Художница и фемактивистка Дарья Апахончич, которую российские власти в декабре 2020 года внесли в список "СМИ – иностранных агентов", после 24 февраля отказалась ставить "иноагентскую" плашку на свои публикации в соцсетях и отправила два отчета в Минюст, разместив на них антивоенные рисунки. Таким образом она решила выразить свое несогласие с войной в Украине. Дарья, которая сейчас живет в Тбилиси, рассказала Радио Свобода, почему решила выбрать именно такой формат антивоенного высказывания:

– Связано это было в первую очередь с тем, что мир кардинально изменился после 24 февраля. И в изменившемся мире тоже нужно как-то реагировать на происходящее. Потому что та игра, в которую нас заставляет играть государство, приписывая нам роли "агентов", которые якобы действуют в интересах каких-то государств, не имела смысла и раньше – это дискриминация в чистом виде.

Но раньше перестать ставить "иноагентскую" плашку мне не позволял тот факт, что у меня осталась в России квартира и было желание вернуться в страну в какой-то момент. Когда началась война, я поняла, что мои личные проблемы и страхи – что будет, если я перестану отмечать свои посты как посты, созданные "иноагентом", – это ничто по сравнению с проблемами жителей и жительниц Украины.

– Но пока никаких претензий к вам со стороны Минюста не было?

– Вроде бы нет. Но тут так просто и не узнаешь об этом. Только если в суд вызовут или в розыск объявят. Пока ничего такого не произошло. Возможно, штрафов не было, потому что я публикую свои посты в фейсбуке и инстаграме, а фейсбук же считается экстремистским на территории России. Может быть, после соответствующего решения суда сотрудники Минюста не обязаны там посты проверять.

Если честно, пока меня не спросят про статус "иностранного агента", я об этом и не думаю. Уже и забыла, что я "иноагент". После 24 февраля какая-то совсем другая жизнь у меня началась. Не то чтобы меня это совсем не беспокоит, но когда живешь в другой стране и занимаешься своими делами, то, что тебя в России какая-то группа сумасшедших людей называет "иностранным агентом", уже особо и не задевает. Теми "иностранными агентами", кто остался в России, это, конечно, совсем по-другому переживается.

– Раньше в интервью вы говорили, что ставите "иноагентсткую" плашку в том числе потому, что хотите вернуться в Россию и видите такой сценарий для себя в будущем. Как повлияло начало войны на это желание?

– Я все еще, конечно, хочу вернуться в Россию. Сколько бы лет мы ни находились в эмиграции, мы все равно не получим другой идентичности. Это так не работает. Мы, выросшие в России, все равно навсегда останемся выросшими в России. Конечно, мысли о возвращении есть, но возвращаться в тот небезопасный мир, который там сформировался сейчас, я не могу. Иногда люблю помечтать: мол, возвращаюсь в Москву, а там все нормально. Уж очень хочется увидеть однажды Россию свободной от всех этих престарелых параноидальных коррупционеров. Но кажется, это произойдет не очень скоро.

– Помните, как узнали про начало войны 24 февраля? Какие чувства вызвала эта новость и последующие за ней антивоенные протесты по всей России?

– Помню, что стало сразу понятно, что началась действительно полномасштабная война. Против войны в России выступают, к сожалению, все-таки низовые активисты, поэтому их протест ни на что глобально не влияет. Не было никогда такого, чтобы низовой протест привел в России к смене власти. Мы выходили на демонстрации и после 2014 года, организовывали антивоенные фестивали, выставки. К сожалению, это все не привело к массовому расширению антивоенного движения в Россию. Поэтому первая мысль, которая 24 февраля появилась: почему же я не делала больше?

Потом прошло какое-то время, я начала думать, что в какой-то момент могла все-таки сделать больше, и пришла к выводу, что, наверное, не было такого момента. В России активистов, активно выступающих против войны, всегда было не так много. При этом они вынуждены заниматься еще и другими вопросами: правами ЛГБТ-персон, выборами… А еще им нужно учиться, работать, кормить семью.

