Ее называли "черным соловьем". Она выступала в кафешантанах и держала фешенебельный бордель, работала санитаркой в бронепоезде красных и прятала у себя белых. Ее арестовывали царские жандармы и советские чекисты. На склоне лет она вернулась в Америку, но тосковала по России и мечтала вернуться.

Летом 1903 года в Петербурге появился эстрадный ансамбль афроамериканок. Это были остатки распавшейся группы "Амазонская гвардия Луизианы", с успехом гастролировавшей по Европе, но не поладившей с импресарио. Один из эпизодов подкаста "Обратный адрес" был посвящен участнице ансамбля Коретти Арле-Тиц, превратившейся в советскую камерную певицу. Но еще более остросюжетной оказалась судьба другой темнокожей артистки, тоже попытавшей счастья в России – Эммы Харрис.

Она родилась в Джорджии через шесть лет после отмены рабства в США. Получила среднее образование, что было по тем временам редкостью для афроамериканки, перебралась в Нью-Йорк, работала горничной, вышла замуж, пела в церковном хоре. После того как умер ее единственный ребенок, она стала подумывать об артистической карьере. И вдруг прочла в газете объявление о наборе артисток в "креольское шоу" для выступлений в Европе. В России тоже тогда был высокий спрос на этот жанр. Квартет "амазонок" выступал в русском Пале-Рояле – московском саду "Аквариум" на Большой Садовой.

Это было особенное заведение. Его атмосфера выразительно описана неким постоянным посетителем, которого цитирует в своей книге о московском рестораторе-афроамериканце Фредерике Томасе историк Владимир Александров:

Когда ты сворачиваешь с жаркой и шумной улицы и входишь внутрь, рассказывает он, тебя встречает освежающий легкий ветерок, на деревьях качаются многочисленные фонарики, похожие на светлячков; над головой плывет луна – "большой матовый шар", наполненный светом; над киосками и сценами жизнерадостно колышутся флажки. Большие группы людей, которые прогуливаются по засыпанным песком тропинкам, производят шуршание, напоминающее о волнах, мягко омывающих пляж. Впереди слышатся со сцены манящие звуки оркестра, огни рампы окружены радугой из цветов в хрустальных вазах. Ты видишь радостно-волнующие улыбки женщин, облаченных в "легкие ткани", их блестящие глаза, их жажду любви, веселья, вина ("а может быть, только денег", предполагает посетитель с тем цинизмом, что приходит с опытом). Толпа "жадно" наблюдает за акробатами на открытой сцене и "сладострастно гогочет" над "пошловатыми шутками" куплетистов. Неподалеку стоит мужчина, по всему видать – "вивёр" (viveur – прожигатель жизни. – В. А.) На нем элегантный смокинг с бутоньеркой в лацкане и ярко-красным платком, выглядывающим из нагрудного кармана. Он прищуривается при виде пышноволосой и полногрудой блондинки, "ухарски откалывающей" марш на пианино, что-то очень энергичное и "германское". Через минуту он уже плотоядно разглядывает стройную девочку-подростка на сцене – метательницу копий. Затем он шепотом делает игривое предложение стоящей рядом женщине "провести вдвоем с ним коротенькую летнюю ночь". Мимо проходит лысенький, сморщенный старичок под руку с "искрометной" юной красавицей, "обжигающей всех встречных мужчин призывом следовать за ней".

Довольно быстро одна из участниц ансамбля вышла замуж и покинула подмостки. Квартет превратился в "Трио Харрис", а потом распалось и оно. Эмма стала выступать с сольными номерами. Вскоре она встретила молодого красавца по фамилии Баранов, в которого немедленно влюбилась.

Это произошло в 1905 году. В тревожное время первой русской революции Баранов взялся организовать тур Эммы по Поволжью и Сибири, а оттуда сопровождать ее в Америку. Выступления Эммы он предварял своими лекциями. Не зная русского, Эмма не сразу поняла, что любовник представляет ее публике как "поющую африканскую дикарку", но то, что он присваивает заработанные ею деньги, она сообразила. В Казани она решилась убежать от своего покровителя, но Баранов сообщил в полицию, что Эмма – японская шпионка, выдающая себя за артистку. Шла русско-японская война, и такое обвинение могло дорого обойтись беглянке, когда ее схватили жандармы.

Эмма потребовала сообщить о ней американскому консулу в Москве. Тот подтвердил ее гражданство, и Эмму освободили. Когда Эмма добралась до Москвы, она решила лично поблагодарить консула. Но консул Сэмюэл Смит округлил глаза, увидев перед собой чернокожую женщину: он был расистом. Эмма настолько отвыкла от такого отношения, что отказалась от мысли вернуться на родину.

Она продолжила сольную карьеру, решив не менять придуманный Барановым псевдоним, к которому уже привыкла публика. "Галима Ориедо, черный соловей", – было написано на афишах. Или даже "Черная Патти". Ее специальностью стали экзотические танцы. На взлете своей популярности Эмма узнала, что в Бруклине умер ее муж.

