Снова от двух авторов. Меня и Тартарена.

 

Ветер выл в трубах, вода колыхалась в стакане, а на душе Виолетты Владимировны было спокойно до неприличия.

После приезда сюда её помыли и переодели, носились, как с маленькой девочкой, и старушенции это было приятно. Виолетта и забыла, когда последний раз кто-то за ней ухаживал. Правда, приятная часть на этом и закончилась. В подвале больницы определённо содержалась парочка вампиров в весьма упитанном состоянии, поскольку крови из Виолетты Владимировны на кучу анализов выкачали не меньше поллитры. В какой-то момент она даже засомневалась, осталось ли в ней ещё хоть какая-то жидкость.

В комнате было шесть кроватей, четыре дамы и решётка на окне. Ах, да, ещё и косоногие тумбочки при каждой кровати. Виолетте Владимировне досталась койка у окна. Из окна дуло. Но не пистолета, а просто ветром. Кое-как она прихлопнула раму и воткнула нижний шпингалет по самую маковку. Почти сразу стало теплее.

После всего испытанного хотелось курить и крепкого чая. Тётка на ближайшей кровати лежала молча, выставив сизый нос в потолок. Уши у тётки были мертвенно бледны, тем самым подчеркивая темень волос.

-Сигареткой угости? – Виолетта Владимировна решила налаживать контакт с обитателями временного пристанища.

 

Соседка скосила на Виолетту глаза и посмотрела куда-то выше головы новоприбывшей.

 

- Нимба нет, – поймав взгляд, оправдалась Виолетта.
- Совести тоже, - резюмировала лежащая,- курение запрещено. И нечего напоминать тут. Дали койку – ляжь и лежи.

 

Виолетта обернулась и посмотрела на свою кровать. Весёленький серый цвет спинки хорошо сочетался с синим цветом одеяла. Одеяло было солдатское, а подушка тощая. Старуха легла и, с наслаждением почесавшись, свернулась в клубочек.

 

Курить нельзя, бегать нельзя, Белкин пропал, сон пропал, аппетит пропал. И крови тоже недостача. Мысли о вечности мироздания не давали заснуть, перед ними в голове назойливо крутилась ароматная сигарета, а внезапно грассирующий храп соседки новёхоньким штопором входил в ухо.

 

Виолетта Владимировна сунула ноги в тапки и прошлепала к окну. У окна уже стояла дама среднего возраста и что-то рисовала средним пальцем на стекле.

Виолетта пригляделась – рисунок на стекле на первый взгляд легко мог быть отнесен к шедеврам конструктивизма, второй взгляд обнаружил, что мадам играет сама с собой в крестики-нолики.

 

Дама резко повернулась к Виолетте, её вечные спутники не меньше, чем пятого размера, галантно качнулись и замерли. Огромные глаза, размером с хорошую столовую ложку, пробежались по всей щуплой фигуре старушенции.

-Да-а-а… Курить тут нельзя-я-я-я, - голос дамы был замедлен, как на патефоне с кончающимся заводом, - не смотрите на меня, голубушка, я боюсь проиграть партию. Тогда о чемпионате можно забыть… Я применила защиту Вольского, но, увы, боюсь у меня слаб передний край…

- Передок у тебя слаб, – зло подумала Виолетта, но вслух участливо закивала:

– Да, да, система Вольского тоже имеет слабые места. Ну, не буду вас отвлекать, чемпионат – это очень и очень серьезно!

Мельком взглянув на бессчётные крестики-нолики, Виолетта незаметно покачала головой, мысленно покрутила пальцем у виска и пошлепала восвояси.

В туалете зажурчало, и оттуда чеканным шагом вышла особа постбальзаковского возраста с лицом завуча и взглядом любимой лошади Буденного. Обнаружив в поле зрения Виолетту, она строго объяснила ей, что по принципу суперпозиции микрочастица может описываться суммой различных волновых функций, главное – правильно подобрать коэффициенты.

- Надеюсь, милочка, вы это понимаете? – осведомилась она, строго поправляя очки.

Виолетта машинально кивнула и осознала всю глубину содеянной ошибки. Ошибкой было всё – от момента кивка до момента собственного зачатия. Жизнь как коитус, судьба как кактус.

- Хорошо, что вы согласны, - тон дамы чуть смягчился, - принцип суперпозиции применим не только к микрочастицам. Вот, к примеру, догмат о Троице. Бог един в трёх лицах. Это ведь тоже принцип суперпозиции, интуитивно уловленный в давние времена или подсказанный тем же богом. Это доказательство существования параллельных миров – если учесть, что волновая функция является аналогом человеческой жизни.

Взор дамы слегка затуманился, видимо, она уже отправилась в путешествие по параллельным реальностям, не забывая излагать свой взгляд на основы мироздания.

Виолетта отыскала стул и уселась на него. Спасаясь от звучного учительского голоса и непонятных слов, уставилась в пол. Пол был деревянный. Стул – тоже. Пол был массивен и надежен, стул прирос к нему гвоздями судьбы, давно став с полом одним целым.

Голос туалетной дамы становился все тише и тише и вскоре совсем затих.

Тишина навалилась невероятная.

Оглушающе билось сердце, оно билось аритмично, выстукивая незамысловатые джазовые импровизации. В такт ему трепыхался миокард.

Закат за окном был эндокардитно-постылым.

Виолетта потрясла головой и почмокала губами. Очень сильно хотелось курить и сильно выпить, чтобы стряхнуть с себя звёздные дали. Чуть-чуть выпить, совсем капельку.

Кровать у стены заскрипела, из-под простыни появилась заспанная девица фертильного возраста. Волосы у девицы оказались разных цветов, включая рыжий и фиолетовый, и торчали в разные стороны.

Девица медленно похлопала глазами, в попытке навести резкость, и зевнула. Взяв с тумбочки пластиковый стакан, жадно выхлебала воду. Затем, мутным взглядом обведя комнату, пробормотала:

- Антропоморфный дендромутант сбегает из дома ради карьеры в шоу-бизнесе, но, в силу обстоятельств, погружается в мир финансовых афер. Вступая в преступный сговор с зоофилкой и эмо-психопатом, он отжимает успешный бизнес у уважаемого продюсера… - после чего снова рухнула на подушку в объятия морфея.

Время загустело и остановилось после приема вечерних таблеток. Виолетта тоскливо думала о сигарете и о невозможности доброй феи с пачкой хотя бы Примы.

Дверь скрипнула и открылась. На пороге стоял Белкин.

Казалось, он смотрел сразу на всех одновременно. Неизменная шляпа была мокрой, хотя окно показывало картинку без дождя. Виолетта подпрыгнула на стуле:

-Белкин, ты нашёлся!

Соседки по комнате, однако, не проявили никакого оживления при виде неожиданного гостя. Нельзя сказать, что они его не видели. Видели – и очень неплохо. Худосочная девица поправила свои коротко стриженные патлы и фыркнула, что должно было обозначать, по всей видимости, приветствие. Учёная мадам величественно кивнула седой головой, тётка у окна обернулась на минуту, махнула рукой с воздетым пальцем и снова углубилась в защиту Вольского. А, может, уже и не Вольского.

Белкин подошёл к Виолетте, засунул руку в карман пальто, порылся там и вытащил красное яблоко. Яблоко он протянул девице. Та взяла фрукт и немедленно вгрызлась в него зубами.

- Покурить бы, - выдала Виолетта сокровенное, слегка опешив от такого расклада.
- И все-таки нет, Виолетта, - заявил ей Белкин, продолжая прежний разговор, – дело как раз в том, что оно принадлежит не нам, а всему человечеству. И встаёт вопрос: ухо Ван Гога – оно ведь тоже должно было принадлежать всему человечеству. Так где оно?
- Ухо? – хрюкнула Виолетта, - причём тут ухо?
- Так он ведь его отрезал, - терпеливо пояснил Белкин, - правда, мнения расходятся: полностью или лишь самый краешек. И для чего отрезал – тут тоже не может быть единого мнения. Может быть, он был голоден? И хотел приготовить его по рецепту, полученному на Таити.
- Гадости ты говоришь, Белкин, - возмутилась Виолетта, - Ван Гог художник всё-таки был, а не каннибал какой.
- Ну, гадости, так гадости, - неожиданно легко согласился Белкин, - давай о Гоголе поговорим.

Гоголь пришёл в голову Белкину не на ровном месте. Сидя на спинке кровати, как курица на жердочке, разбуженная беспощадной медсестрой и красным яблоком, барышня грызла ногти и декламировала избранные места из второго тома «Мертвых душ», размахивая яблочным огрызком. Себя она представляла Улинькой, а иногда самим Гоголем.

- Знаешь ведь, что он второй том сжёг? А ведь тоже искусство, искусство губить нельзя. Да и рукописи не горят. Где теперь этот второй том? А? То-то же. Великий писатель был. А ты знаешь, чем отозвалось Гоголю сожжение второго тома?
- Чем? – машинально спросила Виолетта, отгоняя блаженный образ сигареты, висевшей перед самыми глазами.
- Да в гробу полежать спокойно не дали, - с сочувствием отозвался Белкин. С сочувствием не только к Гоголю, но и, разумеется, к Виолетте, - В тридцатые годы двадцатого века решили вскрыть гроб, перенести останки с одного кладбища на другое. Писатели, добрые люди, без церемоний, без даже крохотной мысли о святотатстве. Собрались толпой, откопали, вскрыли, перенесли и закопали. Вообще-то правильно сделали, в том монастыре колонию для малолеток создавали. Но они же ещё и сувениры себе на память из гроба взяли. Лидин – лоскут от жилета Гоголя, Малышкин – фольгу, а Иванов ребро гоголевское уволок. А директор кладбища комсомолец Аракчеев соблазнился сапогами. Гоголь вообще был большим докой в сапогах, даже в гробу оказались хороши. Эх, - Белкин махнул рукой, - кто их помнит теперь, атеистов этих. Один я, наверное, фамилии не забыл.
- И что дальше? – опешила от таких ужасов Виолетта
- А что дальше? Перезахоронили великого писателя и разбрелись по своим делам. Иванов в Питер ребро классика увёз. В гости пришёл с ним в кармане, решил похвастаться такой ценностью. Оп – а ребра в кармане и нет. И куда делось – неизвестно, и кто взял непонятно. Да и брал ли кто вообще. Но это Иванову повезло. Малышкин вскоре скоропостижно помер, зря сувенир из гроба прихватил. А Аракчееву худо пришлось. Сапоги Гоголя он у себя в комнате поставил, на запас. И каждую ночь видел во сне, что сапоги оживают и начинают его душить, забудешь тут про всякий атеизм. Перепугался и похоронил тайно эти сапоги рядом с могилой Гоголя, поближе. Тайно, чтобы не знал никто.
- А кошмары? – шёпотом спросила Виолетта.
- А кошмары сниться перестали. Ну, а Лидин, болтун и фанфарон, стал по Москве байки распускать про ужасы, обнаруженные в гробу. Большей частью врал, но студенты к нему на лекции охотно бегали. Он украденный кусок жилета вставил в переплёт первого тома «Мёртвых душ». Возможно, Гоголю такой жест понравился, ничего плохого с Лидиным не случилось, своей смертью помер.

- Разумеется, - в разговор вступила, подойдя кавалерийским шагом, научная мадам, - смерть Гоголя явно доказывает на непреложность принципа суперпозиции. Вот посмотрите… Понятно же, что заговор. Потому и не объясняют суперпозицию, самим познавать приходится. Масоны кругом. Или вокруг? На днях у них встреча была, я сама слышала. Пароль «борщ пересолила», ответ «нет, с солью переборщила». И ещё, – зловещим шёпотом прошипела она, - антоним к слову антоним – это синоним! Ыыыы…

- Тю… «Ложь во спасение» – это неправильно, - хмыкнула Виолетта, немного приходя в себя, – правильно «клади»! И вот вам, пожалуйста, вопрос из пяти стоящих подряд букв алфавита, ни у одного масона такого нет, а у нас, у русских, есть: ГДЕ ЁЖ? Так что пусть своим борщом недосолёным подавятся они…

- Барышни, ну хватит вам, - вмешался Белкин, - Заканчивать предложение местоимением — дурной стиль, не для этого оно. И ещё: никогда, - тут он сделал внушительную паузу, - не забывайте про букву «ё», иначе не различить падеж и падёж, небо и нёбо, осел и осёл, совершенный и совершённый, все и всё, передохнёт и передохнет. Хе…

Шляпа Белкина стала вдруг пахнуть, как мокрая собачья шерсть. Запах наползал волнами, сплетаясь с тусклым светом лампочек, становясь нестерпимо удушливым. Белкин вскочил, принюхался, воровато оглянулся и выскочил из комнаты, успев поклониться на прощание. Одной Виолетте или всем сразу осталось непонятным.

А утром должен был быть восход, обход, и завтрак по расписанию.