Андрей Николев. По ту сторону Тулы. Советская пастораль: роман / статьи Д. М. Бреслера и К. Е. Константиновой; коммент. А. А. Агапова, Д. М. Бреслера и К. Е. Константиновой. – М.: Носорог, 2022.

“Егунов ходил, вжав голову в плечи, совсем не аристократически. Это был род бега, ходил поспешно – так наверное ходил под конвоем, боясь, что его могут ударить по голове. На лице видны были следы страданий. Он казался внутренне озабоченным, все время испытывающим горечь. Он отличался юмором, порою небезобидным". Такой портрет русского интеллигента – ученого и литератора, уцелевшего в годы советского террора, мировой войны, оккупаций, по памяти набросал его коллега по работе в Пушкинском Доме в 1959–1963 годах. С П. Заборовым беседовал М. Маурицио, один из исследователей творчества Егунова, автор научного комментария к его поэме "Беспредметная юность". Сразу же стоит прояснить, что переводчик Платона ("Законы", "Государство", "Федр"), научный сотрудник ГАИМК, ЛГУ и Пушкинского Дома, преподаватель рабфаков, училищ и вечерних школ, автор глубокой монографии о влиянии Гомера (а шире – античной литературы) на русскую литературу XVIII–XIX вв. Андрей Егунов и автор романа "По ту сторону Тулы", стихотворений и поэм Андрей Николев – это одно лицо. Андрей Николаевич выбрал псевдоним, намекающий на свое происхождение и соответствующий фамилии поэта века Екатерины.

В 2022 году вышло первое научное издание единственного уцелевшего прозаического сочинения Егунова. Роману "По ту сторону Тулы" посчастливилось появиться в 1931 г. в "Издательстве писателей в Ленинграде". Председателю его правления К. Федину с коллегами (Е. Замятин и др.) понравились более ранние прозаические опыты Егунова-Николева, не имевшие особенных шансов проскочить советскую цензуру, и они попросили для публикации что-нибудь более подходящее.

Прежде чем обратиться к роману, стоит описать биографию автора – ее перипетии помогут лучше понять текст. Андрей Егунов родился в 1895 году в дворянской семье, отец был полковником – интендантом, мать – с немецкими корнями. С детства Андрей жил в Петербурге, там получил прекрасное образование – сначала Тенишевское училище, потом классическое отделение историко-филологического факультета Университета. Учителем Егунова был академик Жебелев, потому молодой филолог-классик переводил Платона. Но уже к середине 20-х годов наметился интерес Егунова к античной беллетристике, можно сказать, к бульварному чтиву тех веков. Несколько молодых классиков создали группу А.Б.Д.Е.М. Аббревиатура (а такое было в советские времена повсеместно распространено) была составлена из первой буквы имен членов группы (их имена начинались с А) и первых букв их фамилий: Болдырев, Доватур, Егунов, Миханков. Правда, почти сразу присоединился Э. Визель, но менять ничего не стали. А.Б.Д.Е.М. подготовили к изданию роман Ахилла Татия "Левкиппа и Клитофонт" и роман Гелиодора "Эфиопика". Последний вышел в свет в 1932 г., когда группу уничтожили советские каратели – репрессированы были Болдырев и Миханков (он и умер в лагере). Забегая вперед, скажу, что в январе 1933 года был арестован по весьма разветвленному и сфальсифицированному делу Иванова-Разумника сам Егунов и сослан, а два года спустя в ссылку отправили и Доватура. Последний много десятилетий спустя отмечал, что негласным идеологом группы был именно Егунов, который как бы переплетал науку и словесность воедино.

Дело в том, что с конца 20-х годов Егунов становится вхож в достаточно ближний круг Михаила Кузмина. Стихи Андрей Николаевич писал смолоду (сохранилось письмо Блоку, сопровождавшее рукопись), но завоевал признание Кузмина и других своей прозой – "Милетскими новеллами", "Василием Островым" (все это кануло, вместе с несколькими поэмами, после обыска и ареста). Еще одним близким и важным литературным и просто другом Егунова был К. Вагинов. Они и женились на подругах. Избранницей Егунова стала Тамара Данилова (также преподавала иностранные языки). Жила пара раздельно. Вот как вспоминал о жене вскоре после ее смерти Егунов: “Углы рта у Тамары опущены несколько вниз, что давало повод относить к ней следующие строки:

Зачем повис в твоих садах
Непрошенный и пессимист,
Твой полумесяц на устах,
Печально обращенный вниз?” (письмо к Анне Гипси от 27 сентября 1955 г.)

Итак, резюмируем: античность и Платон, Кузмин и Вагинов. К роману и следам этих людей и идей вернемся чуть позже. Пока – снова канва жизни Егунова. Вероятно, 1931–1932 годы – время кульминации его судьбы. Выходят "По ту сторону Тулы" и "Эфиопика". Потом происходит первая катастрофа: арест и ссылка под Томск. Тогда были еще относительно терпимые времена. Находясь в ссылке, Егунов преподавал. В ленинградской прописке ему было отказано, и он поселился в Новгороде, откуда приезжал в Северную столицу работать и встречаться с женой. В Новгороде образовался кружок таких же, как и Егунов, ссыльных и репрессированных: И. Андриевский, С. Аскольдов, сестры Гиппиус. В Новгород перебралась к сыну мать (Егунов-старший умер вскоре после революции), а в 1941 году туда же перебрался после 5 лет лагерей младший сын и брат – Александр. Он был моряком, а много позже – после всех тягот советского террора – стал писателем Александром Котлиным.

Запрет проживать в Ленинграде спас семью от блокады. В августе Новгород надолго заняли немцы, в 1942 году Егуновых вывезли в Германию (материнские корни!). Андрей Егунов работал техником на заводе по производству консервированного молока под Гамбургом. В 1945–1946 гг. семья жила в Берлине. Андрей Николаевич ухитрялся давать уроки немецкого языка и советским, и английским офицерам. В 1946 году он пытался убежать в американскую оккупационную зону, но был оттуда выдворен и, конечно, репрессирован советскими органами ГБ. 10-летний срок отбывал под Свердловском и в Казахстане. Через два года такой же срок получил и Александр. Мать доживала у родственников в Западной Украине и умерла в 1951 году. В январе 1955 года скончалась Тамара Данилова, не дождавшись возвращения Егунова из лагеря. С ним заключила фиктивный брак Анна Гипси, так что политкаторжанин смог прописаться в Ленинграде – следовательно, получить работу: служил он в Пушкинском Доме в 1956–1963 гг., потом вышел на пенсию. В 1960 г. Егунову дали комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове: кажется, помог один из тогдашних советских лидеров Ф. Козлов, который учился у Егунова на рабфаке. Умер филолог, писатель, поэт (так гласит надгробие) в 1968 г. – онкология.

Теперь обратимся, наконец, к роману – вооруженные знаниями о жизни, круге знакомств и интересов его автора. Содержание "По ту сторону Тулы" легко изложить в двух-трех фразах. Время действия – летний уик-энд 1929 года. Место действия – село Мирандино (латинская основа) в окрестностях Ясной Поляны, собственно, заканчивается романное действие как раз буквально на могиле писателя. Сюжет романа: 26-летний технический сотрудник ("пишбарышня") музеев Петергофа и непризнанный пока поэт Сергей Сергеевич (в романе немало написано о творческом вдохновении и процессе, например: "Плотный служащий, роющийся в своем кошельке, не подозревает, что Сергей ворует у него ноготь на большом пальце и помещает в еще не заполненную пятую строчку своего стихотворения") приезжает на три дня, чтобы навестить своего близкого друга Федора Федоровича Стратилата. Тот еще моложе – 22 лет, работает инженером-геологоразведчиком, занимается изысканием железнорудных месторождений. Оба героя – довольно-таки убежденные холостяки, хотя – по внешней привлекательности и молодости – окружены женским вниманием. Федор живет в командировке со старой бабушкой, одновременно с Сергеем из Москвы навестить сына приезжает мать. Вокруг даже не стайка, а сонм женщин – четыре сельские учительницы, одинокие и замужние дамы разного возраста и статуса. Однако герои стойко держатся идеалов своей гетерии, симпатизируя скорее пролетариям физического труда и мужского пола. Женщины – это первый фронт "войны", а есть и второй – треугольник местных влиятельных персон, составленный из начальника геологов-разведчиков (партийный функционер), лидера местных кулаков (на дворе трагический для советского крестьянства 1929 год) и местного кооператора (это еще и год свертывания НЭПа). Персонажи этого треугольника написаны автором комически и сатирически, вполне в духе времени великого перелома.