1908-й стал необыкновенно успешным годом для афроамериканских артистов в
России. Темнокожая певица-танцовщица сделалась чуть ли не обязательной принадлежностью кафешантанов. Бывший лидер "Луизианских амазонок" Олли (Ольга) Бургойн вернулась в Петербург, прожила в России 14 лет и проявила себя не только как темпераментная танцовщица по прозвищу "Граната", но и бизнесвумен, открывшая в российской столице магазин нижнего белья Maison Creole со штатом 27 человек. Другая "креолка", Перл Хобсон, пела в знаменитом московском ресторане "Яр", а потом завела роман с графом Александром Дмитриевичем Шереметевым и сделалась постоянным персонажем светских сплетен.

Эмма тоже нашла себе пару. Во время гастролей в Тифлисе летом 1911 года она познакомилась с Александром Ивановичем Мизикиным и вскоре стала Эммой Ричардовной Мизикиной. Муж, взявший на себя роль импресарио, убедил ее сменить сценический образ: из американской водевильной танцовщицы она превратилась в экзотическую арабку из Северной Африки. Супруги поселились в Харькове, где Мизикин на деньги, заработанные Эммой, купил синематограф "Зеркало жизни".

В воскресенье "гвоздь" программы составлял выход негритянки г-жи Галима. Последняя исполняла несколько №№ пения, причем голосом имитировала игру на флейте окарино. Исполнительница берет очень искусно ноты, представляющие имитацию инструментальной музыки. Но, главным образом, понравились публике исполненные г-жей Галима танцы, особенно национальный алжирский танец, в котором исполнительница проявляет своеобразную грациозность и пластику. Во всяком случае, № этот (выход "алжирки" Галима) весьма оригинален.

Так описывала выступление Эммы в Мариуполе газета "Мариупольская жизнь". В рекламных объявлениях она теперь называлась "артисткой алжирской оперетты".

В октябре 1913 года Эмма, будучи на гастролях в Одессе, где она выступала в знаменитом варьете гостиницы "Северная", угодила в уголовную хронику.

На днях покончила самоубийством в Одессе дочь австрийского миллионера Офелия Гиндра, скончавшаяся в городской больнице от отравления раствором цианистого калия.

Третьего дня в Одессу приехали из Австрии мать и сестра покойной Гиндры, которые подали заявление сыскной полиции о том, что в смерти Офелии они имеют основание предполагать не самоубийство, a убийство.

У покойной несколько лет тому назад явилось сильное желание поступить в кафе-шантан. Чтобы научиться этому искусству, она решила посещать лучшие кафе-шантаны и, оставив c этой целью родительский дом, около двух месяцев тому назад очутилась в Одессе. Приехала она в город Одессу с мулаткой Эммой Харис, по сцене Галимой. Чернокожая подруга Гиндры с большим успехом выступала на подмостках Северного ресторана. Гиндра поселилась в Северной и ежедневно посещая ресторан, восхищалась успехами Галимы. Часто Гиндра через австрийского консула получала от родных по несколько сот рублей.

Некоторым своим знакомым Галима рассказывала, что Гиндра приехала в Одессу из-за романа, который у нее завязался в прошлом году, когда она в первый раз была в Одессе.

Совершенно неожиданно Гиндра за нисколько минуть до отхода поезда, найдена была в зале первого класса в бессознательном состоянии и будучи доставлена в больницу, спустя сутки скончалась. Как выяснил врач, смерть последовала от отравления цианистым кали. Так как смерть от, цианистого калия обыкновенно наступает моментально, то полагают, что она на вокзале только почувствовала себя плохо и потеряла сознание, а самый яд приняла в больничной палате.

По сообщению матери и сестры Гиндры, у Офелии должны были быть деньги, но их при ней не оказалось. Поэтому и по некоторым другим признакам родные полагают, что Гиндра могла быть отравлена. ("Утро", 11 октября 1913 года)

Эмма уже успела уехать в Харьков, как вдруг в квартиру Мизикиных нагрянула с обыском полиция. В квартире обнаружилось страусиное боа Офелии Гиндры и револьвер "бульдог". Эмму арестовали и этапировали для допроса в Одессу. Там она сумела убедить следователя, что купила боа у Офелии, и дело было закрыто. Скандал пошел на пользу пиару. Харьковская газета "Южный край" в рекламном объявлении о выступлениях мадемуазель Галимы в синематографе "Зеркало жизни" прозрачно намекала: "...у которой случились кое-какие неприятности в Одессе".

28 июня 1914 года сербский националист Гаврило Принцип убил в Сараеве австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию Гогенберг.

Предчувствие европейской войны, висевшее в воздухе тяжкой тучей, стало реальностью. В июле Эмма приехала в Москву, чтобы оценить обстановку. Индустрия развлечений там работала по-прежнему, только во всех заведениях больше стало офицеров в форме. Сад "Аквариум", который к тому времени уже прибрал к рукам Фредерик Томас, сделавшийся Федором, объявлял о гастролях "непобедимого на земном шаре" боксера-тяжеловеса афроамериканца Джека Джонсона. Американский чемпион тогда приехал в Россию и даже якобы был представлен Распутину, который будто бы напоил его до бесчувствия. Именно его президент Трамп посмертно помиловал в мае 2018 года через 105 лет после приговора, по которому он отсидел в тюрьме год и один день. Объявленный поединок в "Аквариуме" тогда не состоялся из-за начавшейся войны: опасаяcь закрытия границ, Джонсон спешно уехал в Париж.