И в общем-то, тогда складывается пазл: мы действительно протестовали, наверное, мало, но протестовали как могли. От ответственности своей я нисколько, конечно, не отказываюсь, но и закрыть глаза на истинное положение дел тоже не могу. А положение дел такое: нас – антивоенных активистов – в России, правда, очень мало, и в России все еще нет ничего похожего на демократию.

– В апреле вы отправили в Минюст отчет как "иноагент", разместив на нем антивоенные картинки. Как пришла идея именно таким образом высказаться против войны?

– Я с самого начала [когда меня только объявили "иностранным агентом"] хотела что-то подобное сделать – я же художница. Но я пошла на определенный компромисс: не хотелось сразу оказываться вне закона. Когда началась война, я сначала вообще забыла про этот отчет. Меня кто-то спросил, отправила ли я его, и я подумала: это же хорошая возможность для прямого высказывания, условного диалога с властью. И этой возможностью я решила воспользоваться. Поскольку каждое политическое высказывание обладает целительным свойством, помогает оставаться в контакте со своей совестью.

Потом прошло три месяца, и я нарисовала антивоенные рисунки на следующем отчете в Минюст. И пока власть не сменится, планирую продолжать это делать.

– Как реагировали ваши знакомые, подписчики в соцсетях, когда вы опубликовали свой отчет в Минюст с антивоенными картинками?

– Мне написало много незнакомых людей. Этот отчет даже представили на какой-то выставке. Для меня это все иллюстрирует лишь то, что людям не хватает простых и понятных политических высказываний. К сожалению, сейчас поле для таких высказываний полностью зачищено в России. Многие активисты в тюрьме, эмиграции, кто-то подвергается политическому преследованию. Ну и в целом создавать что-то в России становится страшно. Один раз оштрафуют, второй раз оштрафуют, потом с обыском придут – и уже не хочется активизмом заниматься. Понимаешь, что ты в одном шаге от тюрьмы.

Пользы в том, чтобы сидеть в тюрьме, нет никакой. Раньше была такая иллюзия, что громкие посадки, громкие аресты помогают просыпаться гражданскому сообществу. Есть ощущение, что сейчас это уже не работает.

– Какие еще вы использовали формы для антивоенного высказывания, помимо размещения антивоенных рисунков на отчетах в Минюст?

– Я немного помогала [гражданской активитске] Варе Михайловой организовывать антивоенный аукцион в Тбилиси. Мы продавали объекты искусства, активистские артефакты и собрали тогда много денег – около трех тысяч лари (примерно тысячу долларов), которые перевели украинским помогающим организациям.

Кроме этого, я стараюсь всегда ходить на митинги или антивоенные акции у [российского] посольства в Тбилиси. Но больше занимаюсь с украинскими детьми. Раз в неделю провожу для них воркшопы: мы делаем с ними сказочную мастерскую. Читаем сказки, смотрим, как они построены, рисуем. Я на диктофон записываю те сказки, которые они придумывают, и готовлю к изданию книжку с этими сказками. Мне это очень нравится, потому что, когда смотришь на детей, которые продолжают творить и фантазировать, как они чинят этот поломанный мир, появляется какая-то надежда.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

24 августа, в День независимости Украины, чешский художник Ян Словенчик на площади имени Бориса Немцова напротив посольства России в Праге установил скульптуру в форме руки с маникюром в цветах украинского флага. Пальцы сложены латинской буквой V – по словам художника, она символизирует надежду на победу Украины в войне.

Теперь сотрудники российского посольства символ Victory и цвета украинского флага могут увидеть из рабочих кабинетов. Словенчик объясняет, что это рука украинской женщины, потерявшей мужа или сына на востоке Украины – там, где происходят интенсивные бои.

Чешский скульптор посвятил войне в Украине несколько своих работ. Одна из них – портрет президента Владимира Зеленского, который можно установить на мобильный телефон как заставку. Работа была продана на благотворительном аукционе в поддержку Украины, а вырученные средства направлены на помощь пострадавшим из-за боевых действий. Словенчик придумал эту заставку для того, чтобы каждый мог загрузить портрет украинского президента на телефон и напоминать себе, что сейчас есть намного более важные вещи, чем фотографии из отпуска. Для этой работы были использованы кадры из видео, которое Зеленский в самом начале войны снял рядом с администрацией президента в Киеве. Это то самое видео, когда он говорил: "Я здесь", чтобы поднять боевой дух военных и дать надежду гражданам страны, что Украина намерена сопротивляться агрессии России.

– Это был фантастический кадр! Тогда я понял, что без селфи нет ощущения, что речь идет о реальности, – говорит Ян Словенчик. – Это было очень важно во время информационной войны, когда складывается ощущение, что в потоке информации есть страшный беспорядок. И это важно до сих пор: когда Зеленский снимает себя – так дела и обстоят, никто не может перекрутить его слова, потому что это живое вещание.

– Почему вы решили напротив посольства России установить руку в цветах украинского флага?

– Эту руку можно интерпретировать как символ идей Вацлава Гавела и Уинстона Черчилля. Только если смотреть из окон посольства России в Праге, со стороны площади, этот символ приобретает более агрессивное выражение. Символ победы – одновременно и крик (оставьте уже наконец Украину в покое), и своего рода protest song. Хотелось бы, чтобы скульптура простояла на своем месте подольше, но точно сказать, как долго это будет, – невозможно. Она – то малое, что мы можем сделать помимо отправки средств или организации помощи, которая сегодня осуществляется системно как государством, так и гуманитарными организациями. По этой причине мне ничего не оставалось, как вернуться к искусству, к тому, что я умею. Я надеюсь, что это поможет. Особенно сейчас, когда начинает казаться, что вооруженный конфликт уже не так близко, ведь он на востоке, а мы тут, на западе… У нас период отпусков, и нам начинает казаться, что уже ничего не происходит, что все закончилось… Это ужасно. Мне это не нравится. Я всем вокруг говорю, что война продолжается, что она не закончилась, что все еще нужно бороться за то, чтобы наступил мир.

– Вы с темой Украины работаете не впервые. Первую работу, связанную с войной, вы сделали еще до того, как она началась.

– Я как будто бы знал обо всем заранее… Приближение учений 100 тысяч российских мужиков у границы Украины меня, как и многих здесь, насторожило. При этом, конечно, никто не хотел допустить даже мысль, что будет война. Поэтому мои первые рисунки на эту тему появились еще до того, как она началась. А когда намеки все больше стали напоминать о реальности боевых действий, то у меня появлялось все больше опасений, что что-то случится. Тогда я и сделал свои первые рисунки. Поначалу я рассылал их друзьям, чтобы предупредить о том, что что-то происходит. Но никто не хотел мне верить, что начнется война.

Я работал и с украинским флагом: соединил украинский и чешский флаги – в знак того, что мы солидарны с Украиной. Раскрасил чешский флаг в украинские цвета, только клин оставил оригинальный – синий. На одном рисунке клин на чешском флаге покрашен в красный цвет – и он символизирует Россию. Клин мне кажется немного агрессивным, и красный клин стал символом насилия. А синий клин чешского флага для меня символ внедрения Чехии в Украину посредством оказываемой помощи.

– У вас есть и еще одна работа, напоминающая о войне, – это слово "violence", написанное в окнах красной краской. Она относится к нынешним событиям?

– Это старая вещь, я ее сделал 20 лет назад, но вот недавно из-за всего происходящего вспомнил о ней. Тогда я имел в виду, что за окнами – насилие. Оказалось, что сейчас эта работа – в точку. Еще мы делали в Ржевнице [городок недалеко от Праги] каждый год в Вальпургиеву ночь акцию – жгли огромные костры. Наши костры уже многие знают – даже однажды занесли в книгу рекордов, настолько один из них был огромным. И я решил в этом году убедить парней, чтобы они не думали о рекорде, который совсем неважен, а о том, что важно, что происходит за тысячу километров от нас – и это, конечно же, война. Нужно было как-то высказаться на эту тему. И мы в этом году во время Вальпургиевой ночи сожгли идиота из Кремля. Костер был огромным. Я каждый год делаю какую-то скульптуру для верхушки костра – собственно вот эту ведьму, которую сжигают, – это традиция в Чехии, ежегодное сжигание ведьм. И в этом году я выбрал портрет диктатора.

– Сожжение ведьм – это, с одной стороны, народная традиция, а с другой – магический ритуал.

– Да, это магический ритуал. На вопрос, почему в этом году он был проведен именно так, – я говорил и повторяю, что это всегда сожжение какого-то зла, которое является синонимом зимы. Ведьм сжигают после ухода зимы, то есть сжигают зиму – то плохое, что было в этом году. Поэтому я говорил друзьям, что вроде бы в этом году ничего эпохального с нами не случилось: выпало 10 сантиметров снега, были морозы, но самое важное, что происходит, – рядом с нами, на расстоянии более тысячи километров. И мы не должны реагировать на сожжение зимы, а реагировать на сожжение зла, которое происходит сейчас. Кто в этом виноват – ни у кого не вызывает сомнений.

– Как художник вы работаете с темой насилия на протяжении длительного времени – почему вы анализируете эту тему?

– Мне кажется, что мы здесь, на Западе, можем позволить себе свободно высказываться о том, что происходит в мире вокруг нас, о насилии, если оно присутствует, а оно присутствует – присутствует везде. Но у нас есть свобода протестовать, и мы можем таким образом высказываться о том, что мы думаем о происходящем. Это первая причина, почему меня это волнует. А вторая – я насилие чувствую. Когда оно только приближается, когда оно уже близко. Наверное, у меня есть на это чутье, даже не знаю почему. Чувство интуиции, что что-то происходит.

– Что вы чувствовали, когда началась война и ваши интуитивные опасения оказались реальностью?

– Все началось с того, что мы слушали заявления Кремля накануне войны – всех нас охватил ужас. И снова возникли мальчишеские амбиции пойти добровольцем в армию и отправиться помогать украинцам. Но, как и у любого другого художника, у меня есть белый билет, поэтому изначально было ясно, что этот план реализовать не удастся. С другой стороны, я подумал, что каждый помогает как может. Тем, что умеет. Если человек военный – он отправляется на фронт, а если художник – то художественным жестом. То есть главное оставаться самим собой и не играть другую роль. В конце концов я выбрал при помощи свободы и искусства высказывать свое мнение о событиях, которые меня волнуют.

– А вы видите исторические или другие параллели в случае Чехии и Украины?

– Я пытался изучать длительное влияние зоны зла на Украину. Со времен Киевской Руси, варягов это – очень небезопасная зона. В таких местах конфликт всегда близок. Я хотел побольше узнать об истории Украины до начала правления Сталина, до появления Ленина, и то, что происходило при нем. Мне хотелось узнать, почему сейчас происходит война и что она собой представляет – в том числе с исторической перспективы.

– Я имела в виду также, видите ли вы параллели между происходящим в Украине и тем, что происходило в период существования Чехословакии?

– Часть территории Украины когда-то давно, во время Первой республики [период в истории Чехословакии после обретения независимости в 1918 году и до 1938 года], была частью Чехословакии, поэтому связь между нашими странами сегодня значительная. У меня есть много друзей-украинцев, это славянская страна, поэтому она нам ближе, да и в Чехии работает много выходцев из Украины. У меня к этой стране хорошее отношение. Мне кажется, что Украина – несмотря на происходящее ныне – должна радоваться тому, что после событий на Майдане вступила в войну как демократическое государство. Ведь совсем мало оставалось до того, чтобы Янукович остался у власти и Украина стала бы такой, какой сегодня стала Беларусь. Если бы Украина стала Беларусью, никто не обратил бы внимания на то, что происходит там, борьбы за судьбы людей не было бы. Демократия оказалась залогом того, что начали оказывать помощь, в том числе и Чехия – наш премьер-министр был одним из первых европейских политиков, приехавших в Киев. Понятно, что Россия хотела бы иметь сферу влияния аж до западной границы Словакии, даже хотела бы вернуть под контроль весь бывший социалистический блок. Чехии Путину назад не заполучить, а вот о Латвии, Литве и Эстонии я беспокоюсь. Это все же малюсенькие страны, и значительных сил обороны у них нет. Да и Беларусь там близко, а если она объединится с Россией, то там может что-то случиться. Там же находится и Финляндия, у которой с Россией была война… Я боюсь за судьбу этих стран, – говорит чешский художник Ян Словенчик.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться