Я не представлял, что могу любить так, как любил её. Я поверил в неё, как верят в сон. Когда сон развеялся, я исчез вместе с ним. Я думал, что мне достанет смелости и самоотречения, чтобы отмахнуться от всех тех, кто уговаривал меня больше с ней не встречаться. Я знаю, что ты думаешь. И правда не только в этом, и пугает множество вещей. Мне потребовалось время, чтобы признаться самому себе: я не поверил в то, что смогу увлечь её в свои сны, выдержать их высоту, сделать их реальностью, оказаться, в конце концов, тем человеком, которого она ждала; мне было страшно сказать себе, что она меня забыла, Я тысячи раз собирался снова её отыскать, но и тут меня останавливал страх, что она мне не поверит, что я не сумею снова изобрести наш с нею смех вдвоём, что она уже не будет той, которую я любил, но особенно страх опять её потерять, на это у меня уже не хватило бы сил. Я уехал за границу, чтобы оказаться подальше от неё. Но, когда любишь, любые расстояния не в счёт. Стоило незнакомой женщине на улице напомнить мне о ней — и я уже видел её, моя рука выводила на бумаге её имя, словно это могло перенести её ко мне, мои глаза закрывались, чтобы увидеть её глаза, я искал тишины, чтобы услышать её голос.

