Мне хочется сохранять оптимизм. Взять его и сохранять. Жизнь трещины дает. Таджик, собака, топит меня сверху своей тупостью относительно производимого наспех ремонта. Жена моего школьного друга звонит, пользуясь моментом, что я абсолютно один в квартире и говорит про то, что на неё можно вешать табличку: "Свободная женщина!". Лучший американский друг умирает от зависти. Даже к тому, что у меня получается красивее чем у него жарить банальную яичницу. С глазуньей.

Всем что-то не так. Все куда-то ломятся. Рвут головой обивку дверную, напрягаются, пыжатся, глотки срывают... А мне почему-то просто всегда тревожно. Обычная такая тревога, будто стою на краю оврага, и лишь метры отделяют меня от обретения вечности или перевоплощения в гриб, и последующую еду для животных. Оказывается, что с такими чувствами даже можно жить. Даже иногда стоит член. Даже иногда кончаю. Даже собаки на улице меня знают. Даже улыбнулась тётя в магазине. Даже можно покушать. Пить хочу. Очень хочу пить. Пить хочу нектары волшебные. Зелье дайте. С травами или на травах настоянное. Настаиваю на травах. Я настаиваю!

А грудь женская? Она оказывается бывает как две далекие звезды. Почти не видно. Руку под футболку. А там меньше чем у меня. И главное, что чувствительные эти самые грудь. И вовсе не девочка, а успешная не девочка. Совсем не из робкого десятка, не из сотни форбс, не из Виагры черненькая или с фамилией любителя орденов и поцелуев, не из Москвы она даже. И грудь при всем этом оказалась не главной. Она на обочине. Душа в корне. Зрю. Зрил, зрю и буду зрить.

А когда таджики капали с потолка мне на сонную голову, я думал, что это секс в районе озера. Мне так казалось. Я трогал подушкин клитор. Пальцы правильно двигались в глубь. Оказывалось, что подушка может как женщина быть. Мне повезло нешуточно. И это были только цветочки. Тогда как азиаты из под лобковой части Ташкента, оказались ягодками. Волчьими. Злыми. С клыками. Безобразие. Безобразие. ЖЭК помоги!