О достоинстве гостевом, на ассамблеях быть имеющим... |
|
Alexander Lapshin:Жизнь в России год спустя, взгляд со стороны |
|
10 фактов о Чехове-человеке |
|
>Что такое настоящий царский обед? |
|
|
Такого о России вы возможно и не знали. |
Представляете, сколько всего интересного и необычного может происходить в самой большой в мире стране, которая занимает 1/7 часть суши на планете? Не удивительно, что даже мы, коренные жители этой части света можем чего-то о ней не знать.
|
Ситцевый Пушкин и его лихая жизнь |
|
Актер Владимир Этуш о войне, фронте, жизни, смерти и Дне Победы |
Этот и другие материалы рубрики «Победа» мы публикуем к 70-летию окончания Великой Отечественной. Рубрика устроена таким образом, что рассказать о своих ветеранах в ней может каждый, добавив тем самым собственный фрагмент в мозаику лиц войны. Для этого нужно пройти по ссылке «Победа» и добавить свой рассказ к галерее уже опубликованных личных историй (кнопка справа). Одновременно мы публикуем размышления о войне и Победе тех, кому, на наш взгляд, действительно есть что сказать.
Родился 6 мая 1922 года в Москве. Советский и российский актер театра и кино, педагог. Народный артист СССР. Участник Великой Отечественной войны. Награжден многочисленными орденами и медалями, включая ордена Красной Звезды и Великой Отечественной войны I степени и Александра Невского, медали за «За оборону Москвы» и «За оборону Кавказа».
Я не знаю, как говорить о войне, чтобы это было понятно всем. Наверное, понять войну можно только на уровне чувств. Великая Отечественная — это событие, в которое была вовлечена вся страна, каждый наш человек. Эта часть истории, она настолько пронзительна, что ее невозможно преподнести как-то иначе, кроме как с великим трепетом, с великой болью. И со своей стороны, я не понимаю людей, пытающихся что-то «переосмыслить», поумничать на эту тему.
Что такое война для меня? Представьте: я совсем юный актер, мне 18 лет. Я эдакий баловень судьбы, предвоенный год для меня складывается прекрасно: чудесный вахтанговский театр, выдающиеся коллеги-актеры, любовные похождения, ночные гулянки...
И вот война, начало которой помню в мельчайших деталях. 22 июня 41-го года в пятом часу утра я возвращался по пустынной Москве домой с очередной вечеринки. Спустился по улице Горького на Манежную площадь и вдруг увидел огромный черный автомобиль посольства Германии, который несся со стороны Кремля. До сих пор помню флажок со свастикой, трепетавший на ветру. Я, по своей мальчишеской наивности, не придал этому эпизоду значения. Уже позже понял, что стал невольным свидетелем проезда немецкого посла фон Шуленбурга, который минутами ранее вручил Молотову меморандум об объявлении войны Советскому Союзу.
Только в районе обеда того же дня узнал о бомбежках Киева и Минска и о том, что прежняя, мирная, жизнь завершилась. Что ощутил я поначалу? Жуткий, колотящий страх, который до сих пор чувствую буквально кожей. Этот ужас прошел быстро: начались военные будни, которые для меня выражались в тушении «зажигалок» на крыше Щукинского училища и рытье противотанковых рвов.
На оборонные работы меня вместе с другими студентами отправили спустя неделю после начала войны. Рыли окопы и эскарпы под Вязьмой. Уже там я понял, что тревожное время всегда показывает каждого человека в его истинном облике: среди нас, земляных рабочих, были настоящие трудяги и патриоты, а были и симулянты, лодыри, плуты…
В конце сентября 41-го мы играли в театре спектакль на военную тему — «Фельдмаршал Кутузов». В зале присутствовало всего 13 зрителей! Хорошо помню свое шоковое состояние. Я вдруг осознал, что в такой трагический для страны период людям не до театра. И на следующий день в военкомате записался добровольцем на фронт.
Я немного знал немецкий, поэтому первые четыре месяца службы провел в школе военных переводчиков в городе Ставрополе-на-Волге. Ныне такого населенного пункта нет, он затоплен после сооружения Куйбышевской ГЭС. По распределению я попал в Северо-Кавказский военный округ. Настоящая война началась для меня именно с этого момента.
Мое лейтенантское звание поспособствовало тому, что из переводчика я преобразился в заместителя начальника отдела разведки 70-го укрепрайона, оборонявшего Ростов. Через месяц после моего прибытия в часть немцы прорвали Воронежский фронт: наши войска стремительно отступали на Кавказ, и все разом хлынули через единственный мост в районе Аксая. Комендантом этого моста назначили именно меня.
Эта летняя переправа 1942 года до сих пор стоит перед глазами. Нескончаемый поток войск, текущий через узенькую тропку моста, и постоянные бомбежки. Немец, разумеется, был осведомлен о стратегическом значении переправы и не давал нам расслабиться ни на сутки. Я все время находился на самом мосту, регулируя движение колонн, и, как выяснилось, это было самое безопасное место! Наша зенитная охрана не давала фашистской авиации снижаться для прицельного бомбометания, поэтому взрывы гремели где угодно, но в мост немцы так и не попали.
Потом были бои за Аксай, в ходе которых я получил первые фронтовые навыки. А затем — наше долгое и тяжелое отступление через Кавказский хребет. Днем жара, ночью — жуткий холод, а обмундирование к таким походам не приспособлено. С едой в горах было тоже неважно, поэтому голод в том переходе стал обычным делом. Люди слабели, засыпали на ходу, иногда срывались в пропасть — особенно по ночам, когда километрами приходилось передвигаться по «карнизам» вдоль отвесных скал.
Вообще, прошло много лет, но до сих пор помнится одно главное, тягостное ощущение от войны — это нестерпимая, свинцовая, постоянная усталость. Мы никогда не бывали сытыми и никогда не бывали выспавшимися. И временами все — и командиры, и бойцы — от утомления просто валились с ног.
Вспоминаю один характерный случай, врезавшийся в память. Это был 1943 год, зима. Я на тот момент являлся помощником начальника штаба полка по разведке в Закавказском округе. После Сталинграда немцы стали отходить с Кавказа, поскольку боялись попасть в котел, как армия Паулюса. Наши войска перешли в наступление, выдавливали немцев от Грозного, но продвижение было тяжелым. Целыми днями шли серьезные бои. Я участвовал в допросе пленного гитлеровца, и это продолжалось невероятно долго — до глубокого вечера. После его окончания еще час провел в штабе, а затем навалилась такая усталость, что, выйдя на морозный воздух, я хотел только одного — где-нибудь поспать. Зашел в соседнюю избу в нашем лагере и обомлел: в жарко натопленном помещении спали немецкие пленные вперемешку с нашими командирами! На железной кровати храпели двое немцев, у них в ногах поперек кровати спал наш начальник химслужбы, на полу рядом, ничком — начальник полковой разведки, а на его, простите, ягодицах покоилась голова еще одного пленного гитлеровца, тоже спящего. Картину довершал караульный, который дремал, сидя на табуретке и прислонив автомат к одному из спящих немцев… Словно и не было войны, врагов и противников. Спали вповалку измученные, смертельно усталые люди.
Мои лучшие дни на войне — если вообще можно так говорить — связаны с 581-м стрелковым полком и его командиром Андреем Николаевичем Семеновым. Его полк на всем фронте — единственный, который обычно именовали не по номеру, а по фамилии командира: Семеновский полк. Семенова обожали все: штабные офицеры, солдаты, командиры смежных подразделений. Профессиональный военный, строевик, Семенов привлекал не только необыкновенным умом и боевой выучкой, но и отношением к подчиненным. В полку он знал всех, регулярно общался с рядовыми бойцами, вникал во все вопросы. С офицерами вел себя как старший товарищ, с бойцами — как родной отец. С Семеновским полком я прошел фронтовой путь от Осетии и Кабарды до Азова.
Позже выяснил, что Семенов — болгарский иммигрант, революционер, приговоренный к смерти на родине и нашедший пристанище в Советской России. Его настоящее имя — Янко Митев. С ним мы сдружились и даже встречались после войны в Болгарии. Он рассказывал, как в 1937 году в Москве его арестовали, обвиняли в шпионаже, проводили изнурительные многочасовые допросы. Какое-то время он провел в тюрьме… Самое интересное, что Митев-Семенов, несмотря на все притеснения и арест, остался убежденным сталинистом. Объяснить это с точки зрения логики невозможно. Наверное, надо жить в то время, чтобы понять…
На войне время сжимается, иногда кажется, что за сутки ты прожил целую жизнь. Поэтому есть вещи, которые уже стерлись из памяти, а есть то, что я не смогу забыть никогда. Боев было много, и мне, лейтенанту, приходилось и бежать с винтовкой в руках, и командовать пулеметным расчетом, и лежать в обороне в цепи солдат. Однажды в такой цепи мой сосед, один из бойцов нашего полка, получил ранение в легкое, у него начался пневмоторакс, он задыхался. Необходимо было его приподнять, чтобы облегчить страдания. Я попытался это сделать, и вдруг его голова упала мне на грудь. Другая пуля, предназначенная мне, угодила в него… Как мне это забыть?
Под Запорожьем в 43-м война для меня закончилась. Я получил тяжелое ранение. Это случилось сразу после награждения орденом Красной Звезды. Мы ждали сигнала к наступлению, сидели в окопах. Выбрали время затишья для вручения наград солдатам и офицерам, приехал комдив. Я, как назло, на построении не присутствовал — отлучился… А когда вернулся, немцы начали такой бой, каких до того момента я не припомню: все перед нами взрывалось и сверкало, как салют. Нужно было менять позиции, и мы побежали. Вдруг командир полка на бегу сует мне коробочку: «Этуш, забери свой орден! Черт знает, может, тебя убьют, а может, меня убьют!..»
Мы окопались и не могли сдвинуться с места 13 дней: немец стрелял беспрестанно. Нам ежедневно поступали приказы идти в атаку, но поднять бойцов под шквальным огнем не удавалось. На 13-е сутки сидеть в неглубоком окопчике стало невыносимо. С благословения комбата мне удалось поднять людей: пробежали метров 200 под огнем и опять залегли — вроде чуть продвинулись… Я вернулся в окоп к командиру, бой вроде окончился. Когда выходишь из атаки невредимым, теряешь бдительность. Я собрался на обед, встал в рост и… повернулся спиной к передовой. Перед тем как потерять сознание, услышал характерный звук «лопанья» разрывных пуль рядом с собой. А затем, когда очнулся, ощутил адскую боль внизу спины…
Потом было четыре госпиталя, полгода лечения. Выяснилось, что у меня разбиты кости таза. Меня комиссовали и дали вторую группу инвалидности. Восстанавливался уже в Москве. А в 1944-м, в старенькой шинельке и с палочкой, я появился на пороге родного Щукинского училища. Меня ждали новые роли…
День Победы я отмечаю всегда, иногда вместе с собственным днем рождения. Может ли этот праздник потерять для меня свою ценность? Могу ли я забыть войну? Свою жизнь от жизни страны мне не отделить. И слава Богу, что так.
|
Актёры Победы. Иннокентий Смоктуновский |
Иннокентия Смоктуновича (фамилию на Смоктуновский он поменял лишь после войны) призвали в январе 1943 года. Он был направлен в Киевское пехотное училище, находившееся в то время в Ачинске.
Но в августе того же года в срочном порядке он был отправлен без присвоения офицерского звания рядовым на фронт, на пополнение 75-й гвардейской стрелковой дивизии - в самое пекло, на Курскую дугу.
Затем ему довелось участвовать в форсировании Днепра, освобождении Киева.
«Немцы точными и плотными по насыщенности артналетами перебили нашу связь, протянутую по дну протоки (со штабом полка, не то дивизии - точно не помню), докладывать об обстановке на плацдарме высшему начальству, находящемуся на острове, посредине Днепра, должно быть, было необходимо (???), и из подразделений выбирали самых высоких ростом, чтобы те вброд, под обстрелом, то и дело погружаясь с головою в воду, держа лишь над ней, над водой, пакет с какими-то там страшно секретными данными, могли, если повезет, пройти самый глубокий, а оттого самый опасный медленный участок протоки, и, выбежав из воды опрометью, сверкая голым задом, нестись по совершенно открытому, пологому, как хороший пляж, песчаному берегу до какого-нибудь овражка или ямы. Какой овражек, какая яма - берег ровный как прекрасный пляж, тогда хотя бы просто залечь за вздутые от времени, нестерпимо дурно воняющие останки наших боевых товарищей - погибших лошадей, перевести дух и опять что есть сил до следующего укрытия, а там, глядишь, и до спасительного леса. В одну из таких увеселительных прогулок выбрали меня и одного (небольшого роста) бойца из какого-то, как помнится, соседнего подразделения. Ничего не объяснив, нас привели в землянку начальника штаба полка, поставили рядом и мне одному приказали поднять руки вверх. Ничего не подозревая и думая, что и здесь продолжается вечное подтрунивание над моим ростом и худобой, я глупо тянулся в этакую несуразную оглоблю, но, кажется, именно эта нелепая вытянутость произвела впечатление на стоящих перед нами офицеров; они едва ли не хором сказали: "О-о-о, здорово!" И именно в тот момент, когда они так дружно "проокали", в их глазах я вдруг прочел старательно скрываемую ими опасность, или, вернее: "Жалко ребят, молодые такие, еще могли бы жить да жить..." Я все понял.
- Вот пакет, его сухим следует доставить в штаб на острове, через протоку ты идешь первым, ты - старший, он,- офицер показал на того плотного парня, молча, с интересом наблюдавшего эти мои устремленные в накат блиндажа упражнения,- будет тебя подстраховывать, если что случится, ну мало ли, ранят тебя, захлебнешься, или...
Помню, и заминка его, и это его "или", довольно выразительно им не досказанное, не вызвали во мне ни героического порыва, ни самозабвенного вдохновения, скорее, напротив, и я пересохшим вдруг горлом пытался было объяснить, что сейчас утро, все просматривается как на ладони, и у немцев брод пристрелян, и он бьет по нему не только навесным минометным огнем, но и просто-напросто видя цель, прямой наводкой и, кажется, не самым мелким калибром своих орудий... К тому же вчера мы имели возможность наблюдать подобные дневные попытки пройти через эту же протоку, и оба посланных связных у середины брода были расстреляны. "И потом,- продолжал я увещевать спокойно, по-доброму слушающего меня, кажется, понимающего все, напутствовавшего нас начальника,- он совсем маленький, он захлебнется у берега,- показывал я на моего низкорослого подчиненного,- а там не меньше двух метров, я думаю, а местами так и поглубже; вчера те двое, не знаю, вы посылали их или нет, но не прошли же - мы видели". В общем, всячески убеждал, как мог убеждать восемнадцатилетний человек, страшно желавший жить: говорил, что подобное задание, кроме нашей гибели, ничего не принесет, что попросту мы будем следующими, кто у середины протоки пойдет ко дну. Говоря все это, я поражался молчаливости офицера, его терпению.
- Вот поэтому сегодня идете вы в таком соотношении,- мягко прервал меня офицер,- он без оружия и повторяю, если что... он доберется вплавь, он - прекрасный пловец, именно поэтому он и идет. Как видишь, мы все учли и исправляем ошибки вчерашнего.- И видя, должно быть, что "пловец" осознал наконец ситуацию и собирается что-то сказать, офицер все так же мягко, как и раньше, но как-то уж очень отчужденно произнес: - Да-а, вот так!!
- Сейчас смеркается рано, может, лучше переждать пару-тройку часов, а то ведь так...- начал было до того безмолвствующий, но вдруг ставший страшно серьезным и с какими-то уж очень умными глазами мой помощник.
- Вы же знаете, у него все пристреляно по этому броду, ночью он бьет с еще большей плотностью, чтоб не допустить возможного подкрепления нам... так что... сами видите - из двух зол... ничего другого не остается, как идти сейчас... и-и-и... Все, там ждут, выполняйте! - Офицер, вроде сказав все, что он должен был сказать, смотрел куда-то вбок.
Мы еще какое-то время стояли, и я увидел, как мой боец рядом чуть развел руками, они мелко-мелко дрожали и как бы спрашивали: "Как же это??" - и, услышав,- "Вернетесь - доложите, за вашим переходом протоки буду наблюдать сам, действуйте!" - опустил их. Мы вышли.
Затея эта была обречена, это понимали все. Мой напарник, лишь войдя в воду, был ранен и не мог держаться со мною рядом. Я же должен был уходить, пытаться прорваться сквозь зону обстрела - такое указание тоже было, и где-то у середины протоки, захлебываясь, едва успевая схватить воздуха перед тем, как опять уйти под воду, оглянувшись, увидел, как он, странно разбрасывая руки, боком, как споткнувшийся или пьяный, тяжело падал в воду, барахтался, вставал и опять валился на бок. Я что-то пытался крикнуть ему, но думаю, что это было неверно, глупо, да и просто бесполезно - грохот разрывов усилившегося обстрела (ребята у минометов видели, что я пока все еще жив и на плаву уходил) заглушал все кругом. Пройдя глубокую часть протоки, на бегу оглядываясь, пытался схватить взглядом пройденный участок брода, но никого уже не было: его или снесло течением, или он затонул. Из-за какой-то коряги я еще пытался осмотреть все кругом... но берег и протока были тоскливо пусты. Тот дурацкий пакет я доставил, в этом-то отношении все было в порядке, и меня даже представили к награде медалью "За отвагу", правда, вручили мне ее спустя 49 лет прямо на сцене МХАТа после спектакля "Мольер". Мои однополчане москвичи (их осталось раз-два и обчелся) сами разыскали все документы по этому награждению, и в реляции (так, кажется, называется подобный документ) был кратко, по-казенному, описан этот нелепый, в общем-то никому не нужный (я и сейчас так думаю) эпизод. На острове мне разрешили задержаться до наступления темноты, и в свое расположение я вернулся ночью. Оказывается, за нашим купанием в Днепре наблюдали многие, и все, кто видел, как колошматили нас на протоке, были немало удивлены, узнав, что меня даже не царапнуло. "Ну везет тебе, длинный, ты просто счастливчик, несмотря что доходяга"».
Вспоминая войну, Иннокентий Михайлович всегда подчеркивал: «Не верьте, что на войне не страшно, это страшно всегда. А храбрость состоит в том, что тебе страшно, а ты должен преодолеть животный ужас и идти вперед, и ты это делаешь». «Храбрость, конечно, была, но, я бы сказал, глупая. Я лез на рожон, а это неразумно. Когда я видел, что справа и слева люди падают и не встают, во мне где-то такое шевелилось: что, мол, я делаю? Но это была спонтанная, минутная мысль. Она тут же забывалась, и я опять лез в драку. Может быть, потому, что я чувствовал, что меня вела на фронте какая-то сила, я думал, что меня ни одна пуля, ни шальная, ни какая другая, ни какой осколок не могут свалить. Словно я был кем-то охраняем. Не исключено, что я был охраняем Господом Богом. Потому что даже тогда, совершенно не зная Библии, не зная Нового завета, я знал, что есть Бог»
В том же году во время наступления на Киев часть, в которой служил Смоктунович, попала в окружение.
Третьего декабря в одном из боев под Житомиром Смоктуновский был захвачен в плен. Условия в немецком лагере для военнопленных были нечеловеческими, и он прекрасно знал, что за попытку к бегству полагается немедленный расстрел.
«Был и другой выход - желающим предлагали службу в РОА... Но меня он не устроил», - признавался Иннокентий Михайлович.
Шанс совершить побег представился спустя месяц, когда их колонну немцы гнали в Германию.
Рассказывает Римма Маркова, ближайшая подруга Смоктуновского: «Он ведь чудом бежал из плена. Когда их конвоировали, у Кеши, простите за подробность, стало плохо с желудком. И когда он уже был не в силах терпеть, ему и еще одному пленному разрешили по нужде выйти из строя. Смоктуновский до конца жизни с благодарностью вспоминал этого солдата, который жестом показал ему оставаться под мостом, а сам взял и скатился на спине по снегу, смазав их следы.
Так отсутствия Смоктуновского никто и не заметил. А он чуть ли не сутки просидел в сугробе, а потом пробрался в близлежащую деревеньку».
Тем временем домой в Красноярск пришла повестка, что сын пропал без вести.
В течение нескольких недель Смоктуновский скитался по лесам, прячась от немцев. То и дело впадая в полузабытье от голода, он пробирался через чащи, пока, наконец, не выбрался к деревушке Дмитровка. Здесь его умирающего от истощения подобрала старушка-украинка.
С ее стороны это был довольно рискованный поступок, ведь за укрывательство советского военнопленного всей ее семье грозил расстрел.
«Разве я могу забыть семью Шевчуков, - вспоминал Иннокентий Михайлович, - которая укрывала меня после побега из плена? Баба Вася давно умерла, а ее дочь Ониська до сих пор живет в Шепетовке, и эти дорогие, душевные люди, буквально спасшие меня, бывают у нас, и мы всегда их радушно принимаем».
У Шевчуков Смоктуновский прожил около месяца, а в феврале 1944-го случай помог ему добраться к партизанам. Несколько месяцев он воевал в партизанском отряде им. Ленина Каменец-Подольского соединения.
В мае 1944-го произошло соединение партизанского отряда с регулярными частями Красной армии. В звании старшего сержанта, командира отделения автоматчиков 641-го гвардейского стрелкового полка 75-й гвардейской дивизии Смоктуновский заслужил медаль «За отвагу» - вторую в его биографии.
Закончил войну Иннокентий Михайлович в немецком городке Гревесмюлене.
Использованы главы из книги И. Смоктуновского "Быть!", фрагменты из передачи "Иннокентий Смоктуновский. Воспоминания в саду, или Фотографии из актерского альбома", статья И. Изгаршева "И. Смоктуновский. Из фашистского плена — в американскую тюрьму"
|
Деревенская идиллия в фотографиях Сергея Красноперова |
Подсолнухи
Дружное семейство
|
Нам всем нужна герань! |
Дневник |
Нам всем нужна герань!
|
Если вам позвонил коллектор... |
Дневник |
|
Не смогла пройти мимо...,до слёз... |
Серия сообщений "закон,история":
Часть 1 - Пенсия в Украине
Часть 2 - Как заплатить налог за сдачу квартиры
...
Часть 23 - ВОЙНА В УКРАИНЕ. СТИХИ О ВОЙНЕ НА УКРАИНЕ. УКРАИНА В ОГНЕ! УКРАИНА В ВОЙНЕ!
Часть 24 - Краткий анализ гимнов России, Белоруссии и Украины
Часть 25 - Не смогла пройти мимо...,до слёз... :(
|
Выбери самого красивого мужчину России! |
Дневник |
http://www.trud.ru/article/16-11-2010/254064_100_samyx_krasivyx_muzhchin_rossii.html
Сайт газеты "Труд" предлагает читателям издания выбрать из сотни представленных кандидатов самого красивого мужчину страны
Дорогие читатели! Сайт газеты «Труд» взял на себя смелость и выбрал, на его взгляд, 100 самых красивых мужчин России из состоявшихся на профессиональном поприще.
Теперь же мы предлагаем нашим читателям выбрать
А в середине декабря начнется второй этап голосования, во время которого из выбранной вами пятерки мы благодаря вам и новому голосованию к началу 2011 года узнаем, кто он — самый красивый мужчина России!
А теперь переходим к голосованию:
|
Ностальгия.... |
Дневник |
Мне помнится, как в детстве, много лет назад,
Я в этот день ходила на парад.
Сейчас настали времена иные:
Не знаю с кем, но всех нас примирили.
С кем и зачем должна я согласиться?
Нигде конкретно ничего не говорится!
Лишь вся страна в порыве во едином —
Пошла в поход большой по магазинам:
Бутылка водки, шашлычок, салями —
О том, наверно, деды наши даже не мечтали!
Так может, правда, красный день календаря
Переменили все-таки не зря?
(Но все же, хочется как много лет назад
Девчонкой маленькой придти вновь на парад!)
Мы обожали бегать босиком
И ели все, что в руки попадалось.
Сирень с пятеркой редкой лепестков,
Акации сомнительную сладость.
Горошек, непременно, со стручком,
Калачики и яблоки зеленые,
Редиску с нежно-розовым бочком
И вместе с вишней косточки вишневые.
В куриный дождик прыгали по лужам.
Зимой сосульками хрустели как кроты.
Всего хотелось, все нам было нужно.
Всем, что росло мы набивали рты.
Нас нянчила земля и берегла.
Она играла с нами, баловала.
И угощала с раннего утра
До бархатного ночи покрывала.
Мы косы мыли дождевой водой,
А раны подорожником лечили.
Как хочется вернуться к жизни той.
Туда, где это счастье нам дарили.
Где раскрывала нам ладонь земля,
Наполненную чудными дарами
И угощала щедро и любя,
Пусть пыльными, но чистыми плодами.
Не чистили, не мыли ничего,
А просто ели и остались живы.
Недавно это было...и давно...
Когда большими все деревья были.
|
Дураки, дураки, дураки без числа.. |
|
|
Валентин Серов «Девочке с персиками» |
|
Чехов о Толстом |
|
Настоящие шедевры советской фотографии |
Антология фотографии XX века в новом проекте галереи им. братьев Люмьер.
На минуту остановите сумасшедший бег третьего тысячелетия и окунитесь в атмосферу той эпохи, когда наши родители были детьми.
Имена советских фотохудожников едва ли известны широкой публике. Пришло время назвать их и рассказать об их вкладе в искусство. На фоне исторических событий, несколько раз перевернувших всю страну с ног на голову, протекала жизнь обычных людей, тех, что ежедневно ходили на работу, влюблялись, воспитывали детей, радовались мелочам и порой переживали из-за пустяков. Все это нашло отражение в фотографиях, собранных галереей им. братьев Люмьер в единую «Антологию».
|
Последний звонок! |
Дневник |
Вот и кончилось детство!
Для всех выпускных классов вчера прозвенел последний звонок.
2. Как приятно видеть девочек в школьной форме, это сразу возвращает меня в 80-е.
3. Почему они в школе ходят в чем попало и только на последний звонок красиво одеваются.
4. Разве это наряд, Британский и Российский флаг?)))
5. Традиционное купание в фонтанах. А вы еще десантников ругаете, первые начинают школьники.
6. Те, что пришли в парк под конвоем, ведут себя смирно, ведь им еще ЕГЭ сдавать))))
7. А где мальчишки?)))
8. Вот еще наряды, неее, лучше школьная форма.
9. А вот для сравнения. И кто лучше?
10.
11. А фотографы тут как тут)
12.
13.
14. Пираты )))
15.
16. Мальчик, наверное, очень любит ботанику)))
17. Удачи вам, вчерашние школьники!
- Нынешнее поколение живет слишком легко, без трудностей.
Это банально. Но факт.
Меня, например, отец порол до 17 лет. Крепко порол.
- А толку никакого.)))
"Курьер"
|
А у нас всё будет хорошо! |
Дневник |
Обама в шоке:–– Я им бойкот Олимпиады, у них - победный триумф, ––- я им обрушаю рубль - они скупают свои акции и экономят на этом 20 млрд., ––- я им военный переворот в Киеве - они в этой сутолоке воссоединяются с Крымом, ––- я им запретил въезд в США - они угорают и просят еще, ––- я им погрозил крейсерами в Черном море - они в полтора раза увеличили ЧФ за счет украинских кораблей, ––- я им обрушаю банк "Россия"- так они не только не забирают из него денег, но еще и новые счета пооткрывали, ––- я им информационную войну для деморализации общества - у них подъем патриотизма и рост популярности Путина!!! Ну прямо хоть не шевелись..
|