Парфюмер, футболист, винодел... |
|
Софи Лорен рассуждения о жизни |
Эта легендарная итальянская актриса давно считается эталоном женской красоты, а ее трудолюбивый характер и сила воли являются примером для многих. Даже несмотря на свой возраст, Софи продолжает сниматься в кино и писать книги.
Мы преклоняемся перед талантом этой не только красивой, но и мудрой женщины и поэтому собрали лучшие ее высказывания.
|
Актер Владимир Этуш о войне, фронте, жизни, смерти и Дне Победы |
Этот и другие материалы рубрики «Победа» мы публикуем к 70-летию окончания Великой Отечественной. Рубрика устроена таким образом, что рассказать о своих ветеранах в ней может каждый, добавив тем самым собственный фрагмент в мозаику лиц войны. Для этого нужно пройти по ссылке «Победа» и добавить свой рассказ к галерее уже опубликованных личных историй (кнопка справа). Одновременно мы публикуем размышления о войне и Победе тех, кому, на наш взгляд, действительно есть что сказать.
Родился 6 мая 1922 года в Москве. Советский и российский актер театра и кино, педагог. Народный артист СССР. Участник Великой Отечественной войны. Награжден многочисленными орденами и медалями, включая ордена Красной Звезды и Великой Отечественной войны I степени и Александра Невского, медали за «За оборону Москвы» и «За оборону Кавказа».
Я не знаю, как говорить о войне, чтобы это было понятно всем. Наверное, понять войну можно только на уровне чувств. Великая Отечественная — это событие, в которое была вовлечена вся страна, каждый наш человек. Эта часть истории, она настолько пронзительна, что ее невозможно преподнести как-то иначе, кроме как с великим трепетом, с великой болью. И со своей стороны, я не понимаю людей, пытающихся что-то «переосмыслить», поумничать на эту тему.
Что такое война для меня? Представьте: я совсем юный актер, мне 18 лет. Я эдакий баловень судьбы, предвоенный год для меня складывается прекрасно: чудесный вахтанговский театр, выдающиеся коллеги-актеры, любовные похождения, ночные гулянки...
И вот война, начало которой помню в мельчайших деталях. 22 июня 41-го года в пятом часу утра я возвращался по пустынной Москве домой с очередной вечеринки. Спустился по улице Горького на Манежную площадь и вдруг увидел огромный черный автомобиль посольства Германии, который несся со стороны Кремля. До сих пор помню флажок со свастикой, трепетавший на ветру. Я, по своей мальчишеской наивности, не придал этому эпизоду значения. Уже позже понял, что стал невольным свидетелем проезда немецкого посла фон Шуленбурга, который минутами ранее вручил Молотову меморандум об объявлении войны Советскому Союзу.
Только в районе обеда того же дня узнал о бомбежках Киева и Минска и о том, что прежняя, мирная, жизнь завершилась. Что ощутил я поначалу? Жуткий, колотящий страх, который до сих пор чувствую буквально кожей. Этот ужас прошел быстро: начались военные будни, которые для меня выражались в тушении «зажигалок» на крыше Щукинского училища и рытье противотанковых рвов.
На оборонные работы меня вместе с другими студентами отправили спустя неделю после начала войны. Рыли окопы и эскарпы под Вязьмой. Уже там я понял, что тревожное время всегда показывает каждого человека в его истинном облике: среди нас, земляных рабочих, были настоящие трудяги и патриоты, а были и симулянты, лодыри, плуты…
В конце сентября 41-го мы играли в театре спектакль на военную тему — «Фельдмаршал Кутузов». В зале присутствовало всего 13 зрителей! Хорошо помню свое шоковое состояние. Я вдруг осознал, что в такой трагический для страны период людям не до театра. И на следующий день в военкомате записался добровольцем на фронт.
Я немного знал немецкий, поэтому первые четыре месяца службы провел в школе военных переводчиков в городе Ставрополе-на-Волге. Ныне такого населенного пункта нет, он затоплен после сооружения Куйбышевской ГЭС. По распределению я попал в Северо-Кавказский военный округ. Настоящая война началась для меня именно с этого момента.
Мое лейтенантское звание поспособствовало тому, что из переводчика я преобразился в заместителя начальника отдела разведки 70-го укрепрайона, оборонявшего Ростов. Через месяц после моего прибытия в часть немцы прорвали Воронежский фронт: наши войска стремительно отступали на Кавказ, и все разом хлынули через единственный мост в районе Аксая. Комендантом этого моста назначили именно меня.
Эта летняя переправа 1942 года до сих пор стоит перед глазами. Нескончаемый поток войск, текущий через узенькую тропку моста, и постоянные бомбежки. Немец, разумеется, был осведомлен о стратегическом значении переправы и не давал нам расслабиться ни на сутки. Я все время находился на самом мосту, регулируя движение колонн, и, как выяснилось, это было самое безопасное место! Наша зенитная охрана не давала фашистской авиации снижаться для прицельного бомбометания, поэтому взрывы гремели где угодно, но в мост немцы так и не попали.
Потом были бои за Аксай, в ходе которых я получил первые фронтовые навыки. А затем — наше долгое и тяжелое отступление через Кавказский хребет. Днем жара, ночью — жуткий холод, а обмундирование к таким походам не приспособлено. С едой в горах было тоже неважно, поэтому голод в том переходе стал обычным делом. Люди слабели, засыпали на ходу, иногда срывались в пропасть — особенно по ночам, когда километрами приходилось передвигаться по «карнизам» вдоль отвесных скал.
Вообще, прошло много лет, но до сих пор помнится одно главное, тягостное ощущение от войны — это нестерпимая, свинцовая, постоянная усталость. Мы никогда не бывали сытыми и никогда не бывали выспавшимися. И временами все — и командиры, и бойцы — от утомления просто валились с ног.
Вспоминаю один характерный случай, врезавшийся в память. Это был 1943 год, зима. Я на тот момент являлся помощником начальника штаба полка по разведке в Закавказском округе. После Сталинграда немцы стали отходить с Кавказа, поскольку боялись попасть в котел, как армия Паулюса. Наши войска перешли в наступление, выдавливали немцев от Грозного, но продвижение было тяжелым. Целыми днями шли серьезные бои. Я участвовал в допросе пленного гитлеровца, и это продолжалось невероятно долго — до глубокого вечера. После его окончания еще час провел в штабе, а затем навалилась такая усталость, что, выйдя на морозный воздух, я хотел только одного — где-нибудь поспать. Зашел в соседнюю избу в нашем лагере и обомлел: в жарко натопленном помещении спали немецкие пленные вперемешку с нашими командирами! На железной кровати храпели двое немцев, у них в ногах поперек кровати спал наш начальник химслужбы, на полу рядом, ничком — начальник полковой разведки, а на его, простите, ягодицах покоилась голова еще одного пленного гитлеровца, тоже спящего. Картину довершал караульный, который дремал, сидя на табуретке и прислонив автомат к одному из спящих немцев… Словно и не было войны, врагов и противников. Спали вповалку измученные, смертельно усталые люди.
Мои лучшие дни на войне — если вообще можно так говорить — связаны с 581-м стрелковым полком и его командиром Андреем Николаевичем Семеновым. Его полк на всем фронте — единственный, который обычно именовали не по номеру, а по фамилии командира: Семеновский полк. Семенова обожали все: штабные офицеры, солдаты, командиры смежных подразделений. Профессиональный военный, строевик, Семенов привлекал не только необыкновенным умом и боевой выучкой, но и отношением к подчиненным. В полку он знал всех, регулярно общался с рядовыми бойцами, вникал во все вопросы. С офицерами вел себя как старший товарищ, с бойцами — как родной отец. С Семеновским полком я прошел фронтовой путь от Осетии и Кабарды до Азова.
Позже выяснил, что Семенов — болгарский иммигрант, революционер, приговоренный к смерти на родине и нашедший пристанище в Советской России. Его настоящее имя — Янко Митев. С ним мы сдружились и даже встречались после войны в Болгарии. Он рассказывал, как в 1937 году в Москве его арестовали, обвиняли в шпионаже, проводили изнурительные многочасовые допросы. Какое-то время он провел в тюрьме… Самое интересное, что Митев-Семенов, несмотря на все притеснения и арест, остался убежденным сталинистом. Объяснить это с точки зрения логики невозможно. Наверное, надо жить в то время, чтобы понять…
На войне время сжимается, иногда кажется, что за сутки ты прожил целую жизнь. Поэтому есть вещи, которые уже стерлись из памяти, а есть то, что я не смогу забыть никогда. Боев было много, и мне, лейтенанту, приходилось и бежать с винтовкой в руках, и командовать пулеметным расчетом, и лежать в обороне в цепи солдат. Однажды в такой цепи мой сосед, один из бойцов нашего полка, получил ранение в легкое, у него начался пневмоторакс, он задыхался. Необходимо было его приподнять, чтобы облегчить страдания. Я попытался это сделать, и вдруг его голова упала мне на грудь. Другая пуля, предназначенная мне, угодила в него… Как мне это забыть?
Под Запорожьем в 43-м война для меня закончилась. Я получил тяжелое ранение. Это случилось сразу после награждения орденом Красной Звезды. Мы ждали сигнала к наступлению, сидели в окопах. Выбрали время затишья для вручения наград солдатам и офицерам, приехал комдив. Я, как назло, на построении не присутствовал — отлучился… А когда вернулся, немцы начали такой бой, каких до того момента я не припомню: все перед нами взрывалось и сверкало, как салют. Нужно было менять позиции, и мы побежали. Вдруг командир полка на бегу сует мне коробочку: «Этуш, забери свой орден! Черт знает, может, тебя убьют, а может, меня убьют!..»
Мы окопались и не могли сдвинуться с места 13 дней: немец стрелял беспрестанно. Нам ежедневно поступали приказы идти в атаку, но поднять бойцов под шквальным огнем не удавалось. На 13-е сутки сидеть в неглубоком окопчике стало невыносимо. С благословения комбата мне удалось поднять людей: пробежали метров 200 под огнем и опять залегли — вроде чуть продвинулись… Я вернулся в окоп к командиру, бой вроде окончился. Когда выходишь из атаки невредимым, теряешь бдительность. Я собрался на обед, встал в рост и… повернулся спиной к передовой. Перед тем как потерять сознание, услышал характерный звук «лопанья» разрывных пуль рядом с собой. А затем, когда очнулся, ощутил адскую боль внизу спины…
Потом было четыре госпиталя, полгода лечения. Выяснилось, что у меня разбиты кости таза. Меня комиссовали и дали вторую группу инвалидности. Восстанавливался уже в Москве. А в 1944-м, в старенькой шинельке и с палочкой, я появился на пороге родного Щукинского училища. Меня ждали новые роли…
День Победы я отмечаю всегда, иногда вместе с собственным днем рождения. Может ли этот праздник потерять для меня свою ценность? Могу ли я забыть войну? Свою жизнь от жизни страны мне не отделить. И слава Богу, что так.
|
Актёры Победы. Иннокентий Смоктуновский |
Иннокентия Смоктуновича (фамилию на Смоктуновский он поменял лишь после войны) призвали в январе 1943 года. Он был направлен в Киевское пехотное училище, находившееся в то время в Ачинске.
Но в августе того же года в срочном порядке он был отправлен без присвоения офицерского звания рядовым на фронт, на пополнение 75-й гвардейской стрелковой дивизии - в самое пекло, на Курскую дугу.
Затем ему довелось участвовать в форсировании Днепра, освобождении Киева.
«Немцы точными и плотными по насыщенности артналетами перебили нашу связь, протянутую по дну протоки (со штабом полка, не то дивизии - точно не помню), докладывать об обстановке на плацдарме высшему начальству, находящемуся на острове, посредине Днепра, должно быть, было необходимо (???), и из подразделений выбирали самых высоких ростом, чтобы те вброд, под обстрелом, то и дело погружаясь с головою в воду, держа лишь над ней, над водой, пакет с какими-то там страшно секретными данными, могли, если повезет, пройти самый глубокий, а оттого самый опасный медленный участок протоки, и, выбежав из воды опрометью, сверкая голым задом, нестись по совершенно открытому, пологому, как хороший пляж, песчаному берегу до какого-нибудь овражка или ямы. Какой овражек, какая яма - берег ровный как прекрасный пляж, тогда хотя бы просто залечь за вздутые от времени, нестерпимо дурно воняющие останки наших боевых товарищей - погибших лошадей, перевести дух и опять что есть сил до следующего укрытия, а там, глядишь, и до спасительного леса. В одну из таких увеселительных прогулок выбрали меня и одного (небольшого роста) бойца из какого-то, как помнится, соседнего подразделения. Ничего не объяснив, нас привели в землянку начальника штаба полка, поставили рядом и мне одному приказали поднять руки вверх. Ничего не подозревая и думая, что и здесь продолжается вечное подтрунивание над моим ростом и худобой, я глупо тянулся в этакую несуразную оглоблю, но, кажется, именно эта нелепая вытянутость произвела впечатление на стоящих перед нами офицеров; они едва ли не хором сказали: "О-о-о, здорово!" И именно в тот момент, когда они так дружно "проокали", в их глазах я вдруг прочел старательно скрываемую ими опасность, или, вернее: "Жалко ребят, молодые такие, еще могли бы жить да жить..." Я все понял.
- Вот пакет, его сухим следует доставить в штаб на острове, через протоку ты идешь первым, ты - старший, он,- офицер показал на того плотного парня, молча, с интересом наблюдавшего эти мои устремленные в накат блиндажа упражнения,- будет тебя подстраховывать, если что случится, ну мало ли, ранят тебя, захлебнешься, или...
Помню, и заминка его, и это его "или", довольно выразительно им не досказанное, не вызвали во мне ни героического порыва, ни самозабвенного вдохновения, скорее, напротив, и я пересохшим вдруг горлом пытался было объяснить, что сейчас утро, все просматривается как на ладони, и у немцев брод пристрелян, и он бьет по нему не только навесным минометным огнем, но и просто-напросто видя цель, прямой наводкой и, кажется, не самым мелким калибром своих орудий... К тому же вчера мы имели возможность наблюдать подобные дневные попытки пройти через эту же протоку, и оба посланных связных у середины брода были расстреляны. "И потом,- продолжал я увещевать спокойно, по-доброму слушающего меня, кажется, понимающего все, напутствовавшего нас начальника,- он совсем маленький, он захлебнется у берега,- показывал я на моего низкорослого подчиненного,- а там не меньше двух метров, я думаю, а местами так и поглубже; вчера те двое, не знаю, вы посылали их или нет, но не прошли же - мы видели". В общем, всячески убеждал, как мог убеждать восемнадцатилетний человек, страшно желавший жить: говорил, что подобное задание, кроме нашей гибели, ничего не принесет, что попросту мы будем следующими, кто у середины протоки пойдет ко дну. Говоря все это, я поражался молчаливости офицера, его терпению.
- Вот поэтому сегодня идете вы в таком соотношении,- мягко прервал меня офицер,- он без оружия и повторяю, если что... он доберется вплавь, он - прекрасный пловец, именно поэтому он и идет. Как видишь, мы все учли и исправляем ошибки вчерашнего.- И видя, должно быть, что "пловец" осознал наконец ситуацию и собирается что-то сказать, офицер все так же мягко, как и раньше, но как-то уж очень отчужденно произнес: - Да-а, вот так!!
- Сейчас смеркается рано, может, лучше переждать пару-тройку часов, а то ведь так...- начал было до того безмолвствующий, но вдруг ставший страшно серьезным и с какими-то уж очень умными глазами мой помощник.
- Вы же знаете, у него все пристреляно по этому броду, ночью он бьет с еще большей плотностью, чтоб не допустить возможного подкрепления нам... так что... сами видите - из двух зол... ничего другого не остается, как идти сейчас... и-и-и... Все, там ждут, выполняйте! - Офицер, вроде сказав все, что он должен был сказать, смотрел куда-то вбок.
Мы еще какое-то время стояли, и я увидел, как мой боец рядом чуть развел руками, они мелко-мелко дрожали и как бы спрашивали: "Как же это??" - и, услышав,- "Вернетесь - доложите, за вашим переходом протоки буду наблюдать сам, действуйте!" - опустил их. Мы вышли.
Затея эта была обречена, это понимали все. Мой напарник, лишь войдя в воду, был ранен и не мог держаться со мною рядом. Я же должен был уходить, пытаться прорваться сквозь зону обстрела - такое указание тоже было, и где-то у середины протоки, захлебываясь, едва успевая схватить воздуха перед тем, как опять уйти под воду, оглянувшись, увидел, как он, странно разбрасывая руки, боком, как споткнувшийся или пьяный, тяжело падал в воду, барахтался, вставал и опять валился на бок. Я что-то пытался крикнуть ему, но думаю, что это было неверно, глупо, да и просто бесполезно - грохот разрывов усилившегося обстрела (ребята у минометов видели, что я пока все еще жив и на плаву уходил) заглушал все кругом. Пройдя глубокую часть протоки, на бегу оглядываясь, пытался схватить взглядом пройденный участок брода, но никого уже не было: его или снесло течением, или он затонул. Из-за какой-то коряги я еще пытался осмотреть все кругом... но берег и протока были тоскливо пусты. Тот дурацкий пакет я доставил, в этом-то отношении все было в порядке, и меня даже представили к награде медалью "За отвагу", правда, вручили мне ее спустя 49 лет прямо на сцене МХАТа после спектакля "Мольер". Мои однополчане москвичи (их осталось раз-два и обчелся) сами разыскали все документы по этому награждению, и в реляции (так, кажется, называется подобный документ) был кратко, по-казенному, описан этот нелепый, в общем-то никому не нужный (я и сейчас так думаю) эпизод. На острове мне разрешили задержаться до наступления темноты, и в свое расположение я вернулся ночью. Оказывается, за нашим купанием в Днепре наблюдали многие, и все, кто видел, как колошматили нас на протоке, были немало удивлены, узнав, что меня даже не царапнуло. "Ну везет тебе, длинный, ты просто счастливчик, несмотря что доходяга"».
Вспоминая войну, Иннокентий Михайлович всегда подчеркивал: «Не верьте, что на войне не страшно, это страшно всегда. А храбрость состоит в том, что тебе страшно, а ты должен преодолеть животный ужас и идти вперед, и ты это делаешь». «Храбрость, конечно, была, но, я бы сказал, глупая. Я лез на рожон, а это неразумно. Когда я видел, что справа и слева люди падают и не встают, во мне где-то такое шевелилось: что, мол, я делаю? Но это была спонтанная, минутная мысль. Она тут же забывалась, и я опять лез в драку. Может быть, потому, что я чувствовал, что меня вела на фронте какая-то сила, я думал, что меня ни одна пуля, ни шальная, ни какая другая, ни какой осколок не могут свалить. Словно я был кем-то охраняем. Не исключено, что я был охраняем Господом Богом. Потому что даже тогда, совершенно не зная Библии, не зная Нового завета, я знал, что есть Бог»
В том же году во время наступления на Киев часть, в которой служил Смоктунович, попала в окружение.
Третьего декабря в одном из боев под Житомиром Смоктуновский был захвачен в плен. Условия в немецком лагере для военнопленных были нечеловеческими, и он прекрасно знал, что за попытку к бегству полагается немедленный расстрел.
«Был и другой выход - желающим предлагали службу в РОА... Но меня он не устроил», - признавался Иннокентий Михайлович.
Шанс совершить побег представился спустя месяц, когда их колонну немцы гнали в Германию.
Рассказывает Римма Маркова, ближайшая подруга Смоктуновского: «Он ведь чудом бежал из плена. Когда их конвоировали, у Кеши, простите за подробность, стало плохо с желудком. И когда он уже был не в силах терпеть, ему и еще одному пленному разрешили по нужде выйти из строя. Смоктуновский до конца жизни с благодарностью вспоминал этого солдата, который жестом показал ему оставаться под мостом, а сам взял и скатился на спине по снегу, смазав их следы.
Так отсутствия Смоктуновского никто и не заметил. А он чуть ли не сутки просидел в сугробе, а потом пробрался в близлежащую деревеньку».
Тем временем домой в Красноярск пришла повестка, что сын пропал без вести.
В течение нескольких недель Смоктуновский скитался по лесам, прячась от немцев. То и дело впадая в полузабытье от голода, он пробирался через чащи, пока, наконец, не выбрался к деревушке Дмитровка. Здесь его умирающего от истощения подобрала старушка-украинка.
С ее стороны это был довольно рискованный поступок, ведь за укрывательство советского военнопленного всей ее семье грозил расстрел.
«Разве я могу забыть семью Шевчуков, - вспоминал Иннокентий Михайлович, - которая укрывала меня после побега из плена? Баба Вася давно умерла, а ее дочь Ониська до сих пор живет в Шепетовке, и эти дорогие, душевные люди, буквально спасшие меня, бывают у нас, и мы всегда их радушно принимаем».
У Шевчуков Смоктуновский прожил около месяца, а в феврале 1944-го случай помог ему добраться к партизанам. Несколько месяцев он воевал в партизанском отряде им. Ленина Каменец-Подольского соединения.
В мае 1944-го произошло соединение партизанского отряда с регулярными частями Красной армии. В звании старшего сержанта, командира отделения автоматчиков 641-го гвардейского стрелкового полка 75-й гвардейской дивизии Смоктуновский заслужил медаль «За отвагу» - вторую в его биографии.
Закончил войну Иннокентий Михайлович в немецком городке Гревесмюлене.
Использованы главы из книги И. Смоктуновского "Быть!", фрагменты из передачи "Иннокентий Смоктуновский. Воспоминания в саду, или Фотографии из актерского альбома", статья И. Изгаршева "И. Смоктуновский. Из фашистского плена — в американскую тюрьму"
|
Актёры Победы. Анатолий Папанов |
Когда называют имя Анатолия Папанова, вспоминаешь добродушное лицо актера, неповторимые интонации его голоса, блистательные роли, сыгранные большей частью в комедийных фильмах и спектаклях Театра сатиры. Но также встают в памяти и его роли в военных фильмах. Ведь о войне Анатолий Дмитриевич знает не по наслышке. И лучше всего о его фронтовых годах расскажет только он сам
Помню, уже спустя годы после войны бродил я по весеннему редкому лесу и вдруг увидел серый цементный конус с красной звездой и со столбцом фамилий на металлической табличке. Агапов, Дадимян, Мешков… Я читал фамилии незнакомых мне людей, а когда дошел до начинающихся на букву «П», подумал, что мое место в этом списке было бы здесь. Деловито так подумал, просто. Такой реальной представлялась мне смерть в окопах той страшной войны, так часто дышала она мне прямо в лицо.
В армию меня призвали в 1940 году. Служба моя началась в Саратове, затем перевели в Оренбург. Там и застало меня известие о начале войны. Короткая подготовка — и на фронт. А возраст — всего девятнадцать.
В июле нас сформировали и направили на 2-й Юго-Западный фронт — харьковское направление. Прибыли оборонять небольшой городок. По виду тех, кто уже воевал, было ясно — тут жарко. Окопались. Силища на нас шла — не сосчитать. Почти вся дивизия полегла, от нашего взвода человек шесть или восемь в живых осталось.
Основную тяжесть войны несла пехота. Мина, которая танку рвет гусеницу пехотинцу отрывает ноги. Марш-бросок на лафете — одно, а на своих двоих, да еще по колено, а то и по уши в грязи — другое. Пули бессильны перед броней, но вся броня пехотинца — гимнастерка. Сами понятия фронта и тыла относительны. Если пули противника доставали нас на излете и вязли в шинели, не задевая тела, — мы, пехота, уже считали себя в тылу.
Я помню свой первый бой, в котором из нас, сорока двух человек, осталось в живых четырнадцать. Я ясно вижу, как падал, убитый наповал, мой друг Алик Рафаевич. Он учился во ВГИКе, хотел стать кинооператором, но не стал… Мы бежали недалеко друг от друга и перекликались — проверяли, живы ли. И вдруг:
— То-о-о-ли-ик!
Обернулся. Алик падает…
Рядом кто-то кричал:
— Чего уставился? Беги со всеми, а то и самому достанется, если на месте-то…
Я бежал, не помня себя, а в голове стучало: нет Алика, нет Алика… Помню эту первую потерю как сейчас…
Из оставшихся в живых сформировали новый полк — и в те же места. Грохот такой стоял, что порой сам себя не слышал.
А однажды утром была абсолютная тишина, и в ней неожиданно:
— Ку-ка-ре-ку-у!..
Петух какой-то по старой привычке начинал день. Было удивительно, как только он выжил в этом огне. Значит, жизнь продолжается…
А потом тишину разорвал рев танков. И снова бой.
И снова нас с кем-то соединили, и снова — огненная коловерть… Командиром нашего взвода назначили совсем молоденького, только что из военшколы, лейтенанта. Еще вчера он отдавал команды высоким, от юношеского смущения срывающимся голосом, а сегодня… я увидел его лежащим с запрокинутой головой и остановившимся взглядом.
Я видел, как люди возвращались из боя совершенно неузнаваемыми. Видел, как седели за одну ночь. Раньше я думал, что это просто литературный прием, оказалось — нет. Это прием войны…
Но там же я видел и познал другое. Огромную силу духа, предельную самоотверженность, великую солдатскую дружбу. Человек испытывался по самому большому счету, шел жесточайший отбор, и для фронтовика немыслимо было не поделиться с товарищем последним куском, последним куревом. Может быть, это мелочи, но как передать то святое чувство братства — не знаю, ведь я актер, а не писатель, мне легче показать, чем сказать.
Говорят, человек ко всему привыкает. Я не уверен в этом. Привыкнуть к ежедневным потерям я так и не смог. И время не смягчает все это в памяти…
…Мы все очень надеялись на тот бой. Верили, что сможем выполнить приказ командования: продвинуться в харьковском направлении на пять километров и закрепиться на занятых рубежах.
Мороз стоял лютый. Перед атакой зашли в блиндаж погреться.
Вдруг — взрыв! И дальше — ничего не помню…
Очнулся в госпитале. Три ранения, контузия. Уже в госпитале узнал, что все, кто был рядом, убиты. Мы были засыпаны землей. Подоспевшие солдаты нас отрыли.
В госпитале меня оперировали, вытащили осколок, а потом отправили санпоездом в другой госпиталь, находящийся в дагестанском городе Буйнакске. Ехали долго, дней десять, и в пути мне было очень плохо, тяжело. Ухаживал за мной, помогая санитарам, молодой солдат (из легкораненых, как он говорил), совсем почти мальчишка. Прибыли к месту назначения, и в общей суматохе я потерял его из виду и очень грустил, потому что привык к этому доброму и улыбчивому пареньку. Когда стал ходить, неожиданно встретил его в коридоре госпиталя. Увидел и… мурашки по телу побежали: «легкораненый» был без ноги.
Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось на войне, я неизменно отвечаю: «Люди».
Есть страшная статистика: из каждой сотни ребят моего поколения, ушедших на фронт, домой возвратились лишь трое… Я так ясно помню тех, кто не вернулся, и для меня слова «за того парня» звучат уж никак не отвлеченно…
Однажды в телепередаче я рассказал об Алике Рафаевиче, и ко мне пошли письма: однофамильцы Алика спрашивали о своих пропавших родственниках. А однажды пришла женщина, и я сказал: «Вы мама Алика», — ошибиться было невозможно, одно лицо… Мы переписываемся до сих пор.
В другой раз, выступая в Орехово-Зуево, я рассказал о своем друге Александрове — был у нас такой веселый бесшабашный солдат, этакий стиляга — он фасонисто подворачивал голенище валенка, и вот по этому подвернутому валенку, торчащему из сугроба, я его однажды и узнал… Откопали — и правда он. А после выступления за кулисы пришел парнишка: «Это, наверное, был мой папа…» Смотрю — лицо, походка, все похоже…
После ранения на фронт я вернуться уже не смог. Меня комиссовали подчистую, никакие мои просьбы и протесты не помогли — комиссия признала меня негодным к воинской службе. И я решил поступать в театральный институт. В этом был своего рода вызов врагу: инвалид, пригодный разве что для работы вахтера (я действительно побывал на такой работе), будет артистом. И здесь война вновь страшно напомнила о себе — требовались парни, а их не было… Так что те слезы в фильме «Белорусский вокзал», в квартирке бывшей медсестры, вовсе не кинематографические.
Лично я не стал бы называть войну школой. Пусть лучше человек учится в других учебных заведениях. Но все же там мы научились ценить Жизнь — не только свою, а ту что с большой буквы. Все остальное уже не так важно…
После ранения и госпиталя, где лечился месяцев пять, я вернулся я в Москву: был признан инвалидом.
Отца в Москве не было, он работал где-то на Урале. Там же работала и сестра.
Мама знала о моем приезде, но в тот день у нее была смена на заводе. Дома увидел на столе картошку, хлеб, в кульке лежали конфеты «подушечки». Я не стал садиться за стол, лишь умылся и ждал маму.
Потом мы сидели с мамой за столом, она все плакала, глядя на меня. Я закурил, и мама очень огорчилась.
— Ты куришь?
— Я и до войны курил.
— Молчал бы хоть…
Я пошел на завод. У станков стояли женщины и ребята-подростки… Мне в работе на заводе отказали из-за состояния здоровья. Сейчас я всматриваюсь в себя — в потертой гимнастерке, с сержантскими погонами, отправленный на инвалидную работу по охране наркомата целлюлозно-бумажной промышленности (камень лежал на сердце от сознания своей неполноценности), — и удивляюсь, что мне хотелось жить и казалось, что жизнь — совсем неплохая штука, и многое еще впереди…
Однажды я зашел в заводской клуб, в котором раньше занимался в самодеятельности. Предложил создать концертную бригаду, чтобы выступать перед рабочими. Хорошо помню, как тепло, с какой благодарностью принимали на заводах наш маленький коллектив, состоящий из нескольких старушек, девушки и меня… А вскоре мы стали выступать и перед бойцами на фронте.
Тогда же я решил поступать в институт театрального искусства.
Использованы главы из книги Юрия Крылова "Анатолий Папанов: Снимайте шляпу, вытирайте ноги"
|
МЕРИЛ СТРИП: «ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ МОЗГ, ЕГО НАДО ИСПОЛЬЗОВАТЬ» |
Блестящая актёрская игра, стиль и элегантность, исключительное чувство юмора и обаяние, 18 номинаций на «Оскар» (больше, чем у любого другого актёра или актрисы в истории кинематографа) и огромная коллекция кинонаград.
|
Aforism от Никулина |
Если каждый из нас сумеет сделать счастливым другого человека - хотя бы одного, на земле все будут счастливы.
|
Леонид Броневой. Мюллер с Крещатика. |
Сегодня день рождения Леонида Броневого. Давайте пожелаем здоровья и ещё раз здоровья, замечательному актёру...
После выхода на экраны телесериала «Семнадцать мгновений весны», в котором Леонид Броневойсыграл роль группенфюрера СС Мюллера, артист получал восторженные письма от советских школьников со словами: «Дедушка Мюллер, мы хотим быть похожими на вас!»
В советских фильмах было принято показывать фашистов исключительно тупыми и отвратительными. Они скорее походили на персонажей известных карикатур художников Кукрыниксов, чем на реальных людей. Броневой впервые показал врага – да еще шефа тайной полиции! – человеком умным, хитрым и… по-своему симпатичным. Его герой сразу же стал культовым персонажем и даже вошел в анекдоты, что можно считать «высшей лигой» признания.
Успех артиста был вовсе не случайным. Он, никогда до этого не бывавший в Германии, хорошо знал, с кого «лепить» роль Мюллера. Следы этой истории ведут в довоенный Киев – город, умеющий хранить свои тайны.
|
У любви есть один глагол - отдавать... |
|
Выбери самого красивого мужчину России! |
Дневник |
http://www.trud.ru/article/16-11-2010/254064_100_samyx_krasivyx_muzhchin_rossii.html
Сайт газеты "Труд" предлагает читателям издания выбрать из сотни представленных кандидатов самого красивого мужчину страны
Дорогие читатели! Сайт газеты «Труд» взял на себя смелость и выбрал, на его взгляд, 100 самых красивых мужчин России из состоявшихся на профессиональном поприще.
Теперь же мы предлагаем нашим читателям выбрать
А в середине декабря начнется второй этап голосования, во время которого из выбранной вами пятерки мы благодаря вам и новому голосованию к началу 2011 года узнаем, кто он — самый красивый мужчина России!
А теперь переходим к голосованию:
|
Красивые женщины народов России |
В России проживают представители 304 народов и этнических групп. Именно такая цифра вырисовывается из опубликованных итогов переписи населения России 2010 года: 194 народа есть в основном списке национальностей и еще 110 народов – в списке “Указавшие другие ответы о национальной принадлежности”.
|
Если женщине за 40..... |
Дневник |
"С возрастом я всё больше ценю женщин, которым за сорок . Этому много причин. Например, 40 летняя женщина никогда не разбудит тебя среди ночи, чтобы спросить «О чём ты думаешь?». Ей пофиг, о чём ты думаешь! Если 40 летней женщине влом смотреть с тобой спорт по телевизору, она не будет сидеть и ныть по этому поводу. Она пойдёт и будет заниматься тем, чем хочет – обычно чем-то куда более интересным! Очень немногих женщин такого возраста интересует твое мнение о ней или о том, что она делает. 40 летние женщины обладают чувством собственного достоинства и абсолютной уверенности в себе! Они вряд ли закатят тебе истерику в общественном месте. НО!!! Если ты этого заслуживаешь, они тебя спокойно пристрелят, если сочтут, что им это сойдет с рук.))) Взрослые женщины щедры на похвалу, часто незаслуженную... 40 летние женщины достаточно уверенны в себе, чтобы познакомить тебя со своими подругами. Женщина помоложе может избегать даже лучших подруг, поскольку не доверяет своему партнеру(!), а женщине постарше по барабану, если ты сочтёшь её подруг привлекательными. Она знает, что её подруги никогда её не предадут(!!!). У 40 летних женщин интуиция оракула - Тебе не надо ни в чём им признаваться – они и так всё про тебя знают! Если научишься игнорировать пару морщинок тут и там, обнаружишь, что женщины за сорок куда сексуальнее .. чем молодые! 40 летние женщины откровенны и честны. Они тебе скажут в лоб, если ты скотина, или ведёшь себя как скотина. Тебе никогда не придётся гадать, как она к тебе относится. Так что да, есть много причин восхищаться женщинами, которым за сорок. Для всех мужчин, которые любят говорить:«Зачем покупать целую корову, когда можно получить молоко даром», у меня есть новость, сегодня 80 процентов женщин не заинтересованы в браке! Почему?! Потому что понимают, "что нет смысла покупать целую свинью ради сардельки!"... (Д. Нагиев )
|
Любимой внучке |
|
Мишель Мерсье. |
|
В непослушной голове..... Созвучно))) |
|
Разволновалась, закашляла.
Чтоб уберечь накопленное - |
  |
Я скучаю по тебе, дорогая,
То разбрасывая, то собирая,
То забрасывая дни на пролётку,
То травмируя уставшую глотку..
Я скучаю по тебе, в самом деле,
В замечательном, уютном отеле,
С самым лучшим на земле коллективом,
Не покинутый стихом и мотивом,
Не покинутый подругой-фортуной
И возможностью ударить по струнам.
Начинаю свой концерт, завершаю
И всё время понемногу скучаю.
Я скучаю по тебе безвремЕнно,
Постоянно, даже обыкновенно.
Сколько лет тебя я знаю? Не знаю,
Почему я всё сильнее скучаю...?
Леонид Агутин
Мир становится светлее от Любви.....
|
Плюнь ты на чувства. Нельзя по чувствам жить. |
|
Софи. |
Дневник |
Однажды симпатичная 14-летняя девчонка ехала по авеню Марсо, а ехала она на кинопробы. Подруги ей все уши прожужжали о том, что режиссёр Клод Пиното проводит кастинг подростков для своего фильма и, наверняка, есть, пусть и не слишком большой, но шанс попасть на настоящие съёмки хотя бы в массовке.
Софи Мопю жила недалеко от Парижа в городке Жантильи, её семья была простой: отец — шофёр, мама — продавщица. Сама Софи была достаточно ответственным ребёнком, хорошо училась в школе, уроки не прогуливала, даже в кино она стала ходить с подругами только, когда ей исполнилось 14 лет. И вот в кои веки такая «шалость» — кинопробы. На студии Софи решила всё-таки записаться под другой фамилией, просто взяла первое красивое название, пришедшее в голову.
В итоге из нескольких тысяч претенденток Пиното, наконец-то, выбрал одну — на главную роль в своем фильме, которому дал короткое, но ёмкое название — «Бум». А претендентку, которой улыбнулась удача, звали Софи Марсо.
Так мгновенно 15-летняя девчонка стала настоящей звездой. «Бум» имел просто фантастический, грандиозный успех, который требовал продолжения. И «Бум 2» вышел не менее блистательным. За него юная Софи получила самую главную французскую кинопремию «Сезар» в номинации «Лучший кинодебют и самая многообещающая актриса». Море поклонников, море предложений и всё это ей — совсем юной, застенчивой и невероятно притягательной девочке.
В моей жизни все происходило слишком рано. И в общем это неплохо.
Конечно, такой успех стал великим искушением, и, как ни странно, не для Софи, а для её родителей — они даже не стали советоваться с дочерью, когда приняли решение заключить контракт с крупнейшей французской кинокомпанией «Gaumont» длительностью на 5 лет. Само собой, студия после этого стала диктовать молодой девочке в каких фильмах ей следует играть, а в каких — нет, следя за сохранением её имиджа.
Только Софи оказалась достаточно строптивым подростком.
Ко всему прочему, к Софи вдруг нагрянула первая любовь — сильная и страстная — Анджей Жулавский был старше её на 26 лет, но влюбленным было всё не почём. Естественно, 16-летней Софи хотелось купаться в любви, а не сниматься по жёсткому графику, и она ни нашла ничего лучшего, как просто-напросто разорватьть контракт с самой влиятельной киностудией Франции. Невероятно опрометчивый шаг.
Реакция была незамедлительной — сумасбродке был выставлена огромная неустойка — миллион француззских франков.
Я пошла на «Елисейские поля», не зная, что делать. Я боялась, что они посадят меня в тюрьму за разрыв контракта.
На помощь пришёл Жулавский — нанял хорошего адвоката, взял в вдолг, Софи добавила всё, что заработала, и неустойку-таки выплатили.
Теперь я понимаю, что они не желали мне зла. Просто не хотели меня потерять, и сейчас я это даже ценю.
Софи была свободна и могла ступать на все четыре стороны, и она пошла за Анджеем.
Это позволило мне раньше повзрослеть, но в каком-то смысле я осталась ребенком. Я всегда была «маленькой», обо мне заботились. Все восемнадцать лет. Все годы нашего брака… Это дает тебе чувство надежности, спокойствия
Жулавский снял Марсо в нескольких своих фильмах. Нельзя сказать, что они стали очень популярными, но то, что Анджей мог великолепно подать и открыть в Софи другую Софи, о которой та и не подозревала, отрицать было нельзя.
Когда мы с Анджеем оказываемся на одной съемочной площадке, он перестает на время быть моим мужем и становится для меня только режиссером.
Ради мужа Софи перезжает в Польшу, живет там, учит польский язык. В 1995 году она рожает ему сына Винсента. Жулавский в ответ дарит ей огромный дом под Варшавой, сплошь состоящий из антиквариата. Это был дом её детской мечты.
Я живу здесь в ритме дождя и солнца
— так рассказывала Софи о своей жизни в Польше.
В начале 90-х в Софи снова просыпается дерзкая сумасбродка, для того чтобы назвать французских режиссеров импотентами, после чего её саму больше не называют во Франции самой талантливой и сексуальной французской актрисой, а капризной и весьма стервозной особой.
И тогда Софи, чтобы не быть голословной, отправляется в Голливуд, чтобы снятся в историческом блокбастере Мэла Гибсона «Храброе сердце». Марсо органично подошла на роль принцессы, а специально приглашенный логопед смог убрать из кадра её европейский акцент. Ходили слухи, что Гибсон не устоял перед чувственной молодой француженкой, и у них случился страстный, но короткий роман. Правда, слухи, так и остались лишь слухами.
Романтичная роль в «Храбром сердце» стала не единственной голливудской работой Софи. После сыграла обольстительную злодейку Электру, соблазняющую Пирса Бронснона, в очередной серии бондианы — «И целого мира мало».
Электра Кинг — первая женщина, которую Бонд не смог укротить. Обычно Бонд использует женщин, с которыми спит, а здесь, наоборот — женщина, которая с ним спит, использует его.
— с гордостью после скажет Марсо.
В 2002 году Марсо и Жулавский расстаются. Маленькая девочка выросла, ей пора было почувствовать себя самостоятельной, молодой, уверенной в себе женщиной.
Он подарил мне множество отличных ролей в своих фильмах, спокойную жизнь, а главное — чувство материнства.
— Софи сказала спасибо Жулавскому и бросилась в объятья новой уже зрелой, но не менее захватывающей любви.
Марсо выходит замуж за американского продюссера Джима Лемли. И рожает дочку Жюльет.
Это жизнь, в которой мы как бы стоим на одной линии, жизнь пары взрослых людей. Более спокойная… Я состоялась как актриса, Джим преуспевает как кинопродюсер. Один уравновешивает другого. В нашей паре каждый делает свою карьеру, но при этом оба наших мира обогащают друг друга.
С двумя детьми, особенно если они в приоритете, сильно в съемках не поучаствуешь. Но у Софи всегда на первом плане были только её желании. Она позволяет себе выпадать из киножизни, чтобы превратиться в простую домохозяйку и мать, а после легко и изящно возвращается и для неё всегда находится фильм и роль, за которые не дают премий и которые не становятся кинохитами, но которые ждут (из-за Марсо), смотрят (из-за Марсо), любят (всё также из-за неё), а Софи всё больше укрепляет свой статус европейской кинодивы. Она так и остается той редкой актрисой, которой для этого не нужны награды — у Софи их всего-то две -, кассовые сборы и сногсшибательный пиар.
Быть актером — это волнительно. Одни меняют цвет, другие — характер, третьи- гардероб… Я же по своей натуре не люблю все менять кардинально, я остаюсь такой же, но от этого я не быстро надоедаю, а остаюсь все такой же сногсшибательной. У меня такое ощущение, что я останусь такой навсегда и, знаете, мне это нравится
( смеется).
Вам удается быть хорошей актрисой и хорошей матерью одновременно?
Это непросто. Но я не ощущаю вины, потому что могу сама выбирать, что для меня приоритетно. Могу себе сказать: «Месяца три я не работаю». В любом случае, поскольку для киноактрисы момент, чтобы заводить детей, всегда будет неподходящим, значит, любой момент всегда подходит одинаково. К счастью, у женщин есть способность делать одновременно множество разных вещей и при этом не переставать чувствовать себя матерью.
Но второй брак оказался далеко не так долговечен, чем первый, хотя и принёс Софи много приятных эмоций и, конечно, дочь. Оставшись одна, Марсо решила посвятить себя детям, театру, и портретам любимых писателей, которые она с удовольствием пишет маслом в свободное время. Также Софи регулярно становится гостьей Каннского фестиваля и решает в конце концов даже посвятить себя режиссуре.
Но вот на съемках фильма «Пропавшая в Довиле» Софи знакомится со всемирно известным горцем Кристофером Ламбертом. И вскоре теплые дружеские отношения стремительно переросли в красивый роман.
Я наделась найти хорошего актера, а нашла Кристофера – моего лучшего друга и любимого мужа.
До «Пропавшей в Довиле» мы встречались один-единственный раз, во время какого-то парадного ужина. Это было в 1985 или 1986 году. И потом ни разу не видели друг друга, пока Софи не позвала меня в свой фильм – через двадцать лет, в 2006-м!
— Кристофер Ламберт.
Мы здорово веселимся! Ни с одной своей партнершей я не обсуждал столько вопросов, сколько с Софи. Софи – моя лучшая подруга, у нее сверхчувствительное чутье по отношению ко мне. Со мной ничего подобного не случалось в отношениях с женщиной — никогда.
Софи Марсо никогда не пользовалась услугами дублёрш, всегда обнажая своё собственное тело.
Боже сохрани! Какие могут быть дублерши во Франции? Я не имею ничего против того, чтобы раздеться на экране. Просто любовная сцена, как и любая другая в картине, тоже должна иметь смысл. Важно, почему пара занимается любовью: они испытывают страсть или ненавидят друг друга, они ложатся в постель по привычке или один из них совершает насилие? Обнаженное тело может стать символом женственности, сладострастия или шокировать. Если в этом есть внутренний смысл — прекрасно.
Она поддерживает ассоциацию «Радуга», помогающую детям осуществлять их заветные мечты, а также «Общество охраны животных», которое даже вручило ей свою золотую медаль. Марсо никогда не работала в сразу нескольких громких проектах, не участвовала в популярных шоу и не зарабатывала большие деньги на рекламе.
Актриса никогда не прибегала к услугам пластических хирургов, а в повседневной жизни все меньше жалует и макияж.
Не могу же я целовать своих детей напудренная
— смеется она.
Она – часть генетики Франции, где-то между Эйфелевой башней и Джонни Холлидеем
— любит повторять Доминик Бенеар, агент актрисы.
Софи Марсо практически не посещает светские мероприятия и шумные вечеринки: ей невероятно по вкусу общество детей, мужа и самой себя. При этом продолжая сниматься в отличных французских фильмах и снимая сама, реализуя себя и в режиссуре.
Эта женщина добивается успеха и живет так, как считает нужным. Она изобрела новый способ быть звездой, и ей не прощают этого.
Хотя это было раньше. Сейчас Софи прощают всё, принимая такой, какая она есть, гордясь именно такой, не представляя французское кино без его соблазнительной орхидеи.
Я обожаю орхидеи. Это епифиты, то есть растения, которым достаточно чужого ствола или ветки, чтобы расти. Но они ничего ни у кого не берут — они не паразиты, которые будут высасывать соки из этого дерева, из-за чего оно погибнет. Им нужно немного света, и они питаются из воздуха…
|
15 цитат любимого Евгения Леонова. |
|
Прекрасная Софи |
В 60-х газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Забудьте Венеру и Мону Лизу. Быть может, самым ценным произведением искусства Италии является прекрасная Софи.
Прежде всего, у нее роскошная фигура — по ней можно изучать анатомию женского совершенства. Затем лицо — впечатляющее, как крепкий кофе-экспрессо, с удивительным сочетанием несоответствий: неаполитанские глаза, которые то светятся умом, то вспыхивают негодованием; широкий рот, в изгибе губ, которого таится и юмор, и чувственная страсть».
|
Потрясающая Джина Лоллобриджида |
|