Александра Мизикина вскоре призвали в армию. Оставшись одна, Эмма решила перебираться в Москву. Она распродала собственность в Харькове и сняла квартиру в Большом Козихинском переулке. Москва и Петербург, переименованный в Петроград, веселились пуще прежнего. Летописцы утверждают, что зимний светский сезон 1914/1915 года был самым блестящим в истории императорской России. Именно тогда в моду вошло танго. Люди старались ни единого вечера не проводить дома. В кабаре и кафешантанах деньги лились рекой.

Оставшись без импресарио, Эмма решила сменить амплуа и заняться кинематографом. Вместе с режиссером Зигмунтом Веселовским она состряпала сценарий кровавой драмы "Женщина-сатана" и отправилась на съемки в Ярославль на студию акционерного общества "Г. И. Либкен и К°" – одного из крупнейших кинопроизводителей того времени.

Лента не сохранилась, но ее сюжет известен по пересказу, опубликованному в журнале "Сине-Фоно":

Известная цирковая артистка Гея Асси, обаятельная и красивая женщина, пользуется огромным успехом у мужчин. Никого не любя, кроме преданной своей арапки Эмеритты, она преследует одну цель – влюблять… Ничьи страдания ее не трогают, и холодный смех торжества встречает горячие признания ее жертвы...

Эмме Харрис досталась роль арапки Эмеритты. В этой любовной драме была и дуэль, и самоубийство, и автомобильная погоня, а в финале убивают друг друга и главные герои.

Андрей решает здесь привести свой план мести и идет за ядом. Вернувшись, он подсыпает яд в кофе. Видя ее агонию, Андрей вспоминает, что любил ее безумно, что теперь она потеряна для него, и не может уже спасти ее – сходит с ума. Асси чувствует действие яда, понимает, что отравлена Андреем, и, собрав последние силы, убивает его кинжалом.

Фильма имела сенсационный успех. Вдохновленная дебютом, Эмма в том же году снялась в картине Бориса Крамского "Ноги вверх". От этого произведения не осталось даже краткой аннотации, только название жанра – "фарс".

На этом артистическая карьера Эммы закончилась. В 1916 году Александр Мизикин вернулся с фронта. Супруги купили 15-комнатные апартаменты на Каланчевской улице у Красных Ворот, в 5-этажном доме в стиле ар-нуво. Эмма устроила там интим-салон для высокопоставленных клиентов. Заведение пользовалось популярностью.

Тем временем Россия стремительно приближалась к новой революции. Вождь большевиков призывал из Швейцарии "повернуть штыки". "Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг", – писал он. Зимой 1917-го Эмма стала вместе с мужем ходить на большевистские митинги и шествия в Москве и стала свидетелем жесткого разгона этих демонстраций конными казаками. При первых столкновениях восставших с жандармами Эмма продлила свой американский паспорт, но уезжать из страны не стала – а может быть, упустила такую возможность. В феврале – марте 1917-го русская монархия пала.

Одним из первых своих решений Временное правительство объявило амнистию за политические и воинские преступления, а 17 марта издало постановление "Об облегчении участи лиц, совершивших уголовные преступления". Города России наводнили уголовники. Предполагалось, что при новом строе им будет незачем воровать и грабить: почувствовав классовую близость с пролетариями, бывшие преступники вольются в их дружные ряды. Этот план сработал лишь отчасти. "Одним удалось "найти себя" в революции, как, например, Г. Котовскому, но подавляющее большинство не оправдали демократических ожиданий Февраля и вернулись в ряды преступных группировок", – пишет современный исследователь. К не оправдавшим ожиданий относились, видимо, и те, кто ограбил квартиру Мизикиных. Вместе с ценностями похитили и американский паспорт Эммы.

Если февральская революция совершилась практически бескровно, то октябрь в Москве стал грозным предвестием гражданской войны. Каланчевская улица, где жили Мизикины, стала местом ожесточенных боев, в том числе с применением артиллерии. Эмма с барышнями ее салона превратили бордель в лазарет для раненых красногвардейцев. Москва дорого заплатила за победу большевиков.

В марте 1918 года большевистское правительство переехало в Москву. Эмма пошла на Красную площадь слушать выступление Ленина. Заметив в толпе чернокожую женщину, вождь указал на нее рукой и сказал, обращаясь к ней: "Идеальный коммунист прокладывает дорогу для всех угнетенных рас на земле. Для вас, товарищ, особенно, потому что мы считаем вашу расу самой угнетенной на свете. Мы хотим, чтобы вы, когда приезжаете в Россию, чувствовали себя человеком. Красная Армия готова в любое время отдать свои жизни за все угнетенные расы!" Восторженная толпа под бурные овации подняла Эмму на руки для всеобщего обозрения.

