hlebniks все записи автора

Автор

Запретил указывать свое имя.

1.
Бесконечное количество раз Света смотрела на картину. Никак не могла поверить, что ее написал отец. С тех пор, как они бежали из объятой ужасами войны Абхазии, прошло уже больше полутора десятка лет, и он не писал людей. Только пейзажи. Горы, речки, старинные замки, облака, вечную и ни в чем перед человеком не виноватую природу. И ещё никогда не писал икон. Говорил, что неверующий человек не имеет морального права затрагивать библейские сюжеты. Но Света понимала, что истинная причина в том, что ни Бог, ни люди не отворотили того, что случилось много лет назад, когда под стенами святого православного монастыря люди-нелюди убили ее маму. Маму, которую она теперь помнила уже смутно. Детская память обладает свойством вычеркивать из сознания все негативное, хранит таким способом психику. Стерлись детали приморского детства, эпизоды дошкольной поры, осталось только знание факта, что мама осталась в своей молодости, что у Светы так и не появился брат, что папа забросил прежний их дом и увез свою дочь в Россию.
На новом месте они поселились на улочке, где жилье было на порядок дешевле остальной части города. Тогда, девятилетней девочкой, она не понимала почему так- везде жилье дорогое, а тут стоят брошенные дома, в которых никто не живет, а если кто-то уезжает, то их дом никто не покупает. На этой улице не было принято селиться людям других национальностей. Поэтому на них, приезжих русских мужчину и девочку, местные смотрели с некоторым непониманием.
- «Почему вы здесь купили дом»?
- «Так недорого же».
- «Понятно, что недорого, сейчас многие наши уезжают, кто в Москву или Петербург, кто в Америку, кто в Европу, кто в Израиль. Потому продавцов жилья много, а покупателей мало. К нам – то не едут из Америки или Европы, потому жилье и недорогое. Но почему вы все-таки здесь поселились»?
Папа запретил рассказывать подробности прошлой жизни, но через паспортный стол люди все-таки узнали прошлое место жительства Германа и девочки. Всем стало ясно: люди бежали от войны. А что у Светы нет мамы, ну, так это бывает… Люди начали помогать переселенцам обжиться, давали старые вещи, одежду, мебель, холодильник, а кто-то приносил и совсем новое, набор сковородок в упаковке, посуду. Герман однажды вырвался, съездил в соседний город и привез все необходимое для своего художественного ремесла. С этого дня его было не оторвать от работы. Он с утра поднимался на небольшую возвышенность, откуда был виден весь город, и делал наброски улочек, домов, дорог, достопримечательных мест. Света не любила сопровождать его. Не то, чтобы ей было неинтересно, она очень уважала папин труд, но сам процесс создания картин казался очень долгим и нудным.
Зато ее подружке, Майе, очень нравилось ходить с ними. Она усаживалась в паре метров от Германа и неотрывно наблюдала, как работает мастер, сантиметр за сантиметром раскрашивавший до того серый холст. Но такие совместные походы были нечасты. В основном они играли дома у Майи, правда её старшая сестра часто жаловалась, что шумные девчонки мешают готовиться к вступительным экзаменам.
В августе Герман отнес документы дочери в школу и 1 сентября Света пошла в третий класс. Дружбе девчонок помогло еще и то, что они оказались в одном классе и по вечерам стали вместе готовить уроки. Дом у родителей Майи был большой, сестра уехала учиться в областной центр, и ничто теперь не мешало девочкам как играть, так и заниматься серьезными делами.
Через неделю после начала учебы у Майи был день рождения. Герман, узнав об этом только утром в день торжества, заперся в своей мастерской комнате, которую он соорудил в их маленьком, состоящем всего из двух комнат, домике, и к вечеру написал картину «Радуга над полем», которую Света и подарила однокласснице. Вообще то Герман всем своим картинам давал два названия. Одно было для всех, озвучивало то, что на ней было изображено, например «Старинная башня в селе» или «Вид на горный водопад». Второе же название было тайным, известным только автору и девочкам. К примеру, у картины, которую заказчику подписал «Река весной» было второе название «Ревность». Река на картине разделяла два берега и Герман объяснил девчонкам, что река то мелеет, берега соединяются, высыхают, успевают даже зацвести, как вдруг после прошедшего дождя вначале появляется ручеек, потом наполняется силой, река расширяется, берега удаляются друг от друга настолько, что селение разделяется на две части. Но поток схлынет через несколько дней и берега вновь соединяются. И так до следующей непогоды.
Эту «Ревность» Герман писал, когда девочки учились в девятом классе. Именно тогда между подругами в первый раз пробежала черная кошка. Вернее, кот. Звали кота Арсений. Юноша из их класса, который уже не первый год тайно нравился обеим девочкам. Эта тайна три года объединяла девчонок, но теперь разъединила. Казалось, что вот только что Света и Майя вместе обсуждали слова Арсения, сказанные на перемене в столовой, или у кого именно он списал третью задачу в контрольной по математике. И не было повода ругаться. Да, списал у Светы, но ведь потому что у него был тот же первый вариант, как и у нее. И вечером девочки вновь и вновь возвращались к эпизоду, как он повернулся, как именно попросил, достаточно ли долгое время Света раздумывала помочь… Теперь все стало по другому, намного серьезней. Арсений все больше пытался остаться наедине с Майей, как-нибудь задержаться и найти повод, чтобы проводить её до дома. В старших классах он стал просить называть себя Арсеном, именно так правильно по паспорту звучало его имя. Девочки стали все чаще выяснять отношения, обиды накапливались и периодически заполняли пространство их отношений.
2.
Герман проснулся глубокой ночью. Вышел на домашний балкончик и стал всматриваться в ночное небо. Ему казалось, что мир перестал существовать. Ломало так мощно, что он вцепился в раму подоконника, будто хотел зацепиться и не упасть вниз. Лихорадочно блуждал взглядом по темноте, надеясь увидеть какой-то просвет, но ничего не видел, даже самой темени будто не существовало.
Вернулся в комнату.
Упал.
Сел, облокотившись о стену.
Обнял себя за плечи и просидел так до самого утра.
Время растянулось и сжалось одновременно, какие то минуты длились неизмеримо долго, но в какие то моменты сознание отключалось и перед глазами проплывали овеществленные мысли.
Рассвет привнес в обозрение художника предметы, расставленные в его мастерской. Взгляд блуждал по ним, но на чём бы не останавливался, мгновенно всплывала мысль, что все это суета и ничего нового в его жизнь утро не принесло.
Наконец Герман заставил себя посмотреть на неоконченную картину. Глаза застыли на ней и некоторое время он молча стоял перед написанным молча, без всякого движения, словно в забытьи.
- «Вы этого хотели? Да? Нате, получите, я закончил ваш заказ, осталось только поставить свою подпись».
Его внезапно вырвало, этот приступ тошноты вывел его из оцепенения. Он прошел на кухню. Тошнота стала невыносимой, но желудок был пуст, хоть выверни его наизнанку.
Месяц работы над картиной закончились еще три дня назад. В тот день Света и Майя поехали работать в Хосту и Герман только немного не успел к их отъезду. Сейчас же оставалось нанести последний мазок кисти, автограф, но он уже который раз не мог заставить себя это сделать.
Картина забрала все его силы, все мысли, всё сущее стало казаться бессмысленным и ведущим в никуда. Странный заказ написать черно-белый сюжет, разделяющий все пространство картины по диагонали, при котором светлое иногда проникало в темную часть и растворялось в ней, а все черное, попадая в светлую часть картины, оставляло свой неотмываемый след. Работа вызывало странное чувство реальности его собственной жизни. Сознание иной раз отказывалось ставить очередной мазок кисти, но рука сама его наносила, профессионализм не останавливала начавшаяся дрожь, которая порой становилась просто изматывающей. Заказ отнял не только силы, он отнял у художника память и интерес. Все остальное в мире стало каким-то далеким, телевизионная информация не вызывала никаких эмоций, городские новости существовали в иной реальности.
Наконец он решился, одел джинсы, майку и в старых потоптанных шлепках направился к киоску. Он знал что все случится именно сегодня. «Да, именно сегодня всё и должно произойти»- говорил он сам себе по дороге…
… Чуть ли не бегом добравшись домой, Герман включил электроплитку, накипятил «сор», спешно отбил, снял «ширку» с корочки и дрожащими руками вытянул раствор вчерашним шприцем. Потом снял майку и ввел около локтя иглу, нажал на баян и волна сладкой боли пошла по телу. Герман застонал от удовольствия, шприц выпал из руки на пол.
Через полчаса он уже смог спокойно соображать. Первая мысль вернувшегося сознания была мыслью сожаления: опять не удержался, опять не превозмог безумной страсти, которая вновь оказалась сильнее его.
«Сейчас всё будет по другому»- пробилась вторая мысль. Еще собираясь в киоск и взглянув в последний раз на картину, он понял, что сегодня получится всё: и дозу он возьмет без трудностей, без привычных унизительных ожиданий, просьб и прочего… Всё это оказалось настолько маленьким и незначительным теперь, что он легко забыл все тревоги по этому поводу. Тревог по другим поводам его давно не беспокоили. Перед тем как сделать второй заход, Герман достал новый подготовленный к работе холст и маленькой кистью написал «Все, что называется жизнью, есть черное. Все, что считается смертью- есть светлое, конец жизни есть конец мучений. Жизнь как рисунок, который пишут все окружающие человека люди. Наша жизнь- всего лишь чужой рисунок. Чей-то рисунок». Потом он несколько раз провел глазами по написанному, поправил несколько штрихов и поставил точку.
3.
Девчонки взяли из холодильника абрикосы и отправились на пляж. Работа в детском лагере изматывала, но утром было очень хорошо посидеть на пустынном пляже, поговорить, глядя на набегающую волну, искупаться в теплой воде. Сегодня сильно штормило и они решили просто посидеть, посмотреть на море. Волны с ревом били о берег, пенясь и вынося медуз и водоросли к их ногам.
Они быстро нашли тапки и полотенце Виктора.
-«По тебе не скажешь, что ты переживаешь за то, что твой когда-нибудь уплывет и не вернется. Это же немыслимо на столько уплывать в море, тем более в такую погоду».
- «Не утонет, он служил на каком-то острове в открытом море и плавает хорошо. Ныряет так себе, а вот плавает хорошо»- сказав эти слова, Майя рассмеялась. В переносном значении так можно было сказать о многих мужчинах. Со стороны посмотри- всё у них в жизни замечательно, а вот познакомься ближе, копни глубже, выяснится- хорошо они только плавают, а вот нырять, добиваться чего-то конкретного могут не многие.
- «Свет, вы с Арсеном поженитесь?»
- «Не знаю, мне с ним как за каменной стеной, но его родители против оформления наших отношений, доставай абрикосы, я уже проголодалась. А как у вас?»
- «Виктор- очень интересный человек, с ним спокойно, и я ему благодарна за всё, что он сделал для меня, но когда вернемся домой, я скорее всего перестану с ним встречаться. Всё когда-нибудь заканчивается».
- «Что же так? Ты же любишь его».
- « Мы осенью или к Новому году уедем жить в Хайфу. У папы неприятности, грозят даже уголовное дело открыть. Собирается после отпуска уволиться и готовиться к отъезду. Какие-то деньги большие, я во всё это стараюсь не вникать».
- «Ты всё-таки не ответила про любовь».
- «Понимаешь, Свет, вот возьми Арсена- у него за душой ни гроша, кроме родительских, но вот что мне в нем всегда нравилось, он деятельный, никогда не сидит сложа руки, ищет, пытается пробиться, если не получается, не унывает, берется за что то новое. Виктор ничего не ищет, на всё у него уже готовые ответы. Да, у него есть дом, работа, с ним интересно поговорить о людях, о жизни, но эта самая жизнь уже какая-то сложившаяся и малоизменяемая. Её надо или принять, войти в неёё, или отказаться. Что-то изменить, сделать по-новому он не хочет, не собирается ничего менять. А я представляю свою будущую жизнь иначе».
- «Смотри, вон он плывет, черная голова между волнами». Девочки встали и помахали полотенцем.
Через несколько минут Виктор вышел на берег.
- «Приветствую, Свет, кинь абрикосу поспелее»
- «Привет, возьми этот абрикос, подойдет?»
- «Ага, Люблю спелую фрукту, терпеть не могу зелень незрелую».
- «Ха-ха, Виктор Андреевич- это только фрукты касается, или же и женского пола?»
- «Это универсальное правило. Просто женский пол относится к более скороспелым плодам, чем зимнестойкие сорта мужского».
- «Май, точно у него заготовлены ответы».
- «Пойдемте что-ли, уже подъем объявили».

Майя зашла в комнату , взяла телефон, открыла смс и никак не могла понять, что значат эти буквы «Сообщи Свете, что дядя Герман …». Молча передала телефон Виктору. Он так же молча встал и вышел из номера, потом вернулся и сказал, что будет через 2 часа и приказал ничего Свете пока не говорить.
Майя легла и тут же уснула. Ей снилось что-то странное. Она вроде бы как стала своей же собственной мамой и разговаривала сама с собой, указывая на то, что сделала неправильно за последнее время. Проснулась бог знает сколько времени спустя от истошного крика подруги в соседней комнате. Не вставая с кровати, тем не менее как то чувствовала, что Виктор и Света вызвали такси и уехали в Адлер, в аэропорт. Они ей так не позвонили, она тоже никак не могла набрать Светин номер. Заплакала. Потом снова уснула.
К удивлению Виктора Андреевича, Света не впала от страшной новости в панику. Эмоция скорби продолжалась всего несколько минут. В такси и аэропорту Света в основном молчала, делая необходимые формальности, которые ей указывали делать. В самолете сама начала разговор:
- «Все страшное всегда происходит неожиданно, даже если ты знаешь, внутренне готова, что это рано или поздно произойдет».
- «Даже год назад, когда всё со стороны казалось, что всё у нас хорошо, я чувствовала, что папу не радуют никакие положительные изменения в жизни. Закончилась постройка нового дома, но новое жильё никак не обрадовало. Думаю, именно тогда у него все это и началось».
- «Он не верил людям, даже если они приносили в нашу жизнь что-то светлое или просто помогали от доброго сердца. Легко брался за работу, если требовалось изобразить любой пейзаж, но отказывался делать портреты. Разве что только один раз, знаю, что Майка прошлым летом позировала ему. Я тогда прямо таки оскорбилась, когда увидела наброски, но потом решила, что пусть так и будет, но те наброски так и не сложились в картину. Она любила беседовать с папой, но его опыт жизни приводил к мудростям тяжелым и я не понимала, зачем ей этот негатив выслушивать. Он рисовал и все время что-то ей рассказывал - то про ревность, насколько это плохо в отношениях между парнем и девушкой или между мужем и женой, то про любовь, и что ужасного она делает с людьми, то ещё про что , а она сидела и слушала».
- «Всё равно он был для меня очень хорошим отцом».
- «Он будто боялся, что в жизни может случиться что то хорошее, не принимал этого, слишком большой след оставило то, что случилось с нами в Абхазии пятнадцать лет назад. Для меня это осталось как будто в прежней жизни, а он не принимал новую, так и жил чувствами того времени».