Ptisa_Lucy все записи автора
Автор Чёрная_Хаски

ЗОБОТЫ
ПАТ-ТИ


Описание.По началу всё было зашибенски!
Случился общемировой научный прорыв — андроиды-помощники: уборщики, няньки, водилы, погрузчики, упаковщики, конвейерные, хостес там всякие, обслуга, секретари, и каждый не дороже средненького смартфона... у меня, правда, такой роботячьей игрушки не случилось — тётка воспротивилась, в позу встала. Умная была женщина. Прозорливая.

Я усталый робот, дырявый бак.
Надо быть героем, а я слабак.
У меня сел голос, повыбит мех,
и я не хочу быть сильнее всех…*

Ещё неизвестно, кто из нас робот — я или Патти. Наверно, я.

Я — робот из мяса и костей. Страх и безнадёга кого угодно могут превратить в тупую болванку.

Болванка Алиса.
Приятно познакомиться.

Октябрь захватывает мир. Жёлтые листья тонут в прохладных лужах. Солнце пробивается сквозь пыльное окно подъезда, освещает подоконник, на котором я сижу, и падает мне на щёку тёплым пятном. Я укутана, как толстая гусеничка — шапка с помпоном, митенки, кожанка и сверху ещё пальто. У Патти, кажется, паранойя — он боится, что я простужусь и умру. Он боится за меня. Он — робот. Робот боится… дурдом. Картина Репина «Приплыли».

Я курю вторую за утро. Сижу тут, в подъезде, между третьим и четвёртым этажами, пока Патти обходит квартиры. Моссберг лежит дулом на правом плече, как будто у меня в объятиях.

Конец света. Конец всего. Надо же… в начале года я ссорилась с мамой и отчимом, ревела из-за парня, психовала, что дипломная работа ещё не начата, а теперь вот сижу. Курю. В обнимку с Моссбергом. Вспоминаю…

В день Х я была у Андрея, где же ещё. Он устроил пати-фо-эверибади по случаю… не помню чего, и я была приглашена. Мы с ним типа остались друзьями. Типа без обид… ага, после того, как он сменил меня на Маринку, а потом её на Светку, а потом её на близняшек с архитектурного. Предатель. Мажор хренов. Дорогие шмотки, белоснежные виниры, крайслер, трёшка, мама-папа-дяди-тёти — мальчик-красавчик, всеобщая гордость и достояние. У него был целый штат роботов — только в трёшке штук семь этих… новых друзей человека. Многовато на одного Андрейку и его тупорылых гостей (включая меня), перебор.

Помню, веселье было в самом разгаре. Музыка, упившийся в хлам народ, стоны и хихиканье из спальни — близняшки не справились, и Андрейка позвал ещё какую-то сисястую девицу с первого курса, а я схватила куртку, тапки, сигареты и смылась на балкон.

Так долго я ещё никогда не курила. Было холодно, середина марта, но мне хотелось стоять там и смотреть на тёмное небо, провожать взглядом редких прохожих, трогать витые перила…

Всё случилось резко. В один момент. Даже криков особо не было, только грохот и хруст. Роботы убили всех людей — порвали, переломали, придушили. Убили и упаковали кого куда. Андрея запихали голым в его любимый антикварный комод. В нижний ящик.

Холодно. Было очень холодно, я продрогла до костей. Незажжённая сигарета отдавала кислой тряпочкой. Я съела весь фильтр, а потом добралась и до «основного блюда». Табак скрипел на зубах.

Роботы убили всех людей, упаковали кого куда, столпились на кухне, под первым солнечным лучом — проголодались, наверное — а я выползла с балкона в комнату. Свои ботинки не нашла, пришлось взять Светкины и бежать.

Не помню, как я два квартала двигала до своей пятиэтажки. Помню только, что мамы не оказалось дома, а отчим весь, без остатка поместился в наш старый холодильник — это робоуборщица Клинси постаралась. Клинси. Здоровущая хрень, на две головы выше меня. Она вывалилась из комнаты, но Моссберг лежал на шкафу в прихожей, я успела подставить шатающуюся табуретку, стащить его оттуда и… выстрел показался оглушительным, приклад чуть не сломал мне ключицу, а в правом ухе потом ещё долго шумело и щёлкало.