К этой сцене необходимо примечание. Источник этой цитаты, публикуемой в обратном переводе с английского, – интервью Эммы Харрис, которое она дала спустя 18 лет после события. Ленин действительно выступал на Красной площади 1 мая 1918 года, но текст его речи в полном собрании сочинений отсутствует. В интервью, кроме того, сказано, что Ленин стоял на Лобном месте. С Лобного места Ленин выступал 1 мая 1919 года на открытии памятника Степану Разину. Эта речь известна в газетной записи, причем в трех вариантах. В ней слов об угнетенных расах нет. Нет их ни в речи на похоронах Свердлова 18 марта 1919-го, ни в речи на празднике Всевобуча 25 марта того же года (они тоже были произнесены на Красной площади). Кстати, в июне 1913 года Ильич считал, что "американские негры, как ни придавлены они к стыду американской республики, все же счастливее русских крестьян". "На русских осталось гораздо больше следов рабства, чем на неграх", – писал он зимой того же года, глумливо заканчивая статью "Русские и негры" лозунгом: "Позор Америке за положение негров!" Больше Ленин к теме угнетенных афроамериканцев не обращался, поэтому рассказ Эммы следует считать самым поздним его высказыванием по этому вопросу.

Похороны Свердлова. Хроника. Оператор Эдуард Тиссэ. Март 1919

После Октябрьского переворота повседневная жизнь в России стала исключительно трудной. Вождь большевиков знал, чем завоевать популярность у толпы.

Попало здесь особенно лозунгу "грабь награбленное" – лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова "экспроприация экспроприаторов", то – почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов? (Аплодисменты.)

Так говорил Ильич в речи на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 года. Одним из первых своих декретов советская власть национализировала банки и заморозила частные вклады. Их владельцы могли теперь снять со своих счетов "на потребительские нужды" 100–125 стремительно обесценивающихся рублей в неделю. Все ценные бумаги, включая облигации госзаймов, были аннулированы.
Клиенты банков, хранящие ценности в индивидуальных банковских сейфах, обязаны были предъявить их содержимое для ревизии.

1) Все деньги, хранящиеся в банковских стальных ящиках, должны быть внесены на текущий счет клиента в Государственном банке.
Примечание. Золото в монете и слитках конфискуется и передается в общегосударственный золотой фонд.

2) Все владельцы стальных ящиков обязаны немедленно по вызове явиться в банк с ключами для присутствия при производстве ревизии стальных ящиков.

3) Все владельцы, не явившиеся в трехдневный срок по вызове их, считаются злонамеренно уклонившимися от ревизии.

4) Ящики, принадлежащие злонамеренно уклонившимся лицам, подлежат вскрытию следственными комиссиями, назначенными комиссарами Государственного банка, и все содержащееся в них имущество конфискуется Государственным банком в собственность народа.

А в статье "Удержат ли большевики государственную власть?", написанной еще до переворота (в предисловии ко второму изданию автор пишет, что революция перевела поставленный вопрос "из области теории в область практики"), Ленин в красках описал сценарий уплотнения:

Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек: два матроса, два солдата, два сознательных рабочих (из которых пусть только один является членом нашей партии или сочувствующим ей), затем 1 интеллигент и 8 человек из трудящейся бедноты, непременно не менее 5 женщин, прислуги, чернорабочих и т. п. Отряд является в квартиру богатого, осматривает ее, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин. — "Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться.

"Уплотнение". Сценарий Анатолия Луначарского и Александра Пантелеева. Режиссеры Александр Пантелеев, Николай Пашковский, Анатолий Долинов. Петроградский кинокомитет, 1918

Краткое содержание (Википедия): В порядке уплотнения в одну из комнат квартиры профессора переселяют из сырого подвала слесаря с дочерью. Квартиру начинают посещать рабочие завода. Гостей становится всё больше, и вскоре профессор приступает к чтению популярных лекций в рабочем клубе. Младший сын профессора и дочь рабочего, полюбив друг друга, решают пожениться. Старший сын профессора, юнкер, относится к переселенцам с открытой враждебностью, в конце фильма его арестовывают.

До поры до времени Мизикиным удавалось уклоняться от уплотнения, а проституцию советская власть законодательно никогда не запрещала. Бордель продолжал действовать и приносил достаточно средств, чтобы добывать пропитание на черном рынке, но Эмма понимала, что ей необходимо изменить свой социальный статус. Она пошла работать санитаркой на бронепоезд, потом поступила в Наркомпрос. В группе других сотрудников комиссариата ее командировали в Симбирск.

В Симбирске в 1919 году было крайне неспокойно. После неудавшегося мятежа командующего Восточным фронтом РККА Муравьева и последовавшего за ним захвата города войсками подполковника Каппеля в Симбирске была восстановлена советская власть, однако в губернии весной 1919 года вспыхнуло крестьянское восстание, в городе оставалось сильное монархическое подполье. Возможно, Эмма ненароком возобновила какие-то прежние знакомства с офицерами. Не исключено, что она уже сама сочувствовала белому движению. Во всяком случае, она стала помогать контрреволюционерам (чем именно, мы не знаем) и продолжала делать это, вернувшись в Москву после захвата Симбирска Чехословацким корпусом. Кончилось тем, что в сентябре в ее дом явились чекисты и застали там группу офицеров. Всех, включая Эмму, забрали на Лубянку. Дом обыскали.

Дата ареста, 24 сентября, совпадает с хронологией действий ВЧК по ликвидации Национального центра – антибольшевистской организации с участием большого числа офицеров. 22 августа Ленин получил от ВЧК доклад о существовании НЦ в Москве и дал указание Дзержинскому "обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить". 21 сентября ЦК РКП(б) заслушал и принял к сведению доклад Дзержинского "о произведенной в течение последних двух дней ликвидации подготовлявшегося в Москве восстания белогвардейцев". 23 сентября "Правда" опубликовала сообщение ВЧК о раскрытии в Москве контрреволюционного заговора:

Сейчас, когда орды Деникина пытаются прорваться к центру Советской России, шпионы Антанты и казацкого генерала готовили восстание в Москве. Как в свое время на Петроградском фронте они сдали Красную Горку и чуть было не сдали Кронштадта и Питера, так теперь они пытались открыть врагу ворота на Москву. Они очень торопились, эти негодяи. Они даже подготовили "органы власти" на случай своего успеха, и их продавшийся англичанам "Национальный центр" должен был бы вынырнуть на поверхность, как только генеральская заговорщическая организация взяла бы Москву.

Но изменники и шпионы просчитались! Их схватила за шиворот рука революционного пролетариата и сбросила в пропасть, откуда нет возврата... Зажатые в пролетарский кулак, они стали выдавать друг друга, как жалкие трусы. Так Чрезвычайная комиссия открыла все важнейшие подземные норы заговорщиков.

А 27 сентября исполком Московского губернского совета издал постановление об объявлении в губернии военного положения:

В Москве обнаружен белогвардейский заговор, имевший целью свержение Советской власти. Заговорщики арестованы и расстреляны. Последовавшее затем покушение белогвардейских террористов на жизнь ответственных работников-коммунистов указывает на существование в Москве еще не раскрытой контрреволюционной организации, имеющей, по-видимому, свои отделения и в Московской губернии…

За взрыв в помещении московского горкома РКП(б) в Леонтьевском переулке ответственность взяли на себя анархисты, но Национальный центр действительно планировал поднять в Москве восстание, когда войска Деникина возьмут Тулу. В ходе наступления лета – осени 1919 года Добровольческая армия взяла в сентябре Орел и Курск. Советская власть висела на волоске, большевики начали эвакуацию в Вологду и готовились уйти в подполье. Но Тулу Деникин взять не смог. В середине октября началось общее отступление деникинских войск вплоть до Крыма. 6 октября "Известия" писали:

Произведенные в Москве обыски и аресты обнаружили существование двух организаций белогвардейцев: политической, возглавлявшейся кадетами, и военно-технической, вербовавшей своих сторонников из старого офицерства.

Большие результаты в этом отношении дал обыск у известного московского кадета и домовладельца Н. Н. Щепкина, у которого на дворе в деревянной стене, в жестяной коробке были найдены собственноручное донесение Деникину о дислокации наших войск, шифр, различные удостоверения и т. д.

Депутат Государственной думы двух созывов Николай Щепкин еще 15 сентября был казнен в подвале Лубянки вместе с другими руководителями Национального центра. Эмма Харрис стояла на краю пропасти. В 1920 году дочь Льва Толстого Александра Львовна была арестована и приговорена к трем годам концлагерей за то, что "предоставляла квартиру для собраний и ставила самовар" для членов антибольшевистского подполья. Но к Эмме Харрис судьба оказалась благосклонна. На допросе она заявила, что понятия не имела о том, что арестованные в ее доме – контрреволюционеры, для нее господа были лишь клиентами ее нескромного заведения. В итоге ее отпустили, сказав на прощание: "Единственная причина, почему мы вас не расстреляли, – то, что вы негритянка". В базе данных "Мемориала" "Открытый список" значится, что служащая Симбирского наркомпроса Мизикина-Гарис Эмма Ричардовна была арестована 24 сентября 1919 года "по политическим мотивам", освобождена по постановлению коллегии МЧК от 17 ноября 1919-го и реабилитирована в июне 2003-го. Во внутренней лубянской тюрьме она просидела почти два месяца.

Оказавшись на свободе, Эмма изменила профиль своего заведения: теперь это был пансион для приезжих американцев. Позже она открыла прачечную для сотрудников ARA – Американской администрации помощи голодающим. Александр занимался приемом и доставкой заказов. В 1922 году в Москву в качестве корреспондента нью-йоркской газеты The World приехал американский литератор украинского происхождения Сэмюэл Спевак с женой Беллой (впоследствии они стали известными драматургами, авторами знаменитого бродвейского мюзикла "Целуй меня, Кэт!"). Он побывал в доме у Мизикиных и был поражен тем фактом, что несмотря на все потрясения революционных лет Эмма сохранила свою коллекцию ковров, ювелирные украшения, шелковое белье и столовое серебро. На беглом русском она болтала о тех временах, когда она исполняла в Константинополе танец живота перед персидским шахом (Ахмад-шаху было тогда 12 лет), а теперь вот располнела и не так проворна, а также о том, что собирается вернуться в США. Муж Александр тоже выражал готовность перебраться в Америку и писать сценарии для Голливуда.

В 1926-м их все-таки уплотнили, оставив две комнаты на первом этаже. Брак распался. Эмма пошла работать на шелкопрядильную фабрику "Пролетарский труд" и даже стала там бригадиром. По вечерам у нее по привычке собирались американцы-экспаты. Она славилась своей южной кухней и развлекала гостей исполнением джазовых шлягеров (пианино ей оставили). За радушие и готовность всех накормить ее прозвали mammy of Moscow – "мамочка Москвы". Именно так, mammy, во времена рабства белые дети-южане называли свою няню-негритянку.

Однако общение с Эммой становилось небезопасным: они открыто ругала большевиков и со сладкой ностальгией вспоминала времена царизма.

В июне 1932 года Эмма Харрис и Коретти Арле-Тиц встречали на Николаевском вокзале группу афроамериканцев, прибывших в СССР для участия в съемках антирасистского игрового фильма "Черные и белые". Проект так и не был осуществлен. Один из членов группы, молодой, но уже знаменитый поэт Лэнгстон Хьюз, посвятил Эмме главу в книге своих воспоминаний:

Эмма не из тех, кого забывают. Она была личностью. Каждый в Москве знал Эмму, и Эмма знала всех. Я уверен, что и Сталин был осведомлен о ее присутствии в столице... Хотя в СССР ощущалась нехватка свободы слова, Эмма говорила все, что ей заблагорассудится... Именно от Эммы мы услышали в то лето о голоде на Украине. Живя в Гранд-отеле и хорошо питаясь, а также пользуясь гостеприимством Эммы, я бы никогда не узнал о голоде, царящем всего в нескольких сотнях миль к югу от Москвы.

Вместе с тем она совершенно искренне принимала участие в советской пропагандистской кампании в защиту "парней из Скоттборо" – девятерых молодых афроамериканцев, обвиненных в Алабаме в групповом изнасиловании двух белых девушек (обвинение оказалось ложным). Выступая со страстными речами на митингах, она, по словам Хьюза, раскланивалась под аплодисменты, как актриса, – возможно, этими выступлениями она компенсировала свой неудовлетворенный артистизм.

Эмма сменила еще несколько мест работы. Предпоследним был один из магазинов Торгсина, последним – "Станкоимпорт". В 1933 году, когда США и СССР установили наконец дипломатические отношения, она обратилась в американское генконсульство, выправила себе паспорт взамен украденного и вернулась на родину.

Мизикин Александр Иванович после развода жил в городе Славгород на Алтае, работал по специальности – директором кинотеатра. 31 марта 1937 года его арестовали. Статьи ему вменили тяжкие: 58-8 и 58-11 – "Организация в контрреволюционных целях террористических актов и активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или особо секретных должностях при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны". Не то что на секретных, но ни на каких должностях он никогда не служил. Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к 10 годам лишения свободы с последующим поражением в правах на 5 лет. Реабилитирован 17 июля 2003 года прокуратурой Алтайского края.

Но есть и другая версия: "Житель края Александр Мизикин, заведующий кинотеатром, допустил растрату и был приговорён к 10 годам с конфискацией имущества. По показаниям билетёрши-свидетельницы, заведующий тратил деньги кинотеатра по своему усмотрению, не закупал вовремя дрова, из-за чего приходилось отменять киносеансы".

Какой бы ни была его участь, Эмма о ней, скорее всего, не узнала. В Нью-Йорке она некоторое время выступала с публичными лекциями о Советском Союзе и о своем успехе там, но потом ее здоровье вдруг резко ухудшилось. В 1937-м, во время интервью корреспонденту New York Post Теду Престону – одному из первых журналистов-афроамериканцев, работавших в главных американских газетах, – она призналась, что понемногу копит деньги на возвращение в СССР.

"Ленин был прав, – сказала она ему. – Как человеку мне место в Советском Союзе. Меня не увлекает идея умереть здесь горничной или пациенткой дома престарелых".

Накопить денег Эмма не успела. Она говорила Лэнгстону Хьюзу, что ей уже ничего не страшно: "У меня, голубчик, как у кошки, девять жизней. Я всегда падаю на лапы". Но и девять жизней кончаются. В 1940 году (точная дата неизвестна) Эмма Харрис умерла.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

В документальном фильме Алены ван дер Хорст "Поверни тело к солнцу" жительница Нидерландов Сана, родом из СССР, изучает историю своей семьи. Ее родители Сандар и Тагира познакомились по переписке, когда он отбывал лагерный срок за "предательство": будущей жене он посылал изящные письма, стихи, рисунки, сделанные кустарными чернилами. Сандар попал в адскую ловушку истории, оказавшись между двух диктаторов: служил в Красной армии, в 1943 году попал в немецкий плен, оттуда – на западный фронт как "доброволец"; в Нормандии сбежал к американцам, был в Париже, потом в английском лагере. На родине его ждали каторжные работы. Сандара выпустили из ГУЛАГа по амнистии в 1955-м, после смерти Сталина, – в общей сложности он 14 лет не распоряжался своей судьбой. Как и у миллионов его сограждан, у Сандара украли кусок жизни, а у его семьи – память об этом: тех военнопленных, кто остался жив к амнистии, выселили за 101-й километр, и в официальной истории этих людей будто не существовало. Алена ван дер Хорст, тоже уроженка России, вместе со своей героиней проводит работу по возвращению и освобождению этой памяти.

– В "Поверни тело к солнцу" вы рассказываете историю того, как появилась семья вашей героини Саны, но почти не говорите о том, как жили ее родители – Сандар и Тагира – после его возвращения из лагеря. Как они сами справлялись с прошлым, которое в фильме переоткрывает для себя Сана?

– Как говорила Тагира, поэзия стала прозой. Сандар много работал, нигде себя не мог найти. Он потерял 14 лет своей жизни – самые яркие годы, когда человек получает образование, кем-то становится. У него всегда было чувство, что он не может объяснить себя, что он должен стыдиться того, что был военнопленным. Об этом было опасно говорить. Он не смог себя реализовать, хотя был творческим человеком – это видно из его стихов, рисунков, которые он делал [в лагере]. Сандар прожил довольно долго, хотя из лагерей вышел с очень плохим здоровьем. У него были припадки эпилепсии, больные легкие… целый букет болезней. Они с Тагирой не сразу стали заводить детей, чтобы он пришел в себя. Они так и жили в Таллине, потому что после ГУЛАГа ему было нельзя жить в крупных городах.

– В вашем фильме много неожиданного архивного материала, есть поразительные кадры – например, переправа через реку, когда совершенно голые мужчины катят пушку под гору. Какими источниками вы пользовались?

– Именно эти кадры – это советские съемки из архива в Красногорске, с ними мне помогла Марина Дроздова. Но начиналось все не с этого. Когда я начинала делать фильм, то обратилась к своему голландскому консультанту по архивам за кадрами с военнопленными. Он сразу сказал: "О, у меня есть кое-что для тебя". В 1942-м, кажется, году [немецкая фабрика] AGFA сделала первую цветную 16-мм кинопленку. Они дали ее офицерам, которые отправились на операцию "Барбаросса", чтобы те снимали по дороге. Только в последние десять лет эти кадры стали всплывать – пленки остались у офицеров, публиковать их они, конечно, не хотели, но в какой-то момент внуки стали находить их на чердаках. В этих съемках есть ощущение непосредственности. Эти люди не были профессионалами и снимали, ну, как все снимают home movie. Вот девушка, вот стог сена, вот цапля полетела, а вот что-то на нас идет – а, военнопленные на нас идут. Некоторые неплохо снимали. Первый кадр, который я увидела, и его вставила в фильм, – военнопленные катят телегу, в которой тоже лежит военнопленный… Когда я увидела, у меня был шок: неужели это Вторая мировая война? Выглядит как какое-то средневековье. Цвет, тоны глубоко повлияли на меня. Я поняла, что хочу, чтобы война в этом фильме была в цвете.

– В фильме есть и кадры из официальной хроники, которые вам было нужно отделить от пропагандистской интенции. Как вы работали с такими источниками?

– Нацисты много снимали военнопленных, чтобы показать, что они унтерменши, что они грязные… в общем, унизить. Но я так работала с материалом, чтобы можно было его переприсвоить. Я стала замедлять, рассматривать, чтобы хорошо понять, что я вижу, что происходит в изображении. На меня всегда производит сильное впечатление, когда кто-то из кадра смотрит на меня. Мы смотрим на прошлое, прошлое смотрит на нас… Этот процесс всматривания в то, что именно происходит в коротком отрывке на 10 секунд, я старалась передать и зрителю. Поэтому я замедляю, зумирую хронику. Очень часто в кино архивный материал используют просто как иллюстрацию нарратива – у меня от этого всегда ощущение, что я чего-то недоувидела.

Я долго мучилась вопросом о том, как показать голод и как показать ГУЛАГ – его, конечно, никто не снимал, кроме официальной пропаганды. Для каждого момента хроники я находила какой-то принцип. В ГУЛАГе люди работали до смерти, часто это была бессмысленная работа – сизифов труд. Чтобы показать это, я повторяла одни и те же кадры – например, момент, когда рабочие валят дерево, будто они упорно выполняют одно и то же действие без результата. Так я пыталась переосмыслить пропаганду, которую снимали в лагерях.

–​ Мне показалось, что ваш метод приближается к тому, как работает память. Государство создает монополию на память в виде большой непротиворечивой картины, а воспоминания устроены именно так, как сделано в фильме, – мы запоминаем детали, отдельные моменты, образы.

– Да, я согласна. У меня было еще несколько таких принципов. Когда я только начала общаться с Саной для работы над фильмом, она мне сказала: "Знаешь, когда я смотрю кино, где есть хроника с военнопленными, я ищу своего отца в этих лицах". После этого я тоже стала всматриваться: вдруг его где-то сняли? Он же был в журнале Yank, который Сана нашла в музее в Нормандии. Это помогло мне понять, как устроить фильм с режиссерской точки зрения. В начале работы у меня было всего 15–20 фотографий, мемуары, письма, интервью в Yank – и всё. Как из этого слепить фильм? Я подумала, что надо сделать так, чтобы зрители тоже все время приглядывались: вдруг это Сандар? Как говорит Сана, он во всех лицах – в конечном счете становится неважно, он это или не он, его судьба – судьба всех военнопленных.

И второй принцип – показать события так, как он мог бы их видеть. Обычно когда мы видим хронику D-Day, это съемки американцев, как они высаживаются на пляжи. А мне нужно было показать высадку союзников с немецкой стороны. У меня было мало материала, и я использовала кадры, которые не привязаны ни к какому месту или событию. Кадры, на которых только видно, как что-то идет издалека, какие-то взрывы – непонятно что, где, как… Так это мог видеть Сандар.

–​ Насколько вам важен мотив тела? Оно и в названии фильма, и в цитатах из писем, и вы акцентируете физиологию в съемках не только военнопленных, но и в кадрах со Сталиным и Гитлером.

– Да, я думаю, что это всё про тело. Не зря столько кадров, где солдаты не в форме, а обнаженные. В форме – это понятно: ты солдат, воюешь. Но я хотела увидеть человеческую хрупкость. Они все время испытывали голод, а его очень сложно показать. Только через съемки, как военнопленные едят, когда у них есть кусок хлеба и суп. Тебя накормили, и ты чуть-чуть можешь стать человеком.

Конечно, я сама не переживала войну, и очень сложно представить, как это. Но мне кажется, в таких условиях происходит деперсонализация. Защитный механизм, чтобы выжить, – будто ты не ты, что все это делает кто-то другой. Может быть, благодаря этому у Сандара после всего пережитого все же были семья, дети, любовь, хотя и сохранились какие-то особенности. Военнопленные попали в мясорубку между Сталиным и Гитлером. Тела, люди, судьбы – как глина в руках диктаторов.

–​ В сценах, где пленные едят, я вспоминал похожие кадры из последней работы Сергея Лозницы "Бабий Яр. Контекст". Что вы думаете о том, как он работает с архивом?

– Я думаю, мы с ним противоположности. Лозница полностью делает звук, и таким образом происходит переприсвоение архива. Но он направляет внимание зрителя. А у меня больше недосказанности, мне интересно находиться внутри архива и менять его изнутри. Там есть сцена с убегающим солдатом, когда Сана говорит [за кадром]: "Беги, беги", но помехи изображения, пиксели как будто тянут его обратно. Будто сам материал ему сопротивляется, останавливает его. Для меня очень важно использовать фактурность архива. Другой пример этого: некоторые кадры, которые были ч/б, мы раскрасили с помощью алгоритма. Алгоритм иногда делает ошибки, ему что-то мерещится, и так тоже проявляется фактура. У архива есть качество фантасмагории, страшного сна. Поэтому у меня, в отличие от Лозницы, архив субъективен: что вижу я, что видит Сана, что мог видеть ее отец.

–​ В англоязычном интервью для фестиваля IDFA вы говорите о том, что в последнее время стало больше фильмов о Второй мировой, потому что мы стали чувствовать себя более уязвимыми. Вы имели в виду европейцев?

– Я в первую очередь говорила про своих коллег из Голландии, которые тоже стали активнее заниматься этой темой. Казалось бы, почему Вторая мировая, что еще мы не знаем?..

–​ Тот разговор был записан в ноябре 2021 года, и теперь можно видеть, что вы были совершенно правы в предчувствиях. В то же время в российской культуре за последние годы Вторая мировая вообще стала доминирующей темой, причем в официальной ура-патриотической интерпретации. Вы следили за этим процессом?

– Я думаю, в российском обществе война – это непроработанная тема. Я понимаю, что во время войны все черно-белое. Но потом проходит время, и второе-третье поколение уже видит больше серых зон: где добро, где зло, кто кого предал? Можно ли предать родину, если у тебя нет выбора? Мой фильм об этих вопросах. Сана там говорит, что в СССР были только герои, а инвалидов не было. Это до сих пор так, и отчасти поддержка нынешней войны [внутри России] – оттого, что Россия не изучила больные точки своей памяти. Те же военнопленные – эта тема до сих пор плохо изучена. Из 5,7 миллиона советских военнопленных 3,7 – погибли: расстреляны, умерли от голода и болезней. Остальные, кто не смог убежать, оказались в ГУЛАГе. В 1955-м они получили амнистию, только в 2000-х часть из них реабилитировали. В России нет большого памятника военнопленным. Сколько у этих 3,7 миллиона жен, сестер, братьев, детей, внуков? Это десятки миллионов человек, чью семью затронула эта история.

–​ Мне кажется важным, что в этой теме соединяются и война, и ГУЛАГ – две самые болезненных темы в российской истории, причем в современной РФ официальная память о войне используется для вытеснения памяти о сталинском терроре.

– Я думаю, речь идет о коллективной травме. В Голландии это есть тоже: только недавно мы начали осмыслять наше колониальное прошлое. Думаю, что должен быть официальный день памяти для всех голландцев, такой жест примирения был бы очень важен. И надо, чтобы был такой день [в России] в память о военнопленных, чтобы он был официальным. Когда говорят о том, как Россия пострадала, я часто думаю: а нужны ли были такие потери? Может быть, и с меньшими потерями могли бы победить? Этот вопрос, насколько я понимаю, не поднимается. Впрочем, сейчас есть ощущение, что нынешняя война – что-то настолько большое, что эти вопросы [отошли на второй план].

–​ Но ведь это связанные вещи: и отношение Сталина к военнопленным, и террор – все это исходит из той же имперской логики, от которой Россия так и не избавилась.

– Да. Например, у нацистов были и другие военнопленные – английские, французские. Из них погибли только 1,4%, из советских – 57%. Сталин не подписал Женевскую конвенцию, его не интересовало отношение к военнопленным. Поэтому им не давали пайки, их не навещал Красный Крест. В первую очередь они жертвы Гитлера, который считал их недочеловеками, но и сталинское отношение к своим людям тоже способствовало этому.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться