? Ты целыми днями сидишь и играешь на компьютере! Землю копать намного труднее, а там таких зарплат не платят!
На такой вопрос просто так не ответишь без изучения Адама Смита.

Меня оперировали на следующий день после поступления. В операционную въехали, как в храм. Постройка 1903 года, и какая здесь аура! Какой особый свет, какое великолепное оборудование!
Открыв глаза после трехчасового наркоза в своей палате, я увидела сквозь туман склоненное над собой лицо Татьяны, ее прекрасные встревоженные глаза. На каком же я свете? И подумала: - А вот и Святая Татьяна!
Таня действительно святая. Удивительно чуткий и тактичный человек, всегда готовый помочь. Она больше других успевала ухаживать за Ниной, которая из-за ноги мало что могла делать без посторонней помощи. Татьяна первая вскакивала ночью, когда кто-нибудь из медицинского персонала закрывал дверь в палату, и Нина начинала задыхаться и осторожно шептала: - Дверь, откройте дверь!

Через пару дней Раиса Ивановна выписалась домой, ее подлечили и обошлось без операции. За ней приехала целая толпа любящих заботливых родственников.

На ее место Скорая помощь привезла Олю. Знакомиться было некогда. Наш обожаемый хирург Георгий Александрович влетел в палату, осмотрел, расспросил новую пациентку, которая с трудом говорила еле слышно. Дал команду готовить к операции. Никакое не отравление, как пыталась объяснить Ольга. Аппендицит с перитонитом. Через час Оля была на операционном столе, еще через час ее вернули в палату, и минут через сорок Оля оживленно болтала с нами на разные темы.
В тот же день она встала с постели, стала ходить. На следующий день Оля причесалась, приоделась, и мы увидели настоящую красавицу – топ-модель: очень высокая, стройная, с огромными продолговатыми глазами и правильными чертами лица. У нее длинные густые каштановые волосы, которые она укладывала в элегантную прическу.
Оля оказалась отличной рассказчицей. У нее с собой оказался планшет, и она очень интересно рассказывала и показывала впечатления от двух поездок в Японию. Она прекрасно фотографирует и так же прекрасно рассказывает. Видно было, что у нее пытливый ум и развитая доброжелательная наблюдательность. Мы узнали от нее много нового и неожиданного об этой стране, которая многие столетия развивалась отдельно от мировой цивилизации. Наблюдательная Оля рассказывала о манерах и привычках японцев, которые в наших глазах делали их жителями другой планеты…

Вечерами мы в палате читали вслух. Сначала - оставленный кем-то на окне церковный календарь, статью интересного автора о зависти. Потом статьи из Интернета с планшета на ту же тему, затем страницы об удивительной истории нашей больницы.
Потом как-то оказалось, что читают мои рассказы, найденные на Проза.ру.
По очереди читали Татьяна и Оля. Были моменты, когда Татьяна останавливалась, у нее перехватывало дыхание. А в текстах не было ничего печального. Я знаю такое чувство, это бывает от радости и узнавания... Мы вместе. Мы понимаем друг друга с полуслова.
Вечером Татьяна, засыпая, проговорила, сонно растягивая слова: - Какая у нас хорошая палата!

Продолжение следует.

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
Назавтра Татьяне предстояла операция, и мы видели, что ей не по себе.
Во второй половине дня я позвала ее пойти со мной. Мы спустились на первый этаж, там повернули по лестнице немного вверх, и оказались в просторном светлом храме.

Наше хирургическое отделение находилось в здании церкви! Скучая в неврологии, я прочла в Интернете все, что было о нашей больнице и об ее удивительных зданиях. Там было сказано, что этот храм изначально, с 1904 года, носил имя Козельщанской иконы Божией Матери. И дальше: «Козельщанский храм был единственным в Московской губернии, посвященным этой иконе».
Странное это название, я никогда такого не встречала. Стала искать в Интернете дальше. «Чудотворная Козельщанская икона Божией Матери итальянского письма была привезена придворной дамой Царицы Елизаветы Петровны в XVIII веке из Италии на Украину. Находилась она в имении графов Капнистов Козельщина близ Полтавы… Икона почитаема в Русской православной церкви чудотворной».
Подробно эта история описана в Википедии: [url]https://ru.wikipedia.org/wiki/Козельщанская_икона_Божией_Матери [/url]
Такая икона была в нашем больничном храме с 1904 года. В 1922 году храм разграбили, а иконы побросали в разведенный во дворе больницы костер. Козельщанскую икону спасла монахиня Елена. Она так горько плакала и кричала, что у кого-то из поджигателей дрогнуло сердце, и он выбросил икону из костра. Монахиня много лет хранила икону у себя в комнатке. Когда монахини не стало, икону хранили другие добрые люди.
В 1992 году больницу и храмы вернули церкви. Вернули в храм и икону.
Икона эта издавна была известна как чудотворная, и чудеса эти официально зарегистрированы. К ней обращаются больные, особенно с травмами и ранами.
И вот мы так просто можем ее увидеть!
Мы с Татьяной с благоговением прошли вдоль стен храма, разглядывая старые и новые иконы, пока не подошли к красивой иконе вблизи церковного амвона, в самой глубине храма. Это была она, Козельщанская Мадонна. Она не висела на стене, а лежала на специальной подставке почти горизонтально. Совсем небольшая, в серебряном окладе. Молодая женщина на иконе – будто с картин эпохи Возрождения.
Я вычитала в Интернете маленький секрет и сказала Татьяне, что мысленно поговорив с иконой, надо протереть ее раму своим платочком…
Мы вернулись в палату. Татьяна молчала. На следующее утро операция прошла гладко и успешно. Еще бы, в этой больнице такие замечательные врачи!
А дух поддерживала молчаливая Козельщанская икона.
Уже без меня Татьяна снова оперировалась в этой больнице у того же врача по более серьезному поводу. И сказала мне, что снова ходила перед операцией к этой иконе. Просила ее помочь врачу. И мы все, ее соседки по палате, тоже думали о враче в день операции. Ему пришлось тяжело. Но все закончилось хорошо. Татьяна уже дома.

Вот эта икона. Оля, это тебе!

ЗАПИСКИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ продолжает Пипетища, которая на самом деле тоже Оля - очень жизнерадостная, оптимистичная и здоровая. Вы сейчас в этом убедитесь.

Вторник, 28 Октября 2014 г.
Тут мамуля загремели по Cкорой в больницу.
У меня уроки закончились, иду по коридору, звонит заполошным голосом сестра: "Маме плохо, ей папа вызвал Cкорую, у неё очень болит живот! Я уже еду с работы, а ты можешь приехать? Тебе ведь ближе!" Ну я и рванула с низкого старта, приехала, уже Cкорая договаривается о больнице, куда везти, потому что острый аппендицит, нужно срочно оперировать. Я спрашиваю, а нельзя ли вот рядом прямо с родителями в 61-ую? Я заплачу, сколько надо! Нет, говорят, она закрыта на поступление, хоть за мульон не получится. Мама! - говорю, - а рядом со мной, 31-ая, недавно отстроенная больница скорой помощи, даже с вертолётной площадкой на крыше, нафаршированная дорогущим оборудованием? Нет, говорят, и она закрыта на поступление. - А почему? - А это вопрос не к нам, а к министерству здравоохранения. Ну если к министерству, то это да. Это я понимаю, особенно если их министерство похоже на наше, это вопрос снимается.
А мамуля лежат и стонут. Мужички со Cкорой с пониманием оказались, звонят, добиваются, говорят, что женщина, мол, слепая же! Ну и им тогда на выбор предлагают - Первую градскую или больницу Святителя Алексия. Я спрашиваю, а какая лучше? А они: Святителя Алексия лучше, там монахини ухаживают. Ну, мы туда и поехали.
Вот говорят, что лучшие водители Cкорой - это в Швейцарии. Это говорят те, кто по московским улицам не ездил, ага.
В общем, через пять минут нас выгружают в больнице, а там как раз идёт молебен в приёмном покое. Нас вволакивают, мамулю на каталке мимо батюшки, а меня останавливают спросить, как имя, православная ли, мы сейчас помолимся за неё.
Ну, в приёмном покое уже сестра приехала, а врач и говорит, это никакой не аппендицит, это защемление грыжи. Срочно на стол. Мы с сестрой на нервной почве начинаем хохмить, у нас реакция такая. Врач мамулю опрашивет, а сам ржёт над нашими ответами, даже мамуля то стонут, то смеются. Мы с сестрой мямлим что-то насчёт УЗИ, а врач говорит, что это не нужно, и так всё ясно, а нужно позвать старшего хирурга.
Приходит старший хирург, он меня вдвое больше, а это что-нибудь да значит, кто понимает. Начинает маму щупать, нас выталкивают за дверь, мамуля кричат не своим голосом, сестра мне на руки сползает, а тут хирург выходит и говорит: "Грыжа не обычная, а внутренняя, вправляемая. Я ей постарался вправить, но не удалось. В операционную!" Я спрашиваю: "А оперировать Вы будете?" А он: "А как вы догадались?" - "А я не только красивая, но и умная!" Он засмеялся и убежал.
Тут приходит батюшка, у него молебен закончился, и говорит мамуле: "Ну, Бог милостив, а я за тебя помолился!" и полил мамулю и всю комнату водой. Тут пришли две монахини, повезли мамулю в отделение, а холодно, они чуть не в халатиках по улице её катят, привезли в рентген, сделали и на лифте поднимают в хирургию. Положили пока на коечку, а мамуля уже и стонать перестали. Приходит врач с ассистентом, уже третий (ну и четвёртый, если ассистента считать) и начинают спрашивать, как, мол, Вы, мадам, дошли до жизни такой? А оне и отвечают, что вот, болело, а теперь и не болит совсем. Врач растерянно на нас оглядывается. А мы: Вы, доктор, не слушайте старушку-то, она сама не помнит, что говорит. А он: Да я никакой грыжи не вижу, нет её! А я: Так, никто из палаты не выходит, все ищем грыжу. На первом этаже она была! А он: Да не вопрос, сейчас позовём с первого-то этажа, и звонит. Прибегает большой и тот, который первый нас принимал. Щупают бедну мамулю в четыре (включая ассистента) волосатые руки, а мамуля только похихикивают от щекотки.
Тут приходит анестезиолог опрашивать мамулю, а ему все машут оставшимися руками, мол, операции не будет, грыжу найти не можем. Он только плечами пожал и вышел с таким выражением, типа самим надо за своими грыжами смотреть, охранник за всем не уследит. Ну, мы спрашиваем, типа, что, можно мамулю уже забирать, что ли? А они, нет, до завтра оставляем, понаблюдать. И выбегают все. Тут сестра как-то так тихонько начинает мамулю спрашивать такие вопросы: "А чтой-то кипарис в кадке у нас до морозов на балконе стоял, а теперь он, мам у тебя в комнате, я видела. А кто его приволок с балкона, а? Мамуля клянётся, что папусик тащил, а она только руководила. Поверили.
Ну, сестра едет домой, а я остаюсь до ночи понаблюдать. Приходит дежурный врач и опять начинает мамулю опрашивать и ощупывать и спрашивает: А что было-то? А мамуля: Вот привезли меня, а тут батюшка зашёл, меня окропил, всё и прошло! Врач отвечает: Ага, понятно, ну так бы сразу и сказали, а то мы голову ломаем, почему грыжа-то сначала не вправлялась, а потом куда-то исчезла, а теперь-то всё ясно ))
Я спрашиваю, а что, завтра можно забрать? - Ну в принципе можно, но лучше до понедельника оставить. А мамуля всё переживают, что билеты в театр у них пропадают на спектакль по Шукшину. Ну, я как на эти переживания посмотрела, так и говорю: Оставляем мамулю-то, а то, неровён час, она и в театр поташшытца.
Только в понедельник и забрала. В общем, я считаю, что это, конечно, счастье, что мы в эту больницу попали ))) Храни их Господь!

Чтобы избежать длинных вступлений - вот моя переписка с Галиной А., блестящим учёным и замечательным человеком.

- Дозвониться до тебя не могу! Да­вно соскучилась. Где ты??? Галя А.

- Галочка, а я в больн­ице, в отделении тор­акальной хирургии.
Торакальная - это связанная с грудной клеткой. У меня извлекли из лё­гких кусок пластмассы, отвалившийся от формы для снятия слепков, который мой стоматолог уро­нил мне в дыхательное го­рло (!). Этот кусище находился там с про­шлого августа или се­нтября, когда я посе­щала стомато­лога. За это время пластмасса покрылась гнойной оболочкой и почти за­крыла проход в бронх­е. Я задых­алась, а меня всю зи­му и весну лечили ан­тибиотиками от пневм­онии...

- Наташа, родная моя! Я прямо обомлела от такой информации. И никто не виноват!!! Счет им надо выстав­ить за твои страдани­я! По полной! Сволоч­и!!!

- Галя, моя медицинская эпопея тянется с августа прошлого года, когда я занялась протезиров­анием зубов. Клинику выбрала ту, что в ближайшем к нам доме, неплохую. Да­льние поездки меня на­прягают, потому что наш ближайший па­вильон метро снесли до глубокого котлова­на и потом 2 года во­сстанавливали.
Побывала я в клинике у че­тырех или пяти врачей разных специальнос­тей. И у всех них стоматологические кр­есла раскладываются на 180 градусов, так что лежишь горизонт­ально, и при манипул­яциях с верхними зубами любой отделивши­йся предмет (удаленн­ый зуб или осколок зуба, снятая корон­ка и т.п.) роняется прямо в дыхательное горло. Для начала два отслоившихся края материала от формы для снятия зубных сл­епков упали один за другим ко мне в дыха­тельное горло, но я успевала вскочить и выкашлять их. После этого я стала требов­ать, чтобы мое кресло не опускали ниже, чем на 30 градусов от горизонтали, и тог­да зубоврачебный мус­ор, который продолжал падать, попадал мне на язык, а это уже легче выплюнуть.
Но самый большой кусок зубоврачебной пластмассы почти 2 см в дл­ину и 1,5 см в ширину еще до этого успел уп­асть так "удачно" и сразу глубоко, попав в промежуточный бронх, что я сначала ничего не почувств­овала.
Постепенно началось воспаление и нагное­ние в бронхе и жуткий булькающий кашель без мокроты и темпер­атуры, но зато с озн­обом, слабостью и по­тливостью. Наши добл­естные врачи долго не соглашались меня обследовать и лечить, потому что не было температуры. Назнача­ли средства от кашля.
Наконец 30 декабря, под Новый год сдела­ли рентген легких и поставили диагноз: пневмония. Лечить ник­то не стал, потому что праздники. После двухнедельных праздн­иков послали в тубди­спансер, куда очень сложно и долго добираться даже на такси. Я потратила напрасно много времени и ден­ег. Их заключение: здоро­ва.
В поликлинике у меня неплохой тера­певт, старательная, доброжелательная, ум­ная. Она назначала мне десятки анализов и об­следований. Давала то один курс антиби­отиков, то другой. Никаких результатов, тот же кашель и озно­б. Наконец в апреле назначили компьютерн­ую томографию. Удало­сь ее быстро сделать в 1-й Градской больни­це и тут же получить описание КТ: всё хо­рошо, кроме маленько­го очажка 6 мм в лег­ком. Терапевт и прис­оединившаяся заведую­щая поликлиникой заострили внимание на этом оча­жке и снова стали требовать заключения фтизиатра, а также он­колога. Дали два нап­равления без адреса. Я стала искать в Ин­тернете адреса таких специалистов и нат­кнулась на предложен­ия независимой медиц­инской экспертизы сн­имков, разумеется, платной. Разослала св­ои снимки в три адре­са и получила два ма­лосодержательных отв­ета и один толковый и бесплатный, от врача из Харьков­а, который пришел позже. Но зато какой ответ! В виде худож­ественного фильма. Прилагаю, тебе понравится.

https://youtu.be/WSBEFjFa3xg



Читать дальше

Сегодня всё утро я провела в поликлинике. Мне назначили зачем-то УЗИ сердца.
Симпатичная врач вертела меня на кушетке, прикладывала стетоскоп и время от времени включала динамик, из которого шли аппетитные звуки работающего сердца: этакие причмокивания, побулькивания...
Долго меня врач прослушивала, потом писала на компьютере. На прощание тепло сказала:
- У вас симпатичное сердечко.
Что бы это значило? Мне было так приятно.
А во дворе Больницы Святителя Алексия - розы, розы, розы.