В целом же, атмосфера, царящая в романе, совершенно непринужденная и благодушная, точно начало ударной пятилетки и сплошная коллективизация происходят даже не по ту сторону Тулы, а на какой-то другой планете. Разве только главного героя – сочинителя посещают иногда мрачные фантазии о том, что кулаки убивают разведчика руды, из-за находок которого они непременно лишатся хозяйств. Благодушную атмосферу романа подчеркивает подзаголовок, который отсутствовал в издании 1931 года, но который автор вписал в несколько экземпляров своей рукой – советская пастораль.

На этом определении жанра произведения надо остановиться особо. Дело в том, что в 20-е годы, преимущественно в Петербурге/Ленинграде возникла определенная мода на античность. Распад Российской империи, экономическая разруха, человеческие жертвы напоминали деятелям культуры времена гибели Римской империи под ударами варварских племен и погружение европейской культуры в темные времена Средневековья. Художник Павел Шиллинговский создал в 1921 году цикл петербургских ведут под названием "Руины революции". (Два года спустя он был издан под более оптимистичным заглавием "Руины и возрождение".) Друг Егунова К. Вагинов проводил в "Козлиной песни" отчетливую параллель между двумя эпохами и двумя метрополиями: "Окна закрыты. Дома опустошены. Нет больше пальм, платанов, кипарисов. Не больше портиков, нет водометов. Нет больше великой свободы духа".

Подмечено, что объектом пародии и сатиры должно быть что-то непременно популярное. И если прочесть опубликованные записные книжки И. Ильфа, то и там будут многостраничные наброски псевдоантичной прозы о советской современности.

Не остался в стороне и филолог-классик Егунов – вернее, его двойник Николев. Подобно Данте, он избирает своим литературным проводником Вергилия, первым крупным и знаменитым сочинением которого были "Буколики" – десять эклог о сельской жизни, героями их были пастухи, а сюжетами – их маленькие любови. В то же время, "Буколики" были поэзией о поэзии, Вергилий в них цитировал Феокрита, Каллимаха, Лукреция и соперничал с ними. Так и Николев использовал стили и черты поэтики сентименталистов (Стерна, разъясненного Шкловским), романтиков (стоит упомянуть, что Сергей продает единственное пальто, чтобы покрыть дорожные расходы), усадебных повестей (только вместо тургеневского месяца в деревне "скачущая современность" дает персонажам всего три дня), символистов (аллегория Елены Троянской, будто бы приехавшей в Мирандино вместе с Сергеем), модернистов (достаточно вспомнить садомазохистские эпизоды порок у Николева и Сологуба). Сергей томится по Федору почти как Коридон по Алексису. Герои ночуют в сене, окруженные яблочными садами, – сравните финал первой эклоги:

“Все же ты можешь ночь провести у меня, на охапке
Листьев зеленых... спелые яблоки здесь и каштанов
Мягкие ядра, и вдоволь нам будет отжатого сыра.
Видишь, как стелется дым по-над дальними кровлями хижин
И расползается вечером тень...” (пер. Г. Стариковского)

Как у Вергилия в "Буколиках" лишь дважды вскользь говорится о гражданской войне (эклога 1) и земельных реквизициях (эклога 9), так и в советской пасторали Николева острые углы советского строительства предельно приглажены. С поздними же античными поэтами, которые, будучи современниками крушения империи, оглядываясь вокруг себя, видели и описывали приметы не столько нового или старого, сколько вечного, Егунова сближает сходная повествовательная стратегия: автор и его персонажи будто закрывают глаза на то, что империю захватили варвары.

Конечно, еще одна немаловажная формалистическая черта, объединяющая роман Николева с античной литературой, – это подчеркнутая автором фрагментарность произведения. Роман начинается Главой первой и заканчивается Главой сороковой, но многие главы пропущены, об их содержании можно лишь гадать. Такова же сохранность и многих памятников античной литературы, начало, середина и конец которых утрачены.

Важнейшая же содержательная часть, общая у античной культуры и прозы Николева, – внимание к мужскому содружеству, гетерии. Недаром полупомешанная местная разоренная старуха сравнивает Сергея с валетом, состоящим, как известно, из двух зеркальных половинок, вполне сравнимых с половинками поэтических посланий Платона. В этой направленности Николев не был одинок даже в разрешенной советской литературе, достаточно вспомнить "строгих юношей" Ю. Олеши: “Эта красота возникает от частого общения с водой, машинами и гимнастическими приборами”.

Разумеется, еще больше единомышленников у Егунова было в кругу Михаила Кузмина. Здесь стоит сделать незначительное и уместное отступление. В этом году в частном архиве нашлись считавшиеся безвозвратно утраченными переводы сонетов Шекспира, выполненные Кузминым по заказу Academia. Правда, из 154 сонетов оригинала выявлено 89, но и это грандиозное событие. Как известно, одной из магистральных тем шекспировских сонетов является мужская дружба, и вот в Сонете III можно с легкостью увидеть проекцию отношений Сергея и Федора, но обнаружить и незаурядную мать Федора, и девушек из окружения:

Вот зеркало. Взгляни – и ты узнаешь
Когда лицу меняться не дозволишь
И обновления не испытаешь
Какую-нибудь мать ты обездолишь.
Где те красавицы, чья целина
Твоим трудом могла бы пренебречь
И чья душа безумьем так полна,
Чтоб, лишь себя любя, свой род пресечь.
Ты – отраженье матери, в тебе
Она цветет, к Апрелю возвращаясь,
И ты бы мог в окно, назло зиме,
Смотреть, златой порою восхищаясь.
Так проживешь без памяти живой,
Уйдет с тобой безбрачным образ твой.

О прототипах героев сказать почти что и нечего. Кузмин упоминает в дневнике 1934 года, что Егунов и их общий молодой симпатичный друг Ал. Ал. Степанов несколькими годами ранее целый сезон не вылезали из театров. Еще один необычный след – биография другого общего знакомого Андрея Корсуна (1907–1963), так охарактеризованного Кузминым: “Он идолоподобен, как кумир, или, вернее, как пьедестал, на который наклеивают любовные оды" (дневник М. Кузмина, 11 сентября 1934). О степени близости и даже знакомстве Егунова и Корсуна ничего не известно. Однако, спустя некоторое время, судьбы реального Корсуна и романного Сергея Сергеевича начинают сближаться. Сергей Сергеевич – технический работник в музеях Петергофа, Андрей Корсун поступает на службу в библиотеки Русского музея, затем Эрмитажа (его тогдашний коллега, знаменитый востоковед Дьяконов вспоминал, что кабинетик Корсуна, где они любили поговорить, назывался Перузарием от выражения: Not to read, but to peruse). Сергей в романе прячет покрасневшие от ожогов крапивы кисти рук (девичьи шалости), а Корсун обморозил руки на фронте и стыдился этой неестественной красноты. Наконец, Сергей Сергеевич был дипломированным специалистом по древнеисландской литературе. А имя Корсуна известно любому читателю древних скандинавских эпосов: он перевел по подстрочнику Стеблин-Каменского "Старшую Эдду". О том, что Корсун писал стихи, даже и говорить не стоит!..

Как видно, Андрей Егунов обладал даром Кассандры, кажется, не только в отношении частных судеб, но и в масштабе имперском. Вот что говорит другу инженер и геологоразведчик Федор Стратилат в самом начале первой пятилетки о ее задачах: "Свою работу я люблю больше всего, ведь это древний тульский район. Урала тогда еще не было, Кривого Рога тоже, а царям нужны были железные орудия хотя бы для пыток. Чем же было истязать народ? Вот отсюда-то и брали руду".

Бесследное исчезновение в Москве супружеской пары американцев в 1937 году стало международной сенсацией. Советские власти всячески пытались замять дело, но ситуация вышла из-под контроля. Добычей репрессивной машины стал муж, но жене удалось спастись.