Дары волхов Трогательная предновогодняя история О.Генри. Про настоящую любовь. Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная бережливость. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра Рождество.Единственное, что тут можно было сделать, это хлопнуться на старенькую кушетку и зареветь. Именно так Делла и поступила. Откуда напрашивается философский вывод, что жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают.Пока хозяйка дома проходит все эти стадии, оглядим самый дом. Меблированная квартирка за восемь долларов в неделю. В обстановке не то чтобы вопиющая нищета, но скорее красноречиво молчащая бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем, в щель которого не протиснулось бы ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, из которой ни одному смертному не удалось бы выдавить ни звука. К сему присовокуплялась карточка с надписью: «М-р Джеймс Диллингем Юнг». «Диллингем» развернулось во всю длину в недавний период благосостояния, когда обладатель указанного имени получал тридцать долларов в неделю. Теперь, после того, как этот доход понизился до двадцати долларов, буквы в слове «Диллингем» потускнели, словно не на шутку задумавшись: а не сократиться ли им в скромное и непритязательное «Д»? Но когда мистер Джеймс Диллингем Юнг приходил домой и поднимался к себе на верхний этаж, его неизменно встречал возглас: «Джим!» — и нежные объятия миссис Джеймс Диллингем Юнг, уже представленной вам под именем Деллы. А это, право же, очень мило.Делла кончила плакать и прошлась пуховкой по щекам. Она теперь стояла у окна и уныло глядела на серую кошку, прогуливавшуюся по серому забору вдоль серого двора. Завтра Рождество, а у нее только один доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Долгие месяцы она выгадывала буквально каждый цент, и вот все, чего она достигла. На двадцать долларов в неделю далеко не уедешь. Расходы оказались больше, чем она рассчитывала. С расходами всегда так бывает. Только доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Ее Джиму! Сколько радостных часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к Рождеству. Что-нибудь совсем особенное, редкостное, драгоценное, что-нибудь, хоть чуть-чуть достойное высокой чести принадлежать Джиму.В простенке между окнами стояло трюмо. Вам никогда не приходилось смотреться в трюмо восьмидолларовой меблированной квартиры? Очень худой и очень подвижной человек может, наблюдая последовательную смену отражений в его узких створках, составить себе довольно точное представление о собственной внешности. Делле, которая была хрупкого сложения, удалось овладеть этим искусством.Она вдруг отскочила от окна и бросилась к зеркалу. Глаза ее сверкали, но с лица за двадцать секунд сбежали краски. Быстрым движением она вытащила шпильки и распустила волосы.Надо вам сказать, что у четы Джеймс Диллингем Юнг было два сокровища, составлявших предмет их гордости. Одно — золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое — волосы Деллы. Если бы царица Савская проживала в доме напротив, Делла, помыв голову, непременно просушивала бы у окна распущенные волосы — специально для того, чтобы заставить померкнуть все наряды и украшения ее величества. Если бы царь Соломон служил в том же доме швейцаром и хранил в подвале все свои богатства, Джим, проходя мимо, всякий раз доставал бы часы из кармана — специально для того, чтобы увидеть, как он рвет на себе бороду от зависти.И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю ее фигуру. Но она тотчас же, нервничая и торопясь, принялась снова подбирать их. Потом, словно заколебавшись, с минуту стояла неподвижно, и две или три слезинки упали на ветхий красный ковер.Старенький коричневый жакет на плечи, старенькую коричневую шляпку на голову — и, взметнув юбками, сверкнув невысохшими блестками в глазах, она уже мчалась вниз, на улицу.Вывеска, у которой она остановилась, гласила: «M-me Sophronie. Всевозможные изделия из волос». Делла взбежала на второй этаж и остановилась, с трудом переводя дух. — Не купите ли вы мои волосы? — спросила она у мадам. — Я покупаю волосы, — ответила мадам. — Снимите шляпку, надо посмотреть товар. Снова заструился каштановый водопад. — Двадцать долларов, — сказала мадам, привычно взвешивая на руке густую массу. — Давайте скорее, — сказала Делла.Следующие два часа пролетели на розовых крыльях — прошу прощенья за избитую метафору. Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима. Наконец она нашла. Без сомнения, это было создано для Джима, и только для него. Ничего подобного не нашлось в других магазинах, а уж она все в них перевернула вверх дном. Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка, пленявшая истинными своими качествами, а не показным блеском, — такими и должны быть все хорошие вещи. Ее, пожалуй, даже можно было признать достойной часов. Как только Делла увидела ее, она поняла, что цепочка должна принадлежать Джиму. Она была такая же, как сам Джим. Скромность и достоинство — эти качества отличали обоих. Двадцать один доллар пришлось уплатить в кассу, и Делла поспешила домой с восемьюдесятью семью центами в кармане. При такой цепочке Джиму в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Как ни великолепны были его часы, а смотрел он на них часто украдкой, потому что они висели на дрянном кожаном ремешке. Дома оживление Деллы поулеглось и уступило место предусмотрительности и расчету. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять разрушения, причиненные великодушием в сочетании с любовью. А это всегда тягчайший труд, друзья мои, исполинский труд.Не прошло и сорока минут, как ее голова покрылась крутыми мелкими локончиками, которые сделали ее удивительно похожей на мальчишку, удравшего с уроков. Она посмотрела на себя в зеркало долгим, внимательным и критическим взглядом.«Ну, — сказала она себе, — если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет, он решит, что я похожа на хористку с Кони-Айленда. Но что же мне было делать, ах, что же мне было делать, раз у меня был только доллар и восемьдесят семь центов!» В семь часов кофе был сварен, и раскаленная сковорода стояла на газовой плите, дожидаясь бараньих котлеток. Джим никогда не запаздывал. Делла зажала платиновую цепочку в руке и уселась на краешек стола поближе к входной двери. Вскоре она услышала его шаги внизу на лестнице и на мгновение побледнела. У нее была привычка обращаться к богу с коротенькими молитвами по поводу всяких житейских мелочей, и она торопливо зашептала:— Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась! Дверь отворилась, Джим вошел и закрыл ее за собой. У него было худое, озабоченное лицо. Нелегкое дело в двадцать два года быть обремененным семьей! Ему уже давно нужно было новое пальто, и руки мерзли без перчаток. Джим неподвижно замер у дверей, точно сеттер, учуявший перепела. Его глаза остановились на Делле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно. Это не был ни гнев, ни удивление, ни упрек, ни ужас — ни одного из тех чувств, которых можно было бы ожидать. Он просто смотрел на нее, не отрывая взгляда, и лицо его не меняло своего странного выражения. Делла соскочила со стола и бросилась к нему.— Джим, милый, — закричала она, — не смотри на меня так! Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к Рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро растут волосы. Ну, поздравь меня с Рождеством, Джим, и давай радоваться празднику. Если б ты знал, какой я тебе подарок приготовила, какой замечательный, чудесный подарок!— Ты остригла волосы? — спросил Джим с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он все еще не мог осознать этот факт. — Да, остригла и продала, — сказала Делла. — Но ведь ты меня все равно будешь любить? Я ведь все та же, хоть и с короткими волосами. Джим недоуменно оглядел комнату.— Так, значит, твоих кос уже нет? — спросил он с бессмысленной настойчивостью. — Не ищи, ты их не найдешь, — сказала Делла. — Я же тебе говорю: я их продала — остригла и продала. Сегодня сочельник, Джим. Будь со мной поласковее, потому что я это сделала для тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать, — продолжала она, и ее нежный голос вдруг зазвучал серьезно, — но никто, никто не мог бы измерить мою любовь к тебе! Жарить котлеты, Джим? И Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия. Будем скромны и на несколько секунд займемся рассмотрением какого-нибудь постороннего предмета. Что больше — восемь долларов в неделю или миллион в год? Математик или мудрец дадут вам неправильный ответ. Волхвы принесли драгоценные дары, но среди них не было одного. Впрочем, эти туманные намеки будут разъяснены далее. Джим достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол.— Не пойми меня ложно, Делл, — сказал он. — Никакая прическа и стрижка не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел.Белые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же — увы! — чисто по женски сменившийся потоком слез и стонов, так что потребовалось немедленно применить все успокоительные средства, имевшиеся в распоряжении хозяина дома.Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней — один задний и два боковых, — которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Чудесные гребни, настоящие черепаховые, с вделанными в края блестящими камешками, и как раз под цвет ее каштановых волос. Они стоили дорого — Делла знала это, — и сердце ее долго изнывало и томилось от несбыточного желания обладать ими. И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск. Все же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слезы, сказала: — У меня очень быстро растут волосы, Джим! Тут она вдруг подскочила, как ошпаренный котенок, и воскликнула: — Ах, боже мой! Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Матовый драгоценный металл, казалось, заиграл в лучах ее бурной и искренней радости.— Разве не прелесть, Джим? Я весь город обегала, покуда нашла это. Теперь можешь хоть сто раз в день смотреть, который час. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть все вместе.Но Джим, вместо того чтобы послушаться, лег на кушетку, подложил обе руки под голову и улыбнулся.— Делл, — сказал он, — придется нам пока спрятать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожалуй, самое время жарить котлеты. Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они-то и завели моду делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы.

"С возрастом я всё больше ценю женщин, которым за сорок . Этому много причин. Например, 40 летняя женщина никогда не разбудит тебя среди ночи, чтобы спросить «О чём ты думаешь?». Ей пофиг, о чём ты думаешь! Если 40 летней женщине влом смотреть с тобой спорт по телевизору, она не будет сидеть и ныть по этому поводу. Она пойдёт и будет заниматься тем, чем хочет – обычно чем-то куда более интересным! Очень немногих женщин такого возраста интересует твое мнение о ней или о том, что она делает. 40 летние женщины обладают чувством собственного достоинства и абсолютной уверенности в себе! Они вряд ли закатят тебе истерику в общественном месте. НО!!! Если ты этого заслуживаешь, они тебя спокойно пристрелят, если сочтут, что им это сойдет с рук.))) Взрослые женщины щедры на похвалу, часто незаслуженную... 40 летние женщины достаточно уверенны в себе, чтобы познакомить тебя со своими подругами. Женщина помоложе может избегать даже лучших подруг, поскольку не доверяет своему партнеру(!), а женщине постарше по барабану, если ты сочтёшь её подруг привлекательными. Она знает, что её подруги никогда её не предадут(!!!). У 40 летних женщин интуиция оракула - Тебе не надо ни в чём им признаваться – они и так всё про тебя знают! Если научишься игнорировать пару морщинок тут и там, обнаружишь, что женщины за сорок куда сексуальнее .. чем молодые! 40 летние женщины откровенны и честны. Они тебе скажут в лоб, если ты скотина, или ведёшь себя как скотина. Тебе никогда не придётся гадать, как она к тебе относится. Так что да, есть много причин восхищаться женщинами, которым за сорок. Для всех мужчин, которые любят говорить:«Зачем покупать целую корову, когда можно получить молоко даром», у меня есть новость, сегодня 80 процентов женщин не заинтересованы в браке! Почему?! Потому что понимают, "что нет смысла покупать целую свинью ради сардельки!"... (Д. Нагиев )

Компромиссы,которых она всегда так остерегалась,караулили её повсюду. 
  Шла она на них неохотно,но с возрастом,увы,понимала:без них никуда.Разве проживёшь жизнь исключительно на привитых семьёй и школой наивных принципах?Получалось,что нет.Ещё выходило,что,оказывается,оставаться приличным человеком куда сложнее,чем кажется.
Это открытие,которое она сделала и приняла,облегчило её жизнь,словно была выписана индульгенция на ряд неблаговидных поступков.
Казалось бы,как всё просто-не желай зла другим,не обмани,не прелюбодействуй.Не бери чужого.Проще не бывает!   А получилось так - оставаться порядочным человеком сложнее всего.В такие воронки засасывала жизнь!Так пыталась затянуть!Попробуй выплыви! 
Оправдание она вроде бы получила,только вот разочарование было куда сильнее,чем облегчение.....

«Дорога на две улицы»

Мария Метлицкая

Прижмусь к тебе отчаянно, до дрожи. Опять небритый и слегка колючий... А ты хвастливо спросишь: Я хороший? . Да нет, ты не хороший... самый лучший!

Они так и не стали мужем и женой. Их роман принёс обоим больше страданий, чем счастья. Но даже сейчас, спустя почти двести лет, люди вспоминают историю их любви.

Никто не мог даже предположить, что Жорж Санд и Фредерик Шопен могут влюбиться друг в друга. Слишком уж разными они были — хрупкий болезненный юноша с манерами рыцаря и решительная женщина в мужском костюме, с неизменной сигарой в зубах. Тем не менее их роман продолжался десять лет и сподвиг обоих на создание выдающихся произведений — он писал музыку, она — книги.

К моменту знакомства у неё был солидный жизненный опыт за плечами. Амандина Аврора Люсиль Дюпен, которой было немного за тридцать, успела пожить в женском монастыре, выскочить замуж, родить сына и дочь, оставить супруга, уехать вслед за любовником в Париж и написать несколько романов под мужским псевдонимом «Жорж Санд». Фредерику Шопену не было ещё и тридцати. Он слыл музыкальным гением и виртуозом, объездил с концертами множество стран и был брошен той, с которой был помолвлен.

Когда они впервые встретились на светском вечере в доме их общей знакомой, Шопен развлекал гостей игрой на фортепиано. Хозяйка дома решила познакомить двух творческих натур, но музыкант тогда не придал значения этой встрече. А после спрашивал знакомых: «Что это за отвратительная женщина — Жорж Санд? Да и женщина ли она вообще?». Молодого человека с изысканными манерами тогда шокировало фривольное поведение и экстравагантный внешний вид писательницы, которая не просто носила мужской костюм, но ещё и дополняла его высокими грубыми сапогами, шляпой и сигарой. А вот «возмутительница спокойствия», по-видимому, сразу обратила внимание на молодого композитора.

Санд и Шопен часто пересекались на разных светских мероприятиях. После общения с писательницей мнение музыканта о ней изменилось, и спустя какое-то время пара начала встречаться — пока втайне от окружающих. Спустя несколько месяцев влюблённые стали жить вместе открыто, а в конце 1838-го уехали «зимовать» на Майорку — вместе с детьми Санд, как одна семья. В то время Шопена, который с детства страдал от туберкулёза, мучили приступы кашля, и пара надеялась, что мягкий климат поможет поправить здоровье.

Портрет Жорж Санд художника Огюста Шарпантьё. 1838 год.

Однако вышло наоборот: в Испании музыканту стало только хуже. Санд ухаживала за ним день и ночь, а тут ещё владелец квартиры узнал о недуге своего постояльца. По законам того времени, мебель и все предметы, к которым прикасался больной, приходилось сжигать — разумеется, оплачивать их стоимость пришлось Шопену и Санд. Самих же молодых выставили за дверь. Поскольку никто не соглашался принять человека, страдающего туберкулёзом, другого жилья они так и не нашли — их приютили лишь в монастыре.

На этом злоключения не закончились. Влюблённым предстояло вернуться в Париж, но все корабли отказывались брать их на борт. После ряда безуспешных попыток всё же удалось уговорить одного из капитанов. Правда, гениальному композитору, блистательной писательнице и двум детям выделили худшую из всех кают — по соседству с загоном для свиней. Как потом говорил Шопен, у этих свиней были условия на порядок лучше, чем у него. Санд же ни на что не жаловалась.

Вернувшись во Францию, «семейство» поселилось в поместье Жорж Санд. Но и там счастья не было: Шопен по-прежнему болел, сын ревновал мать к чужому мужчине. А повзрослевшая дочь наоборот — настраивала «отчима» против матери. Отношения постепенно начали сходить на нет, и в 1847 году Шопен не выдержал. Музыкант собрал вещи и ушёл. Санд не стала его останавливать.

Фредерик Шопен. Maria Wodzińska, 1835 год.

Поначалу они слали друг другу письма, но дочь Санд рассказывала Шопену про измены экс-подруги.

«Я предпочитаю видеть вас во враждебном лагере, чем защищаться от противницы, которая вскормлена моей грудью и моим молоком», — писала сама Жорж композитору.

А вскоре прекратились и письма. В последний раз Шопен и Санд встретились случайно — за полтора года до смерти композитора. Он не стал разговаривать с бывшей возлюбленной, но до конца жизни поддерживал тёплые отношения с её дочерью. А умирая, всё-таки вспомнил писательницу: «Она обещала, что я умру в её объятьях».

В романе Жорж Санд «Лукреция Флориани» возникают чёткие ассоциации: Лукреция — это сама писательница. А молодой эгоист Кароль, которого она так любила и из-за которого погибла, очень напоминает Шопена. Однако реальность отличалась от сюжета романа. Санд пережила своего любимого на 27 лет. После его смерти у неё был ещё один мужчина — с ним она оставалась до последних лет, ухаживая за хозяйством и заботясь о детях.

Шопену отношения с эпатажной Санд давались с большим трудом, но многие биографы сходятся во мнении: именно в те годы композитор написал свои лучшие произведения. Их отношения продолжались около десяти лет и принесли обоим много страданий: наверное, счастливый брак и спокойная семейная жизнь — слишком сложное понятие для двух гениев под одной крышей. Но об их романе помнят до сих пор. Даже спустя почти две сотни лет.

ссылка

Ты изменил ей с другой женщиной. Вернулся в семью через месяц: "Прости, бес попутал". Жена тебя простила, приняла. А через полгода заговорила о разводе: "Не могу так больше, Миша, устала. Не хочу". И сейчас ты бьешься головой о клавиатуру, всех френдов в соцсетях достаешь: "Что с ней? Ведь она сама согласилась сойтись. Жили нормально, начали с чистого листа. А теперь, спустя месяцы, она вдруг все мне припомнила и решила, что наши отношения восстановить невозможно. Почему?"

"Почему Герасим принял решение уйти от барыни после того, как утопил Муму?" — на этот вопрос ты, Миша, как и многие школьники, когда-то отвечал в сочинении. "В герое пробудилось человеческое достоинство, и он понял, что по-прежнему жить уже не сможет",— вот что надо было тогда писать, чтобы получить хорошую оценку. Но ты не усвоил материал, поэтому так негодуешь теперь: "Где логика? Она что, все это время давилась обидой?"

Так и есть, Миша. Как бы ни веселились твои френды с голыми девицами на аватарках: "Хороший левак укрепляет брак!", измена — это сильнейший удар по союзу мужчины и женщины. Почему разведчики, бизнес-партнеры или друзья оценивают предательство так, как его и положено оценивать, а твоя супруга должна относиться к нему иначе? Только потому, что ты пришел с цветами: "Давай все забудем, дорогая"? Обескровленная, обессиленная, все еще по привычке цепляющаяся за тебя, как за родного, она и сама была рада: "Давай". Но каждую минуту вашей дальнейшей жизни она все помнила. Трудно забыть, что у тебя в спине нож, Миша.

"Я не верю ему. Вот он улыбается, пьет чай, прикасается ко мне, говорит ""любимая", а я одно лишь думаю: "Предатель".— Это говорила мне женщина, которая пережила подобную историю.— Он же меня сдал! А я была в таком шоке, не соображала, надеялась, что станет легче, если он вернется... И теперь, получается, снова должна распахивать перед ним всю себя: "Ах, любимый!", если уж приняла? Не могу! Ненавижу".

Эта женщина не подала на развод и не стала жить, пряча глухую злобу, лишь бы числиться замужней. Эта семья не распалась. Потому что муж терпел ее слезы, истерики, обвинения. И не просто терпел, сжав зубы, он каждым своим поступком доказывал, что понимает ее чувства, признает, что она имеет право на них. Он завоевывал доверие заново. Чтобы его женщина убедилась: он не оставит ее больше. Что бы ни случилось. Даже если она до конца жизни будет талдычить свое: "Я тебе не верю".

А ты, Миша, едва супруга начинала жаловаться на боль, морщился: "Ну сколько можно!" Психовал: "Мы же договорились все забыть, что ты опять начинаешь! Почему я должен снова и снова хавать твои претензии?" Ты хотел жить так, будто ничего не было. Но все было, Миша. Если хочешь спасти брак — признай это. Посмотри в лицо своей беде. Плачь с той, которая тебя любит и ненавидит. Кайся. Стой на коленях. Один раз, и еще раз, и еще тысячу раз, если понадобится. Хавай, Миша!

Выхаживать тяжелораненого, видеть его страдания, слышать его проклятия: "Что ты со мной сделал! Что ты сделал!" нелегко — бабникам не под силу. Но иначе ты ее потеряешь. Просто умрет твоя жена, останется чужая, презирающая тебя женщина, которая подаст на развод: зачем ей жить с чужим?

А еще помни, что шрам, даже если и затянется, все равно не исчезнет. И через 10 лет вы оба будете его иногда ощущать. И через 20 лет, когда она посмотрит на ваши фотографии 2013 года, ее кольнет: "Это было в тот год, когда он изменил мне". Ты готов к такому? Точно готов? Тогда я желаю тебе всего самого доброго. У вас еще будут счастливые дни. Увидишь.

Наталья Радулова

источник