Потом была слякоть. Холод и голод. Большой город и мурашки от каждого шороха. После жара — июнь, июль, стёртые ноги, удушливая вонь мусорных контейнеров, боязнь холодильников и любых коробок, рюкзак с печеньем, чья-то маленькая красная машина с АКПП, велосипед и уже другой город — «Неправильный код доступа!» — снова велосипед, автозаправка на трассе М5… и жилистый бородатый мужик с кривой ухмылочкой: «Лапушка моя, девонька… нам с тобой будет нескучно, правда?»

Кривая ухмылочка и жадный взгляд. Жадный до моего Моссберга, рюкзака и… до меня самой. Я будто увидела себя со стороны, отпрянула и пальнула в улыбчивое лицо «добряка», предвосхищая движение его руки. У него вместо головы получилась тёмная дырка, тело свалилось мне прямо под ноги, уронив стойку с журналами.

Это был единственный живой человек, которого я встретила за всё время скитаний. Единственный. Урод. Я тогда почти рехнулась, но…

Август познакомил меня с Патти. Накануне я сильно повредила ногу — запнулась на бегу о какую-то железку, упала, потом долго отлёживалась в маленьком старом сарайчике, выползла еле живая, нашла в траве пару конфет, доковыляла до склада на окраине и… та-да-а-ам! Робот, да ещё и патрульный!

ПАТ — самая опасная разновидность болванок — «Железные Дровосеки» — быстрые, сильные, почти не шумят. Цепочка зелёных глазок смотрит из-под защитных скоб, как из-под низких косматых бровей, в голову стрелять практически бесполезно, только рикошет словишь, нагрудные щитки хрен пробьёшь, а на звук выстрела сбежится ещё целая свора таких же местных погремушек.

Помню, я стояла в той длинной комнате, смотрела на патрульного, мысленно готовилась помереть с честью, но…

Патти. Он мог ослепить меня своим фонарём, рвануться навстречу, схватить, переломать, но Паттичка показал мне косулю и спросил про торшер. Пошутил, предложил помощь… И вот теперь это головастое чудо крадётся сзади, чтобы опять читать мне нотации.

— Алиса.

Начина-а-ается. Тыкаю окурком в подоконник. Патти мигает цепочкой зелёных глазок, скорбно качает головой и тихо выговаривает:

— Алиса, в наших жизненных реалиях табакокурение может: а — выдать твоё месторасположение, бэ — пагубно отразиться на твоём здоровье, вэ — отвратить от тебя других представителей твоего вида и…

Совсем сбрендил!

— Пат, каких представителей? Какого вида? Никого нет, понимаешь? Никого. Только ты и я.
— Алиса, я думаю, что…

Где-то наверху, этаже на десятом, громко хлопает дверь.

Мы замираем, подняв головы, прислушиваемся.

Сквозняк? В лестничном пролёте ничего не видно, только угловатую спиральку из перил. Патти помаргивает белыми огоньками — пытается прощупать окружающее пространство сканером — и удивлённо приподнимает бровки:

— Не получается. Странно… что-то блокирует мой сигнал. Или кто-то? Возможно, это результат работы бытового прибора. Здесь в подвале стоят резервные генераторы, думаю, один из них ещё может быть исправен… всё равно странно. Музыка играет. Это… музыка… и ещё тихий голос. Ты слышишь музыку?

Качаю головой — нет, не слышу. Ни музыки, ни голоса. У Патти более тонкий, чем у меня, слух, но… прислушиваюсь — ничего. Оглядываюсь — этот дом не из простых. Кирпичный монолит, комната охраны, красивые двери, удобный пандус, три лифта, наверняка есть даже собственные скважины…

Наверху снова что-то брякает.

Патти активирует все датчики, включая резервные, едва слышно пощёлкивает и молчит. Я начинаю нервничать.

— Пат? Там кто-то есть? Человек? Машина?

Мой робот мнётся, будто в смущении, и мямлит:

— Да, там скорее всего… вернее, нет… Человек… машина… Не могу сказать точно. Я запутался. Меня кто-то зовёт. Нужно посмотреть. Это важно.