6 ноября 1937 года в Москву на празднование 20-летия революции приехали из США Дональд Робинсон, литератор, и его жена Рут Норма Робинсон. Ему тогда шел 32-й год, ей – 30-й. Они поселились в гостинице "Националь" в номере 333.

Чем дышала Москва той поздней осенью? Сегодня мы знаем, что это был пик Большого террора, но внешне это ни в чем не выражалось. В газетах царил практически сплошной праздник. Кремль украсился к великому юбилею рубиновыми звездами – они впервые зажглись 2 ноября. 6 ноября на торжественном заседании в Большом театре состоялась официальная премьера художественного фильма Михаила Ромма "Ленин в Октябре". Впервые в игровом кино был показан Сталин – его сыграл Семен Гольдштаб. Эта роль впоследствии стала его специальностью в театре.

Парад и демонстрация на Красной площади. 7 ноября 1937 года. "Союзкинохроника", экстренный выпуск

После празднеств продолжилась кампания по выборам в Верховный Совет – опять митинги, речи, аплодисменты. 14 декабря состоялись выборы. Как сообщила Центральная избирательная комиссия, в Москве проголосовали 99,13 процента избирателей, во всей стране – 96,5. 20 декабря справили 20-летний юбилей ВЧК-ОГПУ-НКВД. Газеты дружно приветствовали "героев-чекистов" во главе с "зорким хранителем народного счастья" сталинским наркомом Николаем Ежовым. Правда, Сталин на торжественном заседании в Большом театре почему-то отсутствовал, но на концерт приехал. В тот же день без всяких аршинных заголовков, обычным шрифтом, на третьей полосе, между боксом, катком в Сокольниках и конкурсом кукольных театров в "Вечерней Москве" напечатана совершенно будничная заметка о том, что Военная коллегия Верхсуда в закрытом судебном заседании рассмотрела и приговорила, а те, кому полагается, привели приговор в исполнение. Это было сообщение о расстреле бывшего секретаря ЦИК Авеля Енукидзе, бывшего замнаркома иностранных дел Льва Карахана и иже с ними, в том числе, кстати, Бориса Штейгера, он же булгаковский барон Майгель. Все они оказались шпионами "одного из иностранных государств".

Из речи наркома пищевой промышленности Анастаса Микояна на торжественном заседании по случаю 20-летия ВЧК-ОГПУ-НКВД. 20 декабря 1937 года

В январе на станции метро "Площадь революции" началась установка бронзовых скульптур. Для наблюдения за процессом в Москву из Ленинграда прибыл их автор – скульптор Матвей Манизер. В том же номере: "Мосшвейсоюз" приступил к отделке комбината бытового обслуживания, где помимо парикмахерской, сапожной и швейной мастерских "устраиваются душевые комнаты. Посетителям во время ремонта их одежды будет предоставлена возможность принять горячий или холодный душ".

В посольстве США супруги Робинсон не зарегистрировались, хотя посольство располагалось тогда в соседнем доме, на Моховой, 13. В конце ноября Дональд Робинсон занемог и 2 декабря был госпитализирован. На вопросы госпожи Робинсон персонал гостиницы отвечал, что им неизвестно, в какую больницу увезли ее мужа, но посетить его там никак не возможно, потому что у него развилась тяжелая пневмония и его подключили к аппарату искусственного дыхания.

Рут Норме Робинсон такая полуосведомленность показалась странной, однако она и в этой ситуации не обратилась за помощью в посольство. Спустя неделю после того, как мужа увезла карета скорой помощи, она рассказала о происшествии американским журналистам, которых встретила в отеле, а те сообщили о нем американским дипломатам. В тот же день, 9 декабря, временный поверенный в делах США Лой Гендерсон и второй секретарь посольства, глава консульского отдела Ангус Уард побывали в "Национале" и поговорили с Робинсон, которая повторила им свой рассказ. Служащие отеля отвечали на расспросы уклончиво и говорили, что только директор уполномочен давать разъяснения по этому делу, но он сейчас занят. Уарду и Гендерсону удалось встретиться лишь с заместителем директора, но тот никакой информацией не обладал.

Утром 10 декабря Гендерсон и Уард снова пришли в гостиницу, чтобы продолжить поиски. И тут выяснилось, что накануне вечером исчезла и миссис Робинсон. По словам персонала, она вместе с багажом села в автомобиль, который умчал ее в неизвестном направлении. Что это была за машина, никто не знал. Американская пресса взорвалась сенсацией.

По поручению Гендерсона Уард позвонил в Наркомат иностранных дел, ответственному референту 3-го Западного отдела Сергею Виноградову. Тот, выслушав, обещал все выяснить и перезвонить до конца дня. Он действительно перезвонил, но только для того, чтобы сообщить, что от сотрудников "Националя" добиться толку не удалось, и он будет выяснять, куда подевались Робинсоны, в "Интуристе". Весьма вероятно, что уже в тот момент Виноградов понимал, что осведомляться о судьбе Робинсонов следует в другом ведомстве, но он не мог сказать это американским дипломатам. О своих действиях и реакции советской стороны Гендерсон в тот же день доложил депешей в Вашингтон, добавив, что, хотя все иностранные постояльцы советских гостиниц обязаны сдавать свои паспорта на регистрацию, администрация "Националя" отказалась сообщить посольству номера паспортов Робинсонов.

Получив эту информацию, Госдепартамент США навел справки, и оказалось, что паспорта Робинсонам выданы 6 апреля 1936 года, но пределов США Робинсоны с тех пор не покидали. 11 декабря госсекретарь Корделл Хэлл вызвал советского посла в Вашингтоне Александра Трояновского и заявил ему:

Мое правительство и его представители в Москве полагают невозможным для американцев въезжать в Россию без регистрации и без того, чтобы об их передвижениях не было осведомлено советское правительство. Следовательно, нынешнее местонахождение этой четы Робинзонов несомненно известно должностным лицам советского правительства. Имеются сообщения о внезапном и подозрительном исчезновении в России иностранцев из других стран... И ни американцы, ни другие иностранцы не могут путешествовать по России без постоянного наблюдения за их передвижениями со стороны ОГПУ или другого подобного российского учреждения. Я чрезвычайно удручен тем, что в то время, как я прилагаю усилия к установлению по-настоящему полезных отношений, особенно в этот критический период в мировых делах, советское правительство продолжает использовать все эти раздражающие практики и методы, или, во всяком случае, внешний мир считает, что они продолжаются.

Трояновский передал в Москву это заявление и свой ответ на него в следующей редакции:

Меня пригласил к себе государственный секретарь Хэлл и говорил об исчезновении в Москве Дональда Робинсона и его жены, о которых пишут все газеты, посвящая этому делу целые передовые статьи. По его словам, такие дела и факты, о которых рассказывают американские туристы, создают неблагоприятную атмосферу вокруг американско-советских отношений. Я ему сказал, что здесь возможны три версии: или Робинсоны совершили какое-либо преступление, или они совсем не американские подданные и даже в действительности не Робинсоны, или они сами почему-либо выехали из "Националя". Во всяком случае, поведение Робинсонов очень подозрительно. Хэлл просил срочно выяснить этот вопрос, волнующий американскую общественность, упомянув о соглашении Литвинова – Рузвельта.

В ноябре 1934 года США и СССР установили дипломатические отношения. Для торжественного объявления об этом в Америку прибыл нарком иностранных дел Максим Литвинов.

Прибытие Максима Литвинова в Нью-Йорк. Киножурнал British Movietone News. Ноябрь 1933

Однако переговоры по консульским вопросам шли исключительно тяжело. Непреодолимым препятствием стали имущественные претензии граждан США, царские долги и долги Временного правительства. С трудом решались вопросы правовых гарантий для граждан США, заподозренных в нелегальной деятельности. Рузвельт настаивал на том, что советские власти должны уведомлять консула об аресте такого лица в течение 24 часов и незамедлительно предоставлять сотрудникам консульства доступ к арестованному. Он требовал, чтобы граждан США судил открытый суд, а не внесудебные органы и чтобы подсудимому был предоставлен адвокат по его выбору.

Литвинов ежедневно докладывал Сталину о ходе переговоров и получал от него указания о возможных уступках. Тем не менее стороны так и не смогли заключить консульскую конвенцию. Нарком сообщал в Москву: "На консульскую конвенцию Рузвельт сейчас не пойдет, так как это требовало бы обсуждения в парламенте, чего он вовсе хочет избежать".

В итоге Вашингтон и Москва установили консульские отношения в форме обмена письмами между президентом и наркомом. Литвинов в своем письме гарантировал, что консульство будет поставлено в известность об аресте "не позднее чем в течение 7 суток, а в больших городах, включая уездные города, – в течение 3 суток" и что сотрудники консульства будут "без промедления" получать доступ к арестованному.

Этот обмен письмами и есть соглашение Литвинова – Рузвельта, на которое ссылался госсекретарь Хэлл. Консульская же конвенция между США и СССР была заключена лишь в 1964 году. В ней сказано, что власти государства пребывания "немедленно уведомляют" консульство об аресте или задержании гражданина представляемого государства и что консульское должностное лицо имеет право "незамедлительно посетить" такого гражданина. Это положение было нарушено в случае с Бриттни Грайнер: она была задержана 17 февраля 2022 года, а посольство узнало об этом лишь 5 марта, когда суд принял решение об аресте. Сотрудник консульства смог посетить ее только 23 марта.

Робинсоны стали первым прецедентом бесследного исчезновения в СССР граждан США. Американские журналисты выясняли все новые подробности их пребывания в Москве. От других постояльцев "Националя" они узнали, что супруги вели себя чрезвычайно замкнуто и никто не видел их в ресторане отеля. 15 декабря грянула новая сенсация: как выяснилось в ходе расследования Госдепа, паспорта Робинсонов – подложные. Точнее, паспорта настоящие, но получены они на основании свидетельств о рождении людей, умерших в детстве.

"Дело с Робинсонами приняло для нас очень благоприятный оборот, – в тот же день телеграфировал Трояновский в Москву, – необходимо использовать соответствующее настроение и дать с нашей стороны заявление для сообщения Хэллу и в печать". Именно 15 декабря нарком Литвинов наконец встретился с американским поверенным в делах. Он недомогал, поэтому принял Гендерсона у себя дома лежа в постели. Свою беседу с американцем Литвинов записал так:

Я выразил удивление, что после того, как американское правительство само установило мошенничество в получении американских паспортов, а следовательно, не может даже утверждать, что Робинсоны являются американскими гражданами, американское правительство и посольство продолжают заниматься этим делом и придавать ему какое-то значение. Если мы регистрируем иностранцев, так это не значит, что мы можем в каждую минуту знать их местонахождение и после их отъезда из какого-либо пункта сейчас же установить место их прибытия. По-видимому, мы имеем дело с какими-то авантюристами, и поэтому можно предположить, что они принимают специальные меры к сокрытию своих передвижений. Мне непонятно, почему вообще посольство заинтересовалось этим делом, когда сами Робинсоны за помощью к посольству не обращались, более того, как только г-н Гендерсон вступил в женой Робинсона в разговоры, она сочла нужным на следующий день исчезнуть, очевидно, не желая по каким-то причинам быть на виду у американского посольства.

Гендерсон ответил, что посольство обязано заботиться об американских гражданах, даже когда его об этом никто не просит. Дело приняло такой оборот в результате таинственности, которой обставили уход Робинсонов из гостиницы, и отказа как администрации гостиницы, так и НКИД дать какой-либо ответ в течение нескольких дней... Американское правительство отнюдь не заинтересовано в создании какого-то конфликта с нами, но поскольку дело попало в печать, оно не может оставить его в нынешнем положении...

Я повторно заявил Гендерсону, что дело создано ищущими сенсацию журналистами и вряд ли заслуживает нашего или американского внимания. Я ничего больше не могу сообщить посольству и сообщу ему... если что-либо узнаю.

Между тем журналисты в США вели свое расследование параллельно с Госдепом. В номере от 16 декабря New York Times опубликовала громадную статью, в которой изложила все установленные факты и множество новых подробностей. В числе прочего были найдены могилы двух детей, чьи имена присвоили "Робинсоны". Дональд Льюис Робинсон родился в 1905-м и умер в 1909 году. Рут Норма Бёркленд, под чьим именем неизвестная женщина вступила в брак с лже-Робинсоном, родилась в 1909-м и скончалась в 1915-м. "Власти чуют запах возможной "фабрики паспортов", – писала газета и задавалась вопросами: "Кто такие "Робинсоны"?.. Что с ними приключилось? Американцы они или граждане другой страны? Если другой, то какой? Возможно, они являются членами шпионской организации? Работали ли они на Советский Союз или против него?" NYT напоминала: "Многие иностранные коммунисты погибли в недавней волне террора в Советской России. Есть предположение, что и "Робинсоны" пали жертвами кровавых чисток вследствие их связей с диссидентской группой".

Под "диссидентской группой" подразумевались троцкисты – этот ярлык тогда приклеивали любым реальным или мнимым оппозиционерам. В августе 1936-го и январе 1937 года в Москве прошли два больших судебных процесса над "троцкистами", в которые записали и оппонентов Троцкого Зиновьева и Каменева. Началась охота на троцкистов за границей. В Москву отзывались дипломаты и разведчики. Отказавшихся вернуться искали и уничтожали. Репортеры бросились с вопросами к вожакам коммунистов, но один из них, Чарльз Крамбейн, заявил, что знать не знает никаких Робинсонов. В свою очередь лидер американских троцкистов Джеймс Кеннон сказал, что дело Робинсонов представляет собой "отчаянную попытку сталинского режима оправдать в американском общественном мнении инсценированные московские процессы, приговоры которых внушают большинству американцев отвращение и скептицизм".

Спустя 10 дней дело приняло новый оборот. "Робинсоны" купили в агентстве "Кук и сыновья" билеты на рейс итальянского лайнера Rex, отплывавший из Нью-Йорка 16 октября, но не нашлось никаких свидетельств, что они этими билетами воспользовались. В то же время другая американская супружеская пара, Адольф Арнольд Рубенс и его жена, отбыли этим рейсом в Европу и сошли на берег в Неаполе, где их след потерялся. Сличив дополнительные данные и фотографии, прикрепленные к их анкетам на получение паспортов, в Госдепе пришли к выводу, что это одни и те же лица. Оказавшись в Италии, они спрятали паспорта на имя Рубенсов и достали документы Робинсонов, по которым и въехали в СССР, получив визу в одном из советских консульств в Европе.

3 января Госдеп переслал в московское посольство фотографии Рубенсов-Робинсонов. В сопроводительном послании госсекретарь Хэлл сообщил, что девичья фамилия Рут Мари Рубенс – Бёргер. Ее американское гражданство сомнений не вызывает. Последнее письмо, которое ее родители получили от нее из Парижа, датировано 3 ноября. Рут Мари Рубенс замужем вторым браком. Что касается Адольфа Арнольда Рубенса, то он указал в анкете ложные данные: сообщил, что его родившийся в Латвии отец – натурализованный американец. Эта информация не подтвердилась. Гражданство Рубенса остается неизвестным. Лой Гендерсон ответил госсекретарю, что изображенная на фотографиях женщина – та самая, с которой он и советник Уард беседовали в "Национале" 9 декабря. Хэлл в ответ дал указание не прекращать попыток установить истину о случившемся.

Наркоминдел продолжал отмалчиваться. 7 января Литвинов поставил в известность Трояновского: "Сегодня американское посольство прислало ноту с запросом, арестованы ли у нас Рубенсы. Полагаю, что и на этот раз мы не дадим посольству никаких сведений".

Но 18 января обет молчания был нарушен. НКИД уведомил посольство США, что советские власти арестовали в Свердловске человека, выдающего себя за Дональда Робинсона, а через несколько дней в Москве взяли под стражу его жену. Оба подозреваются в шпионаже. По указанию госсекретаря Лой Гендерсон сразу же потребовал свидания с Рут Мари Рубенс. Ему ответили, что до тех пор, пока следствие не окончено, посещение вряд ли возможно. На это Гендерсон сказал, что такой ответ противоречит существующим договоренностям, ведь следствие может продлиться многие месяцы. Но ему возразили, что советская сторона всегда толковала эти договоренности в том смысле, что свидание гарантируется по окончании следствия.

Гендерсон отправил этот ответ в Вашингтон, где госсекретарь вызвал посла Трояновского и заявил решительное несогласие с такой интерпретацией соглашения Литвинова – Рузвельта. Хэлл, кроме того, высказал целый ряд других претензий к действиям советских властей, осложняющих работу американских дипломатов. Излагая Сталину содержание этого устного меморандума, Литвинов писал: "Остальные жалобы американцев, по-моему, внимания не заслуживают". В число не заслуживающих внимания попало и требование о свидании с Рубенс.

Но Гендерсон не успокаивался, и вождь (больше некому) принял решение устроить встречу. 10 февраля поверенный в делах и советник Уард посетили подследственную в Бутырской тюрьме, о чем составили и опубликовали пресс-релиз. На встрече, говорится в релизе, присутствовали следователь НКВД, переводчик и представитель НКИД. Дипломатам было запрещено задавать вопросы, касающиеся следствия.

Рут Мари Рубенс подтвердила, что это ее настоящее имя, что она родилась в Филадельфии 27 мая 1908 года и что в СССР она въехала по паспорту на имя Рут Нормы Робинсон. Как и зачем муж выправил этот паспорт, она не знает. Далее в релизе говорится:

Миссис Рубенс сказала, что у нее нет адвоката в настоящий момент и она хочет его иметь. Она не заявила никаких жалоб на условия содержания. Когда ее спросили, может ли посольство что-либо сделать для облегчения этих условий или чем-нибудь помочь, она ответила, что благодарна за предложение, но никакой помощи не хочет. Миссис Рубенс была опрятно одета и выглядела ухоженно.

В своем отчете в Госдепартамент Гендерсон был гораздо откровеннее. Он называет имя следователя – майор Ямницкий. Михаил Ямницкий в то время работал помощником начальника 5-го (иностранного) отдела ГУГБ СССР. Переводчик понадобился, конечно, не Рубенс и не Гендерсону (он пишет, что ее произношение свидетельствовало о том, что она урожденная американка с хорошим образованием), а майору, который настаивал, чтобы весь разговор переводился на русский. Вообще Рубенс, отмечает Гендерсон, находилась "в полной власти" Ямницкого. Например, когда Уард предложил ей сигарету, майор грубо возразил, и сигарета осталась в портсигаре. Внешность миссис Рубенс, продолжает Гендерсон, "разительно изменилась с тех пор, как мистер Уард и я видели ее в отеле "Националь".

Ее лицо было одутловатым и отекшим, землистого цвета. Она казалась совершенно сломленной. Хотя она выглядела безразличной и говорила монотонным голосом, по тому, как она стискивает руки, и по другим непроизвольным движениям было видно, что она находится в страшном нервном напряжении.

Беседа продолжалась 45 минут, из которых не меньше половины занял перевод. "Я знаю, – сказала она, – что мой муж совершил серьезное преступление против Советского Союза, и считаю действия советских властей по отношению ко мне оправданными. Я вполне понимаю причины, по которым они держат меня здесь. Я благодарна вам за предложение помощи, но прошу вас не пытаться помочь мне. Я намерена разделить судьбу моего мужа". После этого монолога Гендерсон спросил, есть ли у нее дети, и показал ей вырезку из американской газеты – это было фото ее дочери Рут Делайт, сделанное в доме ее родителей во Флориде. Ее глаза наполнились слезами, и она подтвердила, что на фотографии ее дочь.

После этого майор Ямницкий нажал кнопку звонка, и в комнате появился вооруженный конвоир. "Миссис Рубенс встала, повернулась по команде майора и пошла к выходу, не сказав ни слова прощания и ни разу не оглянувшись".

Советская сторона решила никаких сообщений о свидании в Бутырке не публиковать. Замнаркома Потемкин опасался, что это может повлечь за собой нежелательные последствия:

Разрешение, данное нами американцам – притом еще до окончания следствия, – может быть использовано другими иностранными миссиями как связывающий нас прецедент. Кроме американцев, право на свидание с арестованными предоставлено нами формально немцам и англичанам. Первым мы фактически уже давно перестали давать такие свидания; вторым – не предоставляли свиданий еще ни разу. Не подлежит сомнению, что в случае опубликования сообщения ТАСС о свидании американцев с Робинсон-Рубенс немцы вспомнят о своем прежнем праве, а англичане начнут добиваться, чтобы и им дозволено было посещение кое-кого из арестованных у нас английских граждан. За немцами и англичанами потянутся и другие посольства, чтобы не оказаться в положении дискриминируемых. Все это создаст Наркоминделу много лишних хлопот и разговоров.

Тем временем за океаном дело о подложных паспортах достигло федерального большого жюри. В судебной системе США эта инстанция устанавливает, имеется ли в деле состав преступления, и если имеется, передает дело в суд. 21 февраля показания большому жюри дал Карло Треска – натурализовавшийся в США итальянец, видный анархист и неутомимый критик как фашизма, так и сталинизма. Он напомнил присяжным недавнее загадочное исчезновение Джульет Стюарт Пойнтц – американской коммунистки, работавшей на советскую разведку. После того как Большой террор уничтожил некоторых ее друзей, она вышла из партии, а в июне 1937 года бесследно пропала в Нью-Йорке. Треска был убежден, что ее "выманили или похитили" агенты Сталина, потому что она "слишком много знала". Треска считал, что и с Рубенсами произошло нечто подобное. (В январе 1943 года его самого убили в Нью-Йорке, и преступление осталось нераскрытым.) Следствию уже было ясно, что мошенники, выписывающие паспорта на основании ложных данных, делают это в интересах иностранной шпионской сети.

Много лет спустя эту версию подтвердила Надежда Улановская – она была женой и коллегой Александра Улановского, возглавлявшего нелегальную резидентуру Разведуправления РККА в Нью-Йорке в 1932–1934 годах. В воспоминаниях, написанных в соавторстве с дочерью и изданных в 2003 году, она рассказывает:

Сведения о прибывших находились в одном месте, но человек-то мог умереть, и факт смерти будет зарегистрирован совсем в другом месте. То же и с родившимися в стране: факт рождения зарегистрирован в одном месте, а факт смерти – в другом. Мы использовали паспорта умерших.

Впоследствии, уже после войны, Конгресс США провел свое расследование и выяснил, что в стране действительно действовала целая "фабрика" по изготовлению таких документов. Именно дело Рубенсов дало нить, позволившую размотать весь клубок.

Вскоре внимание аккредитованных в СССР иностранных корреспондентов переключилось на другую тему. 28 февраля "Правда" сообщила о новом разоблачении высокопоставленных "троцкистов": "Сотни миллионов рабочих, крестьян, честных интеллигентов во всем мире содрогнутся от негодования и омерзения, когда узнают о чудовищном заговоре, о кошмарных, леденящих душу преступлениях банды гнусных убийц, шпионов, фашистских заговорщиков, объединившихся в "право-троцкистский блок". 2 марта в Колонном зале Дома Союзов открылся третий и последний из московских процессов. Главными подсудимыми на нем были Николай Бухарин, Алексей Рыков и Генрих Ягода. В зале присутствовал вернувшийся в страну посол США Дэвис. На скамье подсудимых сидели люди, которых он хорошо знал, а некоторых считал своими друзьями. Всего год назад на подмосковной госдаче наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца сидели за одним столом первый зам наркоминдела Николай Крестинский, нарком финансов Григорий Гринько, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал Ульрих, прокурор Вышинский и он, посол Дэвис. У профессора Плетнева Дэвис лечился. А теперь Ульрих и Вышинский судили остальных. Посла отделяло от подсудимых чуть более трех метров. "Надеюсь, они прочли в моих глазах скорбь, которую я чувствовал, глядя на них при таких обстоятельствах", – записал он в своем дневнике. 4 марта Николай Ежов докладывал Сталину:

Американский посол Дэвис в беседе с эстонским послом Рэй (который является у него переводчиком, ввиду отсутствия переводчика на процессе) заявил, что он недоумевает, почему нет свидетелей на процессе, и считает, что срок 8 дней, данный арестованным для ознакомления с обвинительным заключением, недостаточен...

В кулуарах дипкорпуса носятся всякие фантастические рассказы об особых методах допроса, о наркотиках, вспрыснутых обвиняемым перед выступлением, и т.п.

Дэвис был юристом и не мог не видеть всех несообразностей процесса. Но президенту и госсекретарю он писал, хотя и с оговорками, что обвиняемые получили по заслугам:

Несмотря на предубеждение, возникающее из-за признательных показаний, и вследствие того, что система практически не обеспечивает защиты прав обвиняемого, а также после ежедневного наблюдения за обвиняемыми, их в высшей степени нескладными показаниями, их бессознательными признаниями... политическая вина подсудимых, а также другие обвинения доказаны вне разумных сомнений и делают обоснованными обвинительный вердикт и меру наказания, предусмотренного советскими уголовными законами за государственную измену.

"Приговор суда – приговор народа". Процесс антисоветского правотроцкистского блока. Режиссер Илья Копалин. Московская студия кинохроники. 1938

К аналогичным выводам он пришел и после второго процесса, на котором тоже присутствовал. При таком отношении к сталинскому правосудию от Дэвиса трудно было ожидать сочувствия к Рут Мари Рубенс.

В апреле 1939 года был арестован "зоркий хранитель народного счастья" Николай Ежов. Его сменил Лаврентий Берия. Началась бериевская "амнистия" – резкое сокращение масштабов репрессий, закрытие незавершенных дел и освобождение нескольких десятков тысяч осужденных. Судя по всему, под эту "либерализацию" попала и Рут Мари Рубенс.

Суд по ее делу состоялся в Московском городском суде 9 июня 1939 года и уложился в 45 минут. Председательствовал Александр Васнев, глава Мосгорсуда. Подсудимая признала себя виновной в нелегальном въезде на территорию СССР, но отрицала, что сделала это с "преступной целью". Ее приговорили к 18 месяцам лишения свободы. Этот срок она уже почти отбыла в предварительном заключении. Оставалось отбыть один день, поэтому в зале суда ее из-под стражи не освободили, а отправили обратно в тюрьму. После оглашения приговора она, как сообщила, спросила судью: "Могу я задать вопрос?" Ей милостиво разрешили. "Могу я узнать, что произошло с моим мужем?" – "Мы не можем сказать вам это сейчас, – ответил судья. – Это к данному делу не относится".

Сразу после окончания заседания к Рубенс бросились американские журналисты, спрашивая прежде всего, как с ней обращались в тюрьме. "Не знаю, позволено ли мне отвечать на вопросы", – молвила она. "Трое стражников НКВД, – пишет NYT, – мгновенно рванулись вперед, тем самым ясно давая понять, что не позволено". Репортеру показалось странным, что Рубенс не приговорена к обычной в таких случаях мере – выдворению из Советского Союза. Но это недоумение вскоре разъяснилось.

Из сотрудников посольства в зале находились временный поверенный Стюарт Граммон и Ангус Уард. Они просили НКИД уведомить их, когда и где будет освобождена Рубенс, которой явно необходима помощь посольства, поскольку у нее нет действительного американского паспорта. Однако НКИД на эти запросы ничего не отвечал, и 14 июня госсекретарь Хэлл велел Граммону добиться встречи с Молотовым, который в мае 1939 года был назначен наркомом иностранных дел, или его первым замом Потемкиным и потребовать немедленной встречи с Рубенс. 17 июня Граммон вручил Потемкину формальную ноту. Тот обещал запросить "компетентные органы" и дать ответ в течение двух-трех дней.

19 июня Рубенс пришла в посольство и побывала там еще трижды. Она заявила, что ей не нужен паспорт для возвращения в США, поскольку она решила остаться в Советском Союзе и попытаться помочь своему мужу. Кроме того, она опасается возвращаться, так как в Америке ей может быть предъявлено обвинение в подлоге, и она не хочет отбывать наказание повторно (газеты писали, что в США ей грозит до пяти лет лишения свободы и 2000 долларов штрафа).

Посол Дэвис к этому времени уже покинул страну. Он был назначен послом в Бельгии и Люксембурге. Вернувшись в Вашингтон, он 27 июня встретился с новым советским послом Константином Уманским. По сообщению последнего, Дэвис "с искренним восторгом" отзывался о Сталине ("Мудрый, простой человек, умеющий глядеть вперед, умеющий сочетать достоинство с приветливостью") и рассказывал, что "один из высших чиновников Госдепа" упрекал его в том, что он "дал себя использовать", на что Дэвис ответил, что он бы "охотно дал себя использовать для тех целей, которые едины у СССР и США". Помимо прочего посол высказался и о деле Рубенс.

Дэвис, вспомнив о моем с ним частном разговоре у него на нью-йоркской квартире в конце прошлого года по вопросу о "списке" претензий Госдепартамента и по делу Рубенс, сказал, что после этой беседы принял все меры к ликвидации кампании по делу Рубенс, поднятой по инициативе чиновников американского посольства в Москве в его отсутствие без всякого давления из Вашингтона, и может также засвидетельствовать, что наш ответный меморандум по вопросу о режиме американского посольства (то есть о толковании консульского соглашения Литвинова – Рузвельта. – В.А.) безукоризненно правилен. Я был бы "поражен", если узнал бы все "преступные, возмутительные" и т.д. детали поведения его помощников по посольству в Москве, о которых он донес не только Госдепартаменту, а говорил лично президенту не далее как третьего дня.

Если бы Дэвис был в Москве в тот момент, когда пропали супруги Рубенс, никакого скандала вообще не было бы. Если он и хлопотал о ком-то по указанию Вашингтона, то делал это крайне неохотно. Вот запись в дневнике Литвинова от 30 октября 1937 года:

Под конец беседы посол просил меня заинтересоваться следующими делами:

1. Имевшим место пару дней тому назад арестом переводчика посольства, советского гражданина. Этот арест бросает тень на посольство, и посол хотел бы иметь возможность при моем содействии или даже в моем присутствии объяснить НКВД, что переводчик ни в какой мере не использовался посольством для незаконных целей. Посол сознает, что формально он не имеет права вмешиваться в это дело, но все же в Америке с такими формальностями не считаются и будут обвинять его в бездействии, если он не добьется освобождения переводчика.

2. Арестом какой-то танцовщицы балета Большого театра, за которой ухаживал сотрудник посольства. Посол опасается, что это ухаживание могло послужить причиной ареста.

3. Арестом какого-то американского гражданина, которого он просит, если возможно, освободить и выслать.

Я заверял посла, что аресты ничего общего не могут иметь с отношением арестованных лиц к посольству и наверно вызваны другими моментами, может быть, из прошлого этих лиц. Если бы я оставался в Москве, то охотно занялся бы этими делами, но ввиду моего отъезда я рекомендую послу обратиться к 3-му Западному отделу и, если окажется необходимым, к т. Стомонякову. Надобности в объяснениях с НКВД я не усматриваю.

Посол назвал мне фамилии арестованных лиц, но я их не могу вспомнить.

Посол Дэвис вручает верительные грамоты председателю ЦИК Михаилу Калинину. Январь 1937

Очень может быть, что поначалу послу Дэвису приходилось напрягать свою совесть. Но привычка – вторая натура. Почти три десятка лет спустя его тогдашняя жена Марджори Пост вспоминала, как просыпалась по ночам в Спасо-хаусе: ей чудились глухие выстрелы. Но муж успокаивал ее: ну что ты, какие выстрелы – это строят метро, забивают сваи.

17 ноября 1939 года преемник Дэвиса на посту посла в Москве Лоуренс Штейнгардт получил уведомление советских властей о том, что 10 октября прошение Рут Мари Рубенс о предоставлении ей гражданства СССР удовлетворено, ей присвоена девичья фамилия Бёргер и предоставлено местожительство в Киеве.

По меньшей мере одна деталь – о местожительстве в Киеве – не соответствует действительности, хоть и воспроизводится во многих авторитетных изданиях. Чтобы узнать, кем в действительности были Рубенсы-Робинсоны и почему их постигла такая судьба, нужно вернуться в 1934 год, когда после серии громких провалов Разведупра в Европе и США Сталин поручил Особому отделу ОГПУ разобраться в их причинах. Доклад ОГПУ был неутешителен: "Тщательное изучение причин провалов, приведших к разгрому крупнейших резидентур, показало, что все они являются следствием засоренности предателями; подбора зарубежных кадров из элементов сомнительных по своему прошлому и связям; несоблюдением правил конспирации..." За докладом последовали оргвыводы, за оргвыводами – расправа. В 1937 году были арестованы и впоследствии осуждены к высшей мере почти все руководители военной разведки, отозваны из-за границы военные атташе и сотрудники нелегальных резидентур. Не стала исключением и нелегальная резидентура в США. Каким-то волшебным образом репрессии миновали резидента Бориса Букова. Но всех остальных ждала однообразная и страшная участь. В сводке важнейших показаний арестованных органами НКВД за 6–7 апреля 1938 года (Сталин получал такие сводки регулярно) читаем:

РОЗЕНБЛИТ Ф.С., бывший начальник зубного отделения Военного госпиталя, г. Москва. Допрашивал: ИВАНОВ.

Дополнительно показал о том, что с 1926 года является активным участником троцкистской организации Америки и немецким шпионом.

В 1926 году в собственном доме РОЗЕНБЛИТА, по 119-й улице Нью-Йорка, зародилось ядро американской троцкистской организации, инициатором которого был брандлеровец, бывший работник Разведупра РККА Феликс ВОЛЬФ. (Генрих Брандлер – председатель компартии Германии, в 1929 году исключенный из нее и создавший альтернативную партию. – В.А.)

В доме РОЗЕНБЛИТА происходили конспиративные встречи руководителей троцкистской организации Америки. Там собирались Джемс КЭНАН – секретарь политического комитета троцкистов Америки, Джей ЛОВСТОН – идеолог и организатор правооппортунистической группы Америки, изгнанный из компартии в 1929 году, Макс ШЕХТМАН – один из членов троцкистского политического комитета, и агенты германской разведки, бывшие работники Разведупра РККА: Феликс ВОЛЬФ (осужден), ТЫЛТЫНЬ, ИКАЛ Арнольд, МУРЗИН Дмитрий (все трое арестованы)...

В 1929 году по прямым указаниям бывшего начальника Разведупра РККА БЕРЗИНА (арестован) между Джей ЛОВСТОНОМ и Джемс КЭНАНОМ – с одной стороны и ТЬІЛТЫНЕМ – с другой состоялось соглашение о реализации фальшивых американских долларов, изготовляемых в Москве участниками латышской к.р. организации для нужд троцкистской организации Америки и ловстановцев...

Кроме этого, РОЗЕНБЛИТ показал, что его дом являлся также и явочной квартирой германской разведки.

Московский дантист Филипп Самойлович Розенблит эмигрировал в США в 1925 году по заданию Разведупра. В его нью-йоркском зубоврачебном кабинете была организована явка, где сотрудники резидентуры встречались со своими агентами. Операция с фальшивыми долларами была предпринята по указанию Сталина. Арнольд Икал – это и есть Адольф Арнольд Рубенс, он же Дональд Робинсон.

Он родился в Лифляндской губернии в семье сельского ремесленника, латыш. В юности вступил в комсомол, который в довоенной Латвии был нелегальной организацией, стал членом ЦК. В 1924 году по решению ЦК был направлен в Советский Союз, где поступил в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада. В июле 1925-го направлен Коминтерном на нелегальную работу в Латвию. В сентябре того же года арестован, при попытке к бегству тяжело ранен. В 1926-м приговорен к 4 годам каторжной тюрьмы. В итоге двух других судебных процессов срок был увеличен на 14 месяцев. В январе 1927 года по соглашению об обмене политзаключенными Икал был выслан в СССР, а там направлен в распоряжение Разведупра. Работал в Германии. С мая 1932 года – в США. На Рут Бёргер, которая тогда носила фамилию первого мужа Бреман, он женился в 1935-м. В январе 1936-го ему было присвоено звание батальонного комиссара. В ноябре 1937-го его отозвали в Москву. Жена поехала с ним.

Шпионаж в пользу Германии ему вменили, вероятно, просто по месту прежней командировки. В шпионаже в пользу США тогда почти никого не обвиняли, что можно усмотреть в сводке НКВД за весь период Большого террора (чемпионом по засылке в СССР шпионов была Польша, за ней следовали Япония и Германия). Троцкизм – ну такая тогда была козырная масть. Икал обвинялся, кроме всего прочего, в посещении Троцкого в Мексике, как Эдмонд Дантес в посещении Наполеона. Приговор Военной коллегии Верховного Суда вынесен 28 апреля 1939 года. Срок 10 лет лишения свободы плюс пять лет ссылки. Умер в лагере в 1942-м. Реабилитирован в 1956-м. В биографической справке утверждается также, что Икал писал стихи и печатал их под псевдонимом Арнольд Грант. Но наиболее авторитетный на сегодняшний день 4-томный "Словарь псевдонимов" (М., Изд-во Всесоюз. кн. палаты, 1956–1960) такого имени не знает, Гугл стихов такого автора не находит.

В российских источниках больше никакой информации об Арнольде Икале нет. Никто из историков советской разведки не пишет, чем, собственно, он занимался в Америке и чего достиг. Но в американских кое-что найти можно.

28 июня 1939 года сотрудник Госдепартамента в рамках расследования мошенничества с паспортами беседовал о супругах Рубенс с нелегалом-невозвращенцем Вальтером Кривицким. Запись этой беседы имеется на сайте ФБР. Кривицкий знал Икала по работе в Германии под оперативным псевдонимом Эвальд. Он рассказал, что специальностью Эвальда были паспорта. Именно с этой целью он был командирован в США.

По словам Кривицкого, в 20-е годы в Москве научились подделывать американские паспорта. Но в 30-е в США появился новый дизайн паспорта, с более высокой степенью защиты, подделать его стало крайне сложно. Икала послали в Америку с заданием найти иной способ фальсификации. Ему ли принадлежит ноу-хау, мы не знаем. Но он поставил дело на поток. Пользуясь децентрализованной системой регистрации актов гражданского состояния, о которой писала Улановская, Икал создал собственную агентурную сеть из иммигрантов и коммунистов, работавших в учреждениях и агентствах по оформлению различных удостоверений и сертификатов, и получал на основании этих документов совершенно аутентичные, законные паспорта на имена покойников. Именно он был директором "фабрики паспортов", о которой писали газеты. Он оформлял и отправлял в Москву сотни паспортов ежемесячно. Теперь советский нелегал мог пользоваться разными паспортами в разных странах, и след его терялся. Кривицкий утверждал, что жена Икала – убежденная коммунистка и что она вышла за него замуж по заданию партии.

Много дополнительных подробностей содержит биография Уиттекера Чемберса, написанная Сэмом Таненхаузом. Чемберс – американский журналист и агент Разведупра, завербованный Улановским. В годы Большого террора и после исчезновения Джульет Стюарт Пойнтц он стал опасаться за свою жизнь, ответил отказом на вызов в Москву и впоследствии дал подробные показания о советской шпионской сети. Икала он знал под псевдонимом Ричард. По его словам, Ричард был неотразимым красавцем с набриолиненной прической. Чемберс был шокирован, когда Ричард назначил ему конспиративную встречу не в укромном уголке Бруклина, как делали другие советские шпионы, а на автобусной остановке возле Рокфеллер-центра, в самом центре Нью-Йорка. Оказалось, в толпе, изображая любопытного туриста, затеряться и впрямь легче.

Икал находился тогда на вершине своей карьеры. Он получал большие средства на оплату своих расходов и занимался приписками в своих финансовых отчетах – проверить эту отчетность было невозможно, расписок агенты не давали. Жил он на широкую ногу и даже стал совладельцем издательства (потому, вероятно, и записался в "Национале" литератором). На каком-то мероприятии компартии США он встретил 25-летнюю Рут Бреман, разведенную мать-одиночку. Она работала секретарем в нью-йоркском Совете по безработице – организации, созданной прокоммунистическими профсоюзами, – и преподавала английский иммигрантам. Икал записался на уроки и через несколько месяцев рассказал Рут, что работает на международную антифашистскую организацию. Она стала помогать ему. Судя по всему, она действительно влюбилась в него. В мае 1935-го они поженились.

Икал продолжал бонвиванствовать. Супруги купили вторую квартиру, завели прислугу, два автомобиля и моторную лодку, записались в теннисный клуб. Весной 1936 года они съездили в Москву, где работа Икала получила самую высокую оценку: провалы по причине плохих подделок совершенно прекратились, паспорта Икала выдерживали самую строгую проверку. Однако он, видимо, уже тогда почувствовал, что тучи над его головой сгущаются. Когда летом 1937-го Икал получил вызов в Москву, он знал, что его покровитель и земляк Ян Берзин снят с поста начальника Разведупра, и стал всячески оттягивать отъезд. По мнению Таунхауза, ему был свойствен "леденящий душу фатализм революционера, преданного своему делу". Но решающую роль сыграло собственноручное послание Берзина своему протеже. Таунхауз считает, что письмо было подделкой, потому что Берзин будто бы был расстрелян в августе 1937-го. На самом деле он еще даже не был арестован – это произошло 27 ноября, когда Рубенсы-Робинсоны были в Москве. Один из агентов Икала советовал ему оставить в Америке жену и падчерицу. Но он последовал совету наполовину.

В Москве Икал будто бы и вправду заболел, и карета скорой помощи действительно увезла его в больницу. Но не исключено, что он симулировал болезнь, чтобы уйти от слежки. У него мог быть и третий паспорт. К этому моменту под стражей оказалось практически все руководство Разведупра и многие его коллеги. Он не мог этого не знать. Возможно, его и впрямь нашли только в Свердловске.

После ареста – или бегства – мужа Рут Рубенс предприняла отчаянную попытку спастись. Она познакомилась с жившим в "Национале" американским журналистом и рассказала ему о случившемся. Это был крик о помощи. Ее спасением была огласка. Корреспонденции об исчезновении в СССР семейной пары американцев два месяца не сходили с первых полос газет. Это действительно спасло ее от более суровой участи.

Информацию о дальнейшем мы находим в так называемых тетрадях Васильева. Это конспекты оперативных дел внешней разведки, которые с разрешения руководства СВР делал в начале 90-х годов журналист Александр Васильев. Сейчас эти тетради находятся в открытом доступе. Вот справка по делу дантиста Розенблитта. Читаем:

В 1937 г. 7 отдел ГУГБ НКВД СССР начал активную разработку Розенблит, подозревая его в троцкистской деятельности. 31.12.37 г. Розенблит Ф.С. был арестован НКВД СССР в гор. Москве за шпионаж в пользу Германии и участие в контрреволюционной организации.

На предварительном следствии Розенблит признал себя виновным и дал показания о своей разведывательной деятельности в пользу Германии и троцкистской деятельности. К этой работе он был привлечен в 1925 г. в Нью-Йорке кадровым работником РУ РККА – троцкистом и немецким шпионом – Вольфом. При содействии бывшего руководителя РУ РККА, троцкиста Берзина Розенблит вместе со своей женой был принят в советское гражданство.

Однако на суде Розенблит от показаний, данных им на предварительном следствии, отказался, и его дело из суда было возвращено в НКВД СССР.

Показаниями троцкистов и немецких шпионов, бывших кадровых работников РУ РККА Мурзина, Икала и Германа Розенблит был изобличен и приговорен 17.9.39 г. Особым Совещанием НКВД СССР к 8 годам ИТЛ.

На 15.11.45 Розенблит содержался в Карлаге.

И наконец, последний документ из того же досье. Он датирован 20 декабря 1946 года.

Начальнику 1 гл. управления МГБ СССР
генерал-лейтенанту тов. Федотову П.В.

В 1934 году бывший резидент Разведупра в США Икал А.А. привлек для работы по линии РУ свою жену (в настоящее время наш агент "Американка") Боергер Рут-Норму Фридриховну, 1908 года рождения, уроженка Филадельфии, гражданка США.

В 1937 году "Американка" с мужем приехали в СССР под фамилией Робинсон и вскоре была арестована НКВД СССР по обвинению в шпионаже. Муж "Американки" был уличен в шпионской деятельности и осужден, а виновность ее доказана не была, вследствие чего в 1939 г. "Американка" была
освобождена.

В свое время американская печать проявляла значительный интерес к судьбе "Американки". Появилась статья об исчезновении в Москве "супругов Робинсон" и американское посольство в Москве, по прямому указанию Госдепартамента США стало настойчиво запрашивать НКИД о судьбе "Американки". Кроме того, со стороны американского посольства в Москве были неоднократные предложения об оказании помощи "Американке" в возвращении ее в США. По нашему заданию "Американка" от помощи американцев и от поездки в США отказалась.

После освобождения из-под стражи "Американка", по ее личной просьбе, получила советский паспорт и была направлена на постоянное жительство в гор. Воронеж, откуда, в связи с приближением фронта, была эвакуирована в гор. Челябинск. Позднее по просьбе "Американки" она была нами направлена в Крым для лечения. За все время с момента ее ареста "Американка" вела себя с нами искренне и выполняла наши задания.

В США в г. Miami, Florida, Jackson Street, 2983 проживает семья "Американки", состоящая из ее отца – F.G. Boerger, матери и дочери 16 лет. С 1939 г. "Американка" никаких известий от своей семьи не имеет, в связи с чем она проявляет крайнюю нервозность.

В мае месяце 1945 г. № 2/А/7/1274 мы просили бывшее 1 Управление МГБ СССР выяснить, проживает ли по указанному адресу ее семья, состояние их здоровья (в особенности дочери) материальную обеспеченность и чем они занимаются.
В декабре 1945 года 1 Управление МГБ СССР № 1/3/25211 ответило, что по причинам оперативного характера выполнить эту просьбу невозможно.
Учитывая настоятельные просьбы "Американки" об оказании помощи в выяснении судьбы ее родственников, просим Вас дать указание проверить, проживают ли в данное время по указанному адресу родственники "Американки", чем они занимаются, состояние здоровья дочери и возможность приезда ее в СССР.

О Вашем решении просим сообщить.

Зам. нач. 2 гл. управления МГБ СССР генерал-лейтенант Райхман.

Федотов великодушно дал указание. Спустя восемь дней в Нью-Йорк отправили письмо "стажера Второго Управления Американки" ее родственникам с указанием: "С этими родственниками встреча должна происходить на законных, легальных, обычных основаниях". Посланец должен был поехать в Майами в качестве сотрудника советского консульства. Резидентура два месяца готовила поездку, но тут начала сыпаться советская агентурная сеть. Поездка была отложена, а потом и вовсе отменена. Советской разведке стало не до родственников стажера "Американки".

Рут Мари так ничего и не узнала о судьбе дочери. С помощью интернета можно установить, что Рут Делайт Бреман скончалась в 1980 году в возрасте 50 лет. Когда и при каких обстоятельствах умерла ее мать – неизвестно.

Скажем несколько слов и о судьбе некоторых других персонажей этой истории.

После Разведупра настал черед НКВД. В 1938 году там началась кровавая чистка, в которую угодил и майор Ямницкий. 6 ноября 1938 года он был арестован и в феврале 1939-го расстрелян. В 1999-м в реабилитации отказано.

Председатель Мосгорсуда Васнин Александр Ванифатьевич, начинавший свою карьеру в Экономическом управлении ОГПУ, в 1941-м стал председателем Московского военного трибуна и сурово карал дезертиров и паникеров, в 1945-м был награжден орденом Ленина, а в 1948-м стал фигурантом огромного дела о взятках в советских судах, включая Верховный, и был приговорен к 10 годам лишения свободы. Как сказано в материалах дела, Васнев брал и натурой: "требовал от отдельных заинтересованных по судебным делам женщин вступления с ним в половую связь" и "своими преступными действиями способствовал разложению значительной группы работников Мосгорсуда".

Лой Гендерсон, прибывший в Москву в 1934 году в команде, набранной первым послом США в СССР Уильямом Буллитом, так и не смог побороть свое отвращение к сталинизму, чем крайне раздражал и посла Дэвиса, и президента Рузвельта. В ноябре 1943-го его отправили послом в Багдад. Он и двое других членов той же команды, Джордж Кеннан и Чарльз Болен, стали после войны ведущими экспертами Госдепа по Советскому Союзу. Как выразился в интервью Радио Свобода биограф Буллита Александр Эткинд, "его (Буллита. – В. А.) люди составили как бы мозговой центр холодной войны".