Патти идёт к лестнице. Я перехватываю Моссберг удобнее и решительно топаю за ним, но моей дыхалки хватает всего на три пролёта — с куревом действительно пора завязывать.

Десять ступенек, осмотр, пять шагов, снова десять сту… пенек… осмотр, пять… ша… гов, де… сять, сту… пе… да… вай, тряпка, собе… рись… вдох-выдох, вдох… ос… мотр…

Я отстаю, Патти же шагает, как заводной игрушечный заяц, только белых перчаток, хвостика и барабана не хватает.

Сейчас, ещё немного… задохнувшись, я повисаю на перилах, кое-как переставляя ноги, поднимаю голову, давлюсь воздухом…

Чёрная тень вдруг отлипает от стены и бросается на моего Патти. Мелькает что-то блестящее… нож?! Слышится скрежет металла о металл, злое шипение и писк аварийного сигнала.

— Паттичка!!!

Это ловушка?! Ловушка! Нас заманили!

Моссберг скользит у меня в руках, становится очень жарко, дыхалку окончательно перехватывает, я спотыкаюсь, падаю, съезжаю коленками по ступеням, но цепляюсь, вскидываю ружьё, снова теряю равновесие и всё-таки жму на спусковой крючок… БАХ!

Со стены водопадом осыпается штукатурка. Промах. Чей-то визг, явно не мой.

Снова скрежет и шипение. Патти подсекает чёрную тень, валит на пол, но сбоку вдруг выпрыгивает хрустящее розовое облако, накрывает моего Паттичку яркими крыльями, хватает его за плечо тонкой розовой лапкой… я не выдерживаю и, кажется, ору:

— Не трожь его! Отпусти! Па-а-атти-и-и!

Чёрная тень на полу ожесточённо дёргается, хрустящая розовая моль прыгает, лопочет что-то, и… я не вижу из-за неё Патти, я не вижу! Где он?!

— Паттичка! Патя-а-а!!!

Громыхая коленками и локтями, я хватаюсь рукой за перила, ползу, встаю, бегу, отталкиваю розовую хрень в треугольном капюшоне, она валится в сторону, шуршит, пищит что-то…

Мой робот прижимает к полу чёрного некто и спокойно говорит мне:

— Алиса, тише. Всё хорошо.

Хорошо?! Как это?! С трудом перевожу дыхание и нервно сглатываю — на круглой Паттиной голове царапина. Хорошо?! Длинная, очень длинная царапина. А на полу рядом с дёргающейся, шипящей тенью лежит отвёртка. Длинная, очень длинная отвёртка.

Патти говорит:

— Алиса, опусти оружие. Это сотрудничество, партнёрство… я объясню позже. Опусти оружие, немедленно.

Царапина. Отвёртка. Тень. Какое, нахрен, сотрудничество?! Он и правда рехнулся! Опустить оружие?..

В голове становится пусто. Царапины блестят, как серебристые змейки…

— Паттичка… Убью. Убью сволочь…

Цевьё Моссберга клацает прямо как в грёбаном американском боевике. Пустая гильза летит в сторону, мелодично звякнув об пол.

Патти предостерегающе моргает красным, отпускает замотанную в тряпки тень, и та спиной вперёд отползает в угол, выставив перед собой вполне себе человеческие руки. Вполне себе человеческие, но мне всё равно. Мне окончательно и бесповоротно похер.

Сзади раздаётся невнятный писк хрустящей розовой моли и Паттино:

— Алиса, нет. Я объясню. Алиса!

Тень в углу сжимается в комок, молча закрывает голову руками. Вполне себе человеческими руками. Похер. Я как будто вижу себя со стороны.

Спусковой крючок туговат. Я нажимаю и… БАХ!

С потолка на чёрную тень осыпается ещё один водопад штукатурки — на задранном стволе лежит Паттина хваталка. Пат дёргает Моссберг, забирая его себе. Я отдаю, оцепенело рассматривая ту самую моль, уже без капюшона — на моём роботе висит робо-кукла в огромном розовом дождевике, розовых же резиновых сапожках, розовых варежках. У неё всё розовое, кроме волос. Волосы белые. Барби. Личико перекошено, глаза вытаращены, рот раскрыт, тонкие ручки трясутся — она в ужасе. Синтетическая моль боится… это шиза какая-то… шиза…

Патти бережно придерживает куклу, как меня когда-то. Я вижу ещё одну длинную царапину у него на груди, но Моссберг уже конфискован.

Ещё одна царапина. Сука. Поднимаю с пола отвёртку.

Кукла вскидывается и снова начинает пищать, хлопая полами своей одёжки. Патти впервые повышает на меня голос:

— Нет, Алиса! Хватит! Мы теперь вместе… мы… как одна команда! Как семья!

Что?! Ага. Это моль ему на мозги накапала, точно! Типа их роботовый гипноз применила, музычкой его позвала, сюсю-мусю… только я не поддамся! Не поддамся! Мне она башку не задурит! Поворачиваюсь к чёрной, вернее, уже не чёрной, а пятнистой от штукатурки тени с человеческими руками, присматриваюсь. Это не тень. Это человек в тёмной одежде и шапке, по глаза замотанный шарфом. Укутанный, как толстая гусеничка. Как я. Человек медленно, по стеночке, встаёт… он на голову выше меня, широкоплечий. Ещё один мужик? Ещё один «добрячок» с кривенькой ухмылочкой? Сейчас… сейчас нам будет нескучно вдвоём… сейча-а-ас. Покрепче сжимаю отвёртку.

— Алиса, хватит! Прекрати немедленно!

Патти аккуратно отстраняет от себя куклу и хватает меня за локоть…

Ближайшая к нам дверь поддаётся с полпинка — Патти не особо церемонится с чужим имуществом. Он отбирает отвёртку, втаскивает в квартиру сначала меня, затем упирающегося пятнистого чувака, розовой же кукле Пат подаёт руку, учтиво приглашая её войти, она семенит в этих своих сапожках, беспокойно оглядываясь по сторонам… ну дела-а-а. Затем Патти закрывает дверь, подпирая её комодом, Моссберг крепит себе за спину, в пазы-защёлки, отвёртку — на предплечье.

Финиш. Капец. Всё.

На трясущихся ногах я иду по коридору за поворот, как оказалось, на кухню, шарахаюсь от огромного двухдверного холодильника, прячусь под большим круглым столом у окна, сбрасываю здесь же рюкзак… всё. Всё.

Из коридора доносится тихий разговор — Патти общается с себе подобной. Этого, пятнистого, совсем не слыхать, а кукла что-то мягко мурлычет… на китайском, что ли? Или корейском?..

Сижу. Нужно отдышаться.

Я чуть его не убила. Чуть не убила человека. Опять.

Где-то на стене тикают часы. У стульев прозрачные пластиковые сидушки и спинки. Пахнет пылью и плотной древесиной. Небо за окном яркое, лазурное, глубокое. Холодильник щёлкает, дрожит и начинает мерно гудеть. Над ультрасовременной серебристой кухней включается подсветка — похоже, Патти нашёл генераторы.

Пол подо мной становится тёплым. Часы тикают. Холодильник гудит. Время идёт… секунда, минута, час…

Кое-как снимаю пальто, шапку и кожанку, сворачиваю аккуратненько. Сижу. Грею попу.

Часы тикают.

Хочется закурить, как тогда, на балконе, и сидеть дальше, пока… пока что? Патти сказал, что объяснит. Ничего не понимаю, ничего. Пат ведь терпеть не может других роботов, крошит их, как крейзи терминатор, а тут на тебе! Команда, семья… ага, как же! Нужны они больно! Розовая моль и… этот её, пятнистый, они…

Этот заходит на кухню. Сквозь частокол прозрачных сидушек, спинок и хромированных ножек я вижу только высокие чёрные ботинки, штаны с карманами везде, где только можно, и висящий на одной лямке рюкзак… рюкзак опускается на пол, этот садится на корточки, и ко мне под стол неторопливо катится банка с колой.

Отпинываю банку обратно. Пошёл он!

В ответ раздаётся горестный вздох, а после — молодой, но вполне себе мужской голос:

— Хм… ты… может, тебе что-нибудь другое принести? Воду? Пиво?

Совсем охренел!

— Лучше унеси, — советую охреневшему. — Унеси отсюда свою наглую жопу. Это моё место.

Придурок. Ему чуть башку не отстрелили, а он лезет. Тупица. Почему я вообще должна с ним разговаривать? Зачем Патти их сюда приволок? И… а где Патти? Где Патти?! Почему его так долго нет? Сколько я уже здесь сижу? Сколько прошло времени?! Минута? Час?! По… почему его так долго нет?!

В одно мгновение мне становится очень жарко. Стулья с грохотом летят в разные стороны, я бросаюсь к выходу, отталкиваю чужака, выбегаю в коридор:

— Пат!

Его нет в соседней комнате!

— Патти!

И в следующей тоже! Почему он не отвечает?! Он всегда откликается, когда я его зову, всегда!

— Патти! Ты где?! Пат!

Коридоры этой огромной квартиры кажутся бесконечными, а комнаты — одинаковыми. Задыхаясь, я верчусь на месте… его нет, нет, нет!

— Алиса…

Это не Патти, это чужак меня догнал — у него взъерошенные светлые волосы и светлые же глаза.

— Алиса, они в этом, как его… спортзале, что ли… направо, потом ещё раз направо.

Поворачиваю раз, второй, дёргаю в сторону дверь-купе…

Патти и кукла сидят на полу посреди пустого танцевального класса и светятся, как новогодние ёлки. Пат мигает красно-бело-зелёной подсветкой, Барби — розовым неоном. Пол и многочисленные зеркала отражают эти огоньки, множат их, а я стою и смотрю.

Странное зрелище. Такое красивое, космическое… и почему-то пугающее.

Из-за плеча раздаётся негромкое:

— Они слушают музыку. Барби умеет… э-э-э… транслировать разные мелодии. Блютузом и ещё радиоволнами. Я тоже слушаю, когда уверен, что мы с ней в безопасности. У меня есть… хм. Лучше вот… возьми…

Сердце колотится где-то в горле. Кошусь на чужака, беру протянутые им наушники, надеваю… да, это музыка. Что-то неторопливое, плавное, но с электронными вставочками. Патти покачивает круглой головой. Кукла напротив него улыбается, взмахивая тонкими ручками в такт мелодии, как будто дирижируя.

Пат сказал, что мы теперь команда… семья? Не знаю. Ничего не понимаю.

Я запуталась.

Снимаю наушники, тихо закрываю двери-купе, чтобы не мешать. Руки трясутся. Мне ужасно стыдно. Это я — робот. Я, а не они. Тупой, трусливый, психованный робот. Дыхалка совсем ни к чёрту, ноги не держат, руки ледяные… опираюсь плечом о стену… сердце перебивается, дышать тяжело, сглатываю раз, другой — горло будто пережато — сейчас пройдёт, сейчас…

Я усталый робот… дырявый бак… надо быть… героем, а я…

Чужак вздыхает, переступает с ноги на ногу. Стоим, смотрим друг на друга. Он медлит и хмурится — явно хочет что-то сказать, но, видимо, не может вспомнить, что именно. Говорю ему:

— Я — тупой робот. Не лезь.

Он отвечает:

— Ты не робот.

Он просто ничего не знает. Ничего. Про заправку и тёмное пятно вместо головы. Сейчас я ему всё расскажу, и он сразу…

Чужак хмурится:

— Ты не робот.

Он протягивает мне руку. Я пожимаю, но не отпускаю, держу.

Стоим. Смотрим. Мне надо ему рассказать, надо объяснить…

— Если бы не Пат, я… там… я бы тебя…

Не отпускаю его руку, держу, а он всё хмурится и талдычит своё:

— Не робот, Алиса. Ты не робот.

Глупый. Такой глупый. И такой… живой. У него тёплая, почти горячая ладонь. Я глубоко вдыхаю. В груди у меня медленно разжимается тугая жёсткая пружина.

Чужак шепчет:

— Не робот, Алиса. Не робот…

Дверь-купе едет в сторону. Мы нехотя расцепляемся.

Патти выглядывает из танцевального класса. Его круглая моська выражает озадаченность — цепочка зелёных глазок помаргивает, брови-скобы сдвинуты.

— Алиса, Паша, вы уже познакомились?

Точно! Совсем забыла. Паша, значит. Угу. Спасибо за информацию.

Мы с Пашей переглядываемся и синхронно киваем, мол, да, познакомились. Вот буквально только что.

Из-за моего Патти высовывается белобрысая кукла, улыбается, складывает лапки домиком и тянет:

— Коннитт-чива-а-а**.

Япона мать.

Мало мне Патти с его: «Дас ис нихт гут», *** — по поводу и без повода, теперь ещё и эта… охренительно. Просто охренительно.

Пат внимательно оглядывает нас, удовлетворённо моргает подсветкой и уводит свою новую подружку обратно в зал, я слышу только: «Продолжим обсуждение нашего дальнейшего сотрудничества. Насколько я помню, мы остановились на третьем пункте и…» — дверь-купе с щелчком закрывается.

Поворачиваюсь к Паше, но отвожу взгляд, рассматриваю стену и спрашиваю:

— Ты… ты говорил про пиво? Я… у меня… там… чипсы есть. Любишь с паприкой?

Паша отвечает:

— Я вообще всё съестное люблю.

Кажется, он улыбается, но я пока не смотрю на него — мне всё ещё стыдно. Стыдно. Уже не так остро, как в начале, только лишь остатками совести, но где-то внутри… тяжко.

Я зачем-то киваю, и мы с Пашей двигаем в сторону кухни. Замираем на пороге, осматриваемся.

Яркое солнце, расшалившись, прогревает полы и высвечивает каждую пылинку в воздухе. Прозрачные стулья валяются. Холодильник шелестит. Часы тикают как ни в чём не бывало.

Что дальше? Что нужно делать дальше?.. Я в растерянности, но Паша один за другим поднимает стулья, похватывает с пола свои рюкзак и куртку, забирается под стол, и я лезу следом за ним. Вместе мы усаживаемся и, не сговариваясь, задвигаем стулья — отгораживаемся от возможной японо-немецкой делегации. Намекаем, что сегодня у нас приёма нет. Отдых. Перекур. Хотя… с куревом действительно пора бы завязывать.

Достаю из своего рюкзака пачку чипсов, Паша из своего — три банки тёмного. Приглядываюсь — стаут. Говорю:

— Люблю такое.

Паша отвечает:

— Да, я тоже.

Вздыхаю, опускаю голову, снова говорю:

— Я убила человека. Летом.

Паша отвечает:

— Да, я тоже… две… почти три недели назад.

С оглушительным хлопком вскрываю упаковку с чипсами, протягиваю Паше, беру банку с пивом. Пол греет. Солнце шалит. Часы тикают. Сидим рядышком, хрустим.

Конец света. Конец всего. Патти говорит, что это похоже на инсульт. Не мозга, а этой… как её… души. И правда похоже.

Паша не прижимается, но я чувствую его плечо. Чувствую. Я чувствую. А он?..

Поворачиваю голову. И он тоже. Улыбаемся друг другу. Кривенько, по-дурацки, как и положено душевным паралитикам. Синхронно вздыхаем. Становится легче. Продолжаем сидеть и хрустеть.

Я усталый робот…

Вспоминаю — как там дальше? Выхватываю из памяти другие обрывочки той поэмы:

В самом деле, не хочешь, деточка — так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж — значит, все же чего-то ждешь.
Что ты хочешь — благую весть и на елку влезть?..

Смотрю на Пашу. Он — на меня.

Мы снова улыбаемся друг другу. Во второй раз получается уже лучше. Увереннее.

Я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна. Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.

Часы тикают. Солнце шалит. Несмотря ни на что.

Нет, это ещё не конец. И я не болванка. Не робот. Я жива… и мой Патти живой. И Паша. И Барби. Мы все — живые.

Да, живые…

Весёлый квартет «Не роботы».
Приятно познакомиться.

Примечания:
*здесь и далее — отрывки из поэмы «Катя», Веры Полозковой.
** приветствую (яп.)
*** это не есть хорошо (нем).

Музыка для Паши и Алисы:







https://pda.litres.ru/alek-d-asti/zoboty/
https://ficbook.net/readfic/9494275/25199235#